Ровно 100 лет назад корреспондент эмигрантской газеты «Последние новости» сообщал из зала парижского суда о необычном процессе: «Взволнованная и улыбающаяся, с припухшими слезящимися глазами, подымается г-жа Евгеньева и в длинной путаной речи, на плохом французском языке, заявляет, что она «брошенная жена Эйнштейна», а Эйнштейн не кто иной, как скрывшийся в свое время Азеф. Бежав из России и поселившись в Германии, он «изобрел теорию относительности». Для подтверждения теории необходимы были опыты. Эйнштейн-Азеф вступил для этой цели в переговоры с французскими масонами («Гранд Ориан»). «Гранд Ориан» командировал в распоряжение Эйнштейна Ленина, и Ленин в России, по поручению и под руководством Эйнштейна, произвел «грандиозный опыт теории относительности».

Героиню этого репортажа арестовали несколькими днями ранее, в декабре 1924 года, перед посольским особняком на парижской улице Гренель, куда только что торжественно въехал первый советский полпред во Франции Леонид Красин. Долго стоявшая перед зданием женщина показалась полицейскому инспектору подозрительной, и он задержал ее. При обыске у нее был обнаружен револьвер и несколько десятков патронов. Она не скрывала, что хотела убить Красина, ответственного, по ее словам, за зверства большевиков.

На допросе она представилась уроженкой Риги Марией Евгеньевой, 1883 г.р., вдовой американца по фамилии Диксон. Ей было не впервые выдумывать себе новое имя и сочинять фиктивную биографию.

На самом деле она родилась в 1876 году в Виннице в семье еврея-врача Александра-Исаака Осиповича Шафира. Дом не был религиозным, но Амалия (такое имя ей дали при рождении) рано увлеклась христианством, крестилась с именем Мария и в 18 лет, воображая себя Лизой Калитиной из тургеневского «Дворянского гнезда», ушла в монастырь. Впрочем, там ей быстро надоело, и она уехала в Киев, где вышла замуж за военного врача Алексея Горячковского, приняв его фамилию.

С мужем Мария Горячковская вскоре рассталась и в 1905 году оказалась в Женеве, где с головой нырнула в жизнь русской эмигрантской колонии. В письмах этого времени она с увлечением описывает споры большевиков, меньшевиков и эсэров, упоминает Ленина и Плеханова. Тогда же в Париже выходит ее первая книга — пьеса «Последний день кровавого царя», где описана казнь Николая II восставшим пролетариатом.

Ее корреспонденции, разоблачающие ужасы американской жизни, кадетов, евреев и итальянскую мафию, стали печататься в российской правой прессе — сначала в изданиях помельче, а затем и в одной из самых тиражных и влиятельных газет начала XX века «Новом времени». Пик известности Горячковской — 1907–1908 годы. В это время ее имя на слуху, а статьи широко читаются. Как «звезда» правой печати и символ «нововременства» она упоминается в одном из фельетонов Аверченко.

По возвращении в Россию Горячковская берет резонансное интервью у Столыпина, а затем едет корреспондентом в Японию. Там ей удалось спровоцировать еще несколько газетных скандалов и затерроризировать практически всех немногочисленных «японских русских» — от посла до агентов российской разведки и сотрудников православной миссии. Она выклянчивает деньги, не отдает долги, ссорится, обвиняет, интригует и затевает склоки. Архиепископ Николай (Касаткин) после встречи с Горячковской назвал ее «особой очень живого воображения», которая «перебегает с вопроса на вопрос, не выслушавши ответа ни на один». Впрочем, чуть позже в дневнике проницательного архиерея появляется и другая характеристика: «страдает манией преследования».

В Японии Горячковская тоже не задержалась, транзитом через Россию направившись в Германию. Но в это время ее психическое состояние ухудшилось настолько, что писать для газет она уже не могла. Ей кажется, что мир опутан сетью торговцев живым товаром, что похищенных детей и девушек отправляют в египетские гаремы и на константинопольские невольничьи рынки, что в заговоре участвуют все — и революционеры, и черносотенцы, и евреи, и итальянцы.

По-видимому, «триггером» для ухудшения ее состояния стало разоблачение Евно (Евгения) Азефа как полицейского провокатора. В больном воображении Горячковской его фигура вырастает до грандиозных размеров, он представляется ей вершителем судеб мира. Горячковской мерещится, что она была знакома с Азефом в Париже, что у них был бурный роман, что он отец ее ребенка.

Она переезжает на Балканы, но во время путешествия по Румынии ей начинает казаться, что весь вагон заполнен евреями, собирающимися похитить ее сына для продажи богатым турецким любителям мальчиков, а ее саму отдать в дом терпимости. Она пытается спрыгнуть с поезда на ходу, в последний момент ее удерживает какой-то румынский офицер. Выслушав рассказ Горячковской, он вместе с кондуктором бросается задерживать злокозненных евреев, но вагон оказывается пустым. После этого она в первый раз попадает в психиатрическую лечебницу в Кишиневе.

Проведя несколько месяцев в Петербурге, Горячковская вновь срывается в Европу: Швеция, Норвегия, Англия. Летом 1910 года ее задерживают на лондонской улице с признаками явного безумия и отправляют в сумасшедший дом, но через несколько недель выпускают и сажают на пароход, идущий в Россию.

На сей раз ее по прибытии в Россию отправляют в лечебницу на целых пять лет. Но в 1915 году ей удается бежать в суматохе, вызванной наступлением немцев и подготовкой виленской больницы к срочной эвакуации.

Она выправляет себе документы на имя польской мещанки Элеоноры Дыкусь и едет в Среднюю Азию. Там она решает стать дворянкой Элеонорой Диксон — ей удается и это. На какой-то период она становится доверенным лицом живущего в Ташкенте великого князя Николая Константиновича, полусумасшедшего эротомана и многоженца, высланного в свое время из Петербурга за кражу фамильных драгоценностей. Горячковская-Диксон выполняет его поручения и возвращается к литературной деятельности — печатается в крупнейшей местной газете, выпускает две книги стихов, готовит к изданию пьесу. Но через год ее высылают из Ташкента по просьбе то ли самого великого князя, который устал от ее чрезмерной услужливости, то ли его окружения.

На ее счастье, происходит Февральская революция, которая застает Диксон в Москве. За несколько месяцев между февралем и октябрем она сочиняет и издает под псевдонимом Мария Евгеньева (взятым, разумеется, в честь Азефа) политические брошюры и «разоблачительные» бульварные романы «Духовенство. Любовники в рясах», «Роман цесаревича», «Любовники Екатерины». Последний из них на волне перестроечного интереса к историческим романам на рубеже 1980–1990-х многократно переиздавался по всей стране, от Барнаула до Баку, общим тиражом свыше одного миллиона экземпляров.

Летом 1917 года Диксон посылает Азефу, помещенному на время войны как российский подданный в берлинскую тюрьму Моабит, «3 коробки конфект от Елисеева, ½ фунта хорошего русского чая, ½ фунта какао Эйнем, коробку бисквитов, 3 лимона и букет совсем засохших цветов».

Затем она вступает с Азефом в переписку и пишет ему несколько месяцев подряд, иногда не по одному письму в день. Ей кажется, что Азеф отвечает ей, но так ли это, мы не знаем, зато знаем, что Диксон продолжала писать ему в Моабит и после его освобождения, и даже после его смерти в апреле 1918-го. Она называет себя его «благоговейной Магдалиной», «покорной рабыней», благодарит Бога, что он дал ей узнать «чудную, великую душу» адресата. Иногда ее письма напоминают стихотворения в прозе: «Моя любовь к Тебе — религиозный экстаз, священный порыв, дивная песня небес. Приди ко мне, милый, усталый, одинокий!» Впрочем, время от времени она замечает, что покойный Азеф ей не отвечает, переходит в письмах на «вы», начинает упрекать его во всех своих несчастьях и обещает разоблачить его провокаторскую деятельность.

Советская карьера Диксон складывается неплохо: она служит судебным следователем (!!!) в Саратове, затем работает в Рабкрине, а в 1921 году устраивается распространителем театральных билетов в Коминтерн. Кроме исполнения основных обязанностей, по ее словам, ей как знающей иностранные языки доверяют водить по музеям жен приезжающих в Москву французских коммунистов. Она даже приходит на прием к Ленину и передает ему письмо писателя Арцыбашева с просьбой выпустить его из Советской России. Психическое ее состояние между тем не улучшается, она то и дело попадает в больницу, бежит оттуда, ее ловят и водворяют обратно…

В промежутках между службой в Коминтерне и пребыванием в психбольницах Диксон навещает наркомат просвещения и рассказывает о своих бедах Луначарскому. Тот, устав от ее постоянных «посещений и облав», просит о помощи наркома здравоохранения Семашко.

Тогда Луначарский отправляет ее с глаз подальше на какой-то южный курорт, но вскоре сам едет лечиться в Боржом и на улице в Тифлисе сразу же встречает старую знакомую.

Окончательно измученный ее визитами и просьбами, нарком просвещения помогает ей оформить заграничный паспорт. Диксон отбывает в Италию, оттуда переезжает в Париж и, узнав из газет о прибытии Красина, отправляется с револьвером на улицу Гренель…

Kрасину несостоявшееся покушение пошло скорее на пользу, укрепив его позиции в Наркоминделе. А вот Луначарский, ставший невольным «виновником» происшествия, вынужден был подробно оправдываться на страницах «Известий». Дело Диксон подробно освещается французской, советской и эмигрантской прессой. Ильф пишет о ней фельетон «Белые комики». Михаил Булгаков делает посвященную ей запись в дневнике, где вспоминает о встрече с ней.

Суд признал Диксон виновной в незаконном хранении неисправного револьвера и приговорил к нескольким неделям заключения и высылке из Франции. Немедленно после освобождения Диксон поехала в Бельгию, а оттуда в Берлин. В самом начале февраля 1925 года ее задерживают у дверей дома Эйнштейна, которого она шла убивать. Детали этого происшествия в разных источниках излагаются по-разному.

Определенно можно сказать лишь, что из-за попытки покушения Эйнштейн опоздал в соседний город на лекцию. А его жена Эльза долго с негодованием вспоминала, как полицейский, которому Диксон рассказала про своего покойного сына от Эйнштейна-Азефа, советовал ей откупиться от обиженной великим ученым женщины, а на все ее возражения лишь многозначительно улыбался и говорил: «Ах, достопочтенная фрау, редко жена знает все похождения молодости своего мужа». Впрочем, по одной из версий, Эйнштейн навестил Диксон в заключении, и она была вынуждена признать, что он не Азеф, так как у него гораздо более узкий нос.

Из Германии Диксон вернулась во Францию. Несмотря на занятость переездами и покушениями, она успела под псевдонимом Мария Виницына (в честь родного города) выпустить на французском языке роман о зверствах ЧК, который получил неплохие отклики и даже был переведен на итальянский. Но через некоторое время она попала в больницу под Амьеном, откуда уже не вышла. Умерла Мария Горячковская, она же Элеонора Диксон, она же Мария Евгеньева, по-видимому, в первой половине 1930-х годов.

А в Берлине тем временем Луначарский встретился с Эйнштейном и по следам их многочасовой беседы написал очерк «Около великого». Три четверти очерка посвящено Диксон и ее роли в жизни обоих собеседников. Ну в самом деле, что еще могли обсуждать два главных интеллектуала Европы? Не физику же или мировую революцию, в конце концов.