Рёко Секигути. Голос в темноте

• Пер. с яп. А. Шестакова. — М.: Издательство Ad Marginem, 2024

Уже несколько книг этой японской писательницы знакомы русскому читателю — а главное, нашли у него отклик. Как ясно из названия, этот роман посвящен голосу, но не просто его явлению в человеческой жизни и культуре. Речь идет о голосе, звучащем в воспоминаниях, которые остаются после смерти человека. Автор пишет о единстве человеческого голоса в разных странах и народах: этот психофизический феномен, свойственный всем нам, не только сохраняется в памяти дольше многого другого, но и неразрывно связывается с его носителем, пусть и уже давно ушедшим от нас. Часть книги построена как верлибр, свободные стихи без ритма и рифмы, и это тоже символично: автор начинает вроде бы с отвлеченных метафизических размышлений, но постепенно возвращается к своему собственному опыту — чтобы услышать мертвых, надо обратиться к ним первой.

В этой книге говорят несколько умерших людей: дедушка Рёко Секигути, который оставлял ей сообщение на автоответчике, радиоведущий, чьего лица она никогда не видела, и, наконец, неизвестный, которого она пытается вспомнить на последних страницах своего текста. Чтобы вспомнить, она и рассказывает свою историю — порой кажется, что вслух.

Напрашивается сравнение с радио, и это, конечно, не случайно: идущий по радиоволнам голос создает ощущение присутствия, а кроме того, позволяет создать в воображении и образ говорящего человека — и все это благодаря уникальной интонации. К тому же то, что голос воспроизводится, дает ощущение продолжения жизни и подстегивает работу памяти. В частности, поэтому с точки зрения истории именно радио — возможно, даже в большей мере, чем телевидение, — изменило представление о коммуникации и новостях в XX столетии.

Наблюдать за этими тихими и тонкими размышлениями невероятно интересно.

Само же рассказывание, проговаривание развивается по собственной логике, иногда напоминая медитацию, а иногда рэп, так что читатель как будто превращается в слушателя. Кроме того, этот разговор соотнесен со временем: в отличие от изображения, звук длится, пока он звучит, и куда повернет рассказ, сшивающий прошлое с настоящим, непонятно.

«Голос в темноте» — по-моему, один из важнейших автофикшн-текстов прошедшего года. Он учит слушать и слышать, жить в пространстве устной истории, рассказов о других и о себе и при этом обладает терапевтическим эффектом.

Барт Д. Торговец дурманом

• Пер. с англ. А. Смирнова. — М.: Выргород, 2025

Наверное, «Торговца дурманом» можно было бы назвать литературной игрой — ведь его автор едва ли не первый американский постмодернист (по крайней мере, с точки зрения литературного канона США). Однако в итоге этот роман предстает гораздо более серьезным, чем кажется на первый взгляд. Начнем с внушительного объема — без малого тысячи страниц — и жанра: ироническая историческая эпопея.

«Торговец дурманом» действительно создает широкомасштабное полотно жизни в Англии и в ее колониях в конце XVII — начале XVIII века. Пожалуй, это самый детальный художественный текст об эпохе, на русском уж точно. Пересказывать сюжет не буду, но скажу, что в его канве лежат реальные исторические события (а среди действующих лиц есть даже Исаак Ньютон), а его стержнем является путешествие из метрополии в колонию. Этот сюжетный ход — ключевой для множества произведений о колониальной истории США. Путешествие не только дает герою возможность повзрослеть и стать «серьезным молодым человеком», но и понять, где ему лучше — в Англии или Америке. Таким образом, это всегда своего рода проверка: могут ли вчерашние англичане, переплыв через океан, стать сегодняшними американцами?

Джон Барт с готовностью подхватывает эту тему. В романе есть множество мифов американской колониальной истории, которые писатель блестяще обыгрывает: это представление колонистов об индейцах, о новом Граде на Холме, который они должны строить, о себе как об избранном народе. Но при всей ироничности, с которой описаны эти представления, понятно, что разделяющие их люди уже очень сильно отличаются от англичан. При этом от исторического романа «Торговец дурманом» взял едва ли не самое ценное: детальную реконструкцию эпохи.

По своей структуре «Торговец дурманом» напоминает лучшие английские романы XVIII века, где есть место плутовству и изображению «низов общества», но которые, в конечном счете, прославляют жизнь во всех ее ярких противоречиях. Не могу не сказать и о названии, где тоже есть место постмодернистской мнослойности: торговец дурманом не только купец, продающий табак, но и, в контексте романа, поэт, также готовый одурманивать (желательно за деньги) головы неприхотливых колонистов своими стихами.

Сегодня «Торговец дурманом» обрел и еще один актуальный контекст. Дело в том, что главный герой выступает как культурный колонизатор «неокультуренной» Америки. При этом он как будто не замечает, что его культуртрегерство не очень востребовано местным сообществом: американская культура складывается параллельно английской. Но именно в контексте дикой — и совсем не идиллической — натуры Северной Америки молодой человек становится поэтом.

Перевод этой книги сейчас кажется особенно важным: она напоминает, что США создавались и развивались мигрантами, а «выплавка» американского народа в этнографическом плавильном котле продолжается до сих пор — что бы об этом ни думали нынешние политики. Русскому же читателю он поможет открыть еще одну — и очень интересную — страницу американской литературы.

Зиник З. Русская служба

• М.: Новое литературное обозрение, 2024

Книга Зиновия Зиника вышла в свет еще при Советском Союзе (и кажется, была одним из провозвестников распада). Роман проникнут кафкианским духом, но с мягкой иронией. Сюжет рассказывает о похождениях советского чиновника в лондонских кабинетах и коридорах Иновещания. Героя ведет чудаковатое желание узнать, как выглядят радиоведущие. Конечно, это символ — «Русская служба» предстает как горькая метафора безликости власти. Кроме того, это поиск живых лиц в попытке отождествить их с голосами, с которыми устанавливаются тесные, хотя и неоднозначные, связи. Это умный текст, который может восприниматься как антиутопия — или как порыв ностальгии, вот только грустить не о чем: большая и далеко не лучшая часть советского прошлого все еще с нами.

Гай Дж., Фокс Дж. Охота на сокола. Генрих VIII и Анна Болейн: брак, который перевернул устои, потряс Европу и изменил Англию

• Пер. с англ. И. Никитиной. — М.: КоЛибри, Азбука-Аттикус, 2024

«Еще одна из рода Болейн?» — хочется сыронизировать по поводу этой книги, но это только пока не начнешь читать. Великая и трагическая эпоха Тюдоров — самая, наверное, главная для российского читателя в истории Англии: отраженная в книгах, в кино, в сериалах, она кажется знакомой лучше всех других. Отношения Генриха VIII и Анны Болейн — не только центральный сюжет эпохи Тюдоров, но во многом и классическая история любви.

Генрих VIII не только шел на поводу у своих чувств, как чаще всего принято считать (нет сомнений, что его страсть была искренней и глубокой), но и во многом руководствовался трезвым расчетом: возможно, брак с Анной Болейн был только предлогом для бурного начала английской реформации.

Это не отменяет того факта, что Генрих VIII одним из первых полновластных монархов Европы последовал за своим чувством, но на страницах «Охоты на сокола» он предстает куда более хитроумным политиком, чем принято думать. И в этом он тоже был королем скорее Нового времени, чем Средневековья: его первый развод и женитьба на Анне предопределили лихорадочную (и в общем-то безжалостную) историю следующих его четырех браков.

Last, but not least: Анна Болейн тоже во многом опередила свое время. Ей удалось хотя бы на время переломить вековую вражду англичан и французов (свою карьеру она начинала как раз при французском дворе). Анна пыталась играть активную роль и в политике, и в дипломатии — примеры такого поведения королев она как раз видела в Париже. Наверное, не надо видеть в ней фигуру протофеминизма, но она явно воспринимала себя как женщину на троне иначе, чем большинство ее современниц.

Для русского читателя эта книга — идеальный побег в историю: здесь не просто очередная семейная сага в духе «Игры престолов», а история, документированная вплоть до счетов за золотую посуду.

Макс Володин