«Расстрела Санта-Клауса не было в советской пропаганде»

— Рождественское перемирие не состоялось. Ни голос Вселенского патриархата, ни голос папы ни в одной из двух христианских стран, России и Украине, не были услышаны. Почему?

— Страны-участницы Первой мировой войны тоже были христианскими. И общество тогда было гораздо более религиозным, чем сейчас. Но если рождественские перемирия и возникали, это было скорее инициативой снизу, чем сверху. Такое спонтанное перемирие стало сюжетом фильма «Счастливого Рождества». Но я вообще не думаю, что речь идет о какой-то христианской составляющей.

Не будет никаких прекращений огня ни на Пасху, ни на Рождество. Потому что происходит замещение смыслов. Я в числе прочего подписан на телеграм-канал военного отдела Московской патриархии (синодальный отдел по взаимодействию с Вооруженными Силами РФ и правоохранительными органами Московской патриархии. — Т. Б.). Там была проповедь военного священника в день Преображения. Он говорил: как ученикам Спасителя было столь хорошо на Фаворе, что они не хотели уходить, так же и нашим солдатам хорошо на фронте, и они не хотят оттуда уходить, потому что преображаются. Когда речь идет о такой глобальной подмене христианских смыслов, ждать практического применения христианской доктрины на поле боя просто невозможно.

Если публично объявляют, что происходящее носит священный характер (священной войной СВО названа в «наказе» Всемирного русского народного собора под председательством патриарха Кирилла. — Т. Б.), то призыв к перемирию — это примерно как если к священнику подойти во время богослужения и попросить сделать паузу.

— Это для них таинство?

— Безусловно. Например, Захар Прилепин в одной из своих книг называет нынешние события литургией. Замечательный эпизод, когда ведущий «Соловьев Live» Сергей Карнаухов в эфире рассказал случай: священник на фронте не мог совершить литургию, так как у него не было антиминса (ткани с вшитой в нее частицей мощей святого. — Т. Б.), и он совершил литургию на земле, на костях тех солдат, которые были убиты на поле боя.

— Но история про кости — это же больше про магию, чем про веру.

— Думаю, это больше чем про магию. Она вписывается в современный нарратив представления воюющих солдат и офицеров как святых мучеников. Я об этом писал в «Новой» и сейчас занимаюсь этой темой. Я смотрю, как мотив мучеников использовался в Германии в 20-е, 30-е годы, в Испании в гражданскую войну, как сейчас используется на Ближнем Востоке. Для консолидации общества, для того, чтобы его фактически отформатировать и объединить почитанием этих пресловутых мучеников.

И безусловно, это очень удобная идеологическая платформа для борьбы со всяким инакомыслием, которое представляется как посягательство на святое — как святотатство. Отчасти это можно было увидеть уже у Мединского, который говорил, что к героям Великой Отечественной войны надо относиться как к святым. Сейчас, поскольку идейно нынешняя *** показывается как продолжение Великой Отечественной, нужны не просто новые герои, а новые мученики. При этом профессиональные военные не отделяются от мобилизованных и от освобожденных преступников. Вот, например, недавно священник в Екатеринбурге, который был обвинен в попытке изнасилования, оказался в штурмовом батальоне. На что митрополит Екатеринбургский Евгений Кульберг сказал, что тот «приступил к иному служению». Использовал одно и то же слово для обозначения священства и того, чем занимаются штурмовики.

— Перед Новым годом в России появился ролик, в котором российский Дед Мороз сбивает ракетой Санта-Клауса. Но Санта-Клаус — это все-таки святой Николай. И как там чувства верующих?

— Санта-Клаус — это действительно святой Николай. Но я думаю, что люди, которые этот ролик делали, они, в общем, плевали на чувства верующих. Это образ видимой победы какой-то языческой хтони над христианским символом. Снять откровеннее невозможно. Но там есть еще интересная деталь, на которую, мне кажется, мало кто обратил внимание. После того как взрыв обрывает жизнь Санта-Клауса, звучит музыка из фильма «С легким паром»: «Никого не будет в доме…». Вряд ли это случайно. Фактически все становится объектом стеба: не только Санта-Клаус, не только западная рождественская, но даже и советская новогодняя культура. Это, может быть, не очень заметный плевок, но, мне кажется, неслучайный.

Такие ходы показывают: все, что мы называли религиозным возрождением на протяжении последних 30 с лишним лет, оказалось очень поверхностным. И конечно, это касается не только религии. Недавно мне попался комментарий одного человека, меня резанувший. Он говорит: то, что мы переживали последние несколько десятков лет, в постперестроечную эпоху, — это НЭП. Нам казалось, что происходят какие-то глубинные перемены после распада Советского Союза. А оказалось, что глубинных перемен не было. Что происходила некоторая экономическая либерализация, а тоталитарная матрица оставалась той же самой. Просто немного дала слабину. Она была припудрена, но пудра слетела.

Вот этот ролик показывает, что никакой по-настоящему христианской составляющей там нет. А что есть?

«Церквей не может быть много»

— Про язычество любопытно: патриарх уже забеспокоился, что влияние православия на фронте ослабевает, уступая языческим течениям.

— Это очень интересное замечание, особенно в свете того, что противников на полях этих военных действий долгое время маркировались пропагандой как неоязычники… Неоязычество в той или иной форме можно найти в любой стране. Но нарратив православного русского воинства против украинских язычников дает трещину. Тем более многие знают, например, что с 2014 года откровенно неоязыческие пророссийские объединения наподобие «Русича» участвуют в боевых действиях. Мы помним, что глава этого соединения прославился тем, что убил и съел собаку в прямом эфире. Почему-то вот с таким неоязычеством никто не хочет бороться.

Я совершал служение фактически в украинском приходе на протяжении больше 20 лет и абсолютно убежден, что украинское общество более религиозное, более христианизированное, чем современное российское. Отчасти потому, что западные области Украины пережили довоенную эпоху, 20–30-е годы, без тех гонений, через которые прошла Восточная Украина, Центральная и, естественно, вся Россия. Это видно даже просто по праздникам, по тому, какие дни для людей являются важными. В Украине основные праздники — это Пасха и Рождество. В России же, по социологическим опросам, эти праздники стоят под номерами 4 и 5 — после Нового года, 9 Мая и 8 Марта.

— РПЦ оказалась единственной институцией, которая после распада СССР устояла в бывших республиках. Но именно сейчас она теряет куски. Можно ли это назвать расколом? И кто здесь раскольники: те, кто отходят от РПЦ, или она сама — с тех пор, как отказалась поминать Вселенского патриарха?

— Не любое разделение является расколом, и не любой раскол является трагедией. Давайте вспомним, например, историю Русской зарубежной церкви, которая была вне общения с Московским патриархатом и вообще с кем-либо на протяжении 80 лет. Историю американской митрополии, которая была вне общения с Московской патриархией буквально за год до того, как получила от нее автокефалию.

Внешнее разделение — это история мирового православия. Сейчас существует плюс-минус 15 автокефальных церквей. Но церковь все равно продолжает быть единой. Мы недавно об этом говорили с одним священником, отцом Джоном Бэром, который был ректором Свято-Владимирской семинарии в Америке. Он говорил, что по-хорошему вообще следует отказаться от выражения Русская или какая-то еще православная церковь. Слово «церковь» богословски может относиться или к собранию людей, которые вместе совершают евхаристию, или к Вселенской церкви. А никакой русской церкви или сербской церкви, или болгарской просто не существует.

Раскольниками можно считать любых людей, которые публично перестают исповедовать единство православной церкви и утверждают свое превосходство. Помню телеграм-сообщение отца Андрея Новикова, он является одним из заметных зет-проповедников. Он говорит: мы, Московский патриархат, разорвали отношения с Константинополем, но с другими православными церквями, которые находятся в общении с Константинополем, не разорвали. И это непоследовательно. Последовательно было бы разорвать отношения со всеми, кто сохраняет отношения с Константинополем, — со всеми! Вот это абсолютно раскольническое заявление. Сделанное человеком, который является членом Синодальной богословской комиссии.

«Молитва фарисея»

— «Русский мир» стал альтернативной религией?

— Думаю, да. Сложность с «русским миром» заключается в том, что он достаточно умело имитирует православие, к которому не имеет отношения. Проповедь «русского мира» никогда не бывает проповедью христианской — проповедью покаяния. Это всегда молитва не мытаря, а фарисея: «Господи, благодарим, что мы не такие, как прочие народы». Внешне выглядит как христианство, но по сути это его антипод.

— Один из главных спикеров «русского мира» — патриарх Кирилл как глава Русского народного собора. То есть он одновременно возглавляет РПЦ и эту альтернативу, которая камуфлируется под православие.

— Всемирный русский народный собор он возглавляет уже без малого 30 лет. И это очень важно, хотя многие пытались махнуть рукой и сказать: ну это же не церковный собор. Но идея Всемирного русского народного собора в том, что он как раз является инкарнацией идеи симфонии церкви и государства, является общим голосом церкви и государства. И в этом смысле его формулировки важнее, чем формулировки церковного собора.

Можно вспомнить об эволюции самого понятия «русский мир», в каком виде оно сконструировано в 90-е годы, как, а главное, зачем было взято в оборот Кремлем. Сурков говорил, что это понятие интересно, потому что оно выражает нашу потребность расширяться территориально. Можно вспомнить, естественно, как понятие «русского мира» сакрализовалось, было идентифицировано со Святой Русью и так далее. Изначально это была форма постсоветской идентичности, альтернативной государственным, которая давала людям возможность себя отождествить с этим «русским миром», даже если они не жили на территории России.

Появление наказа Русского народного собора — это одно из главных событий ушедшего года, потому что он формулирует очень важные вещи, которые касаются конфликта с Украиной как войны с Антихристом. Но есть одна методологическая вещь, которую я до конца не могу понять. Люди, которые принимают политические решения, действительно руководствуются этой доктриной или же они придумывают ее, чтобы оправдать и объяснить собственное решение?

— То есть верят сами или врут?

— Могут быть разные ответы. Первый — что действительно у любого вооруженного конфликта, как говорит отец Кирилл Говорун, есть два ингредиента. Это оружие и идеи, оружие не стреляет без идей. Другое объяснение заключается в том, что ничего нет, кроме идеи расширения власти. Я думаю, что есть еще и третье объяснение. Изначально придуманная как оправдание собственных достаточно циничных потребностей идея в конечном итоге позволяет убедить самих себя.

— Профашистские идеологи были введены в оборот не без участия церкви: в 90-е годы «Протоколы сионских мудрецов», труды Ильина, книжки петербургского митрополита Иоанна лежали именно на церковных прилавках. Несет ли церковь ответственность за возрождение идей фашизма в России?

— В 90-е годы книжный рынок был наводнен всем. С тем же успехом можно было купить книги отца Серафима Роуза, отца Александра Шмемана. Не запрещалось ничего. И такие фигуры, как Дугин, были довольно маргинальными — не сказать, чтоб их привечали в официальных церковных структурах. Русский фашизм во всех его проявлениях всегда имел религиозную составляющую. Но до последнего времени он был где-то на полях.

Об ответственности церкви могла бы идти речь, если бы стоял вопрос о соглашательстве. А мы сейчас говорим не о соглашательстве, а о последовательном строительстве доктрины. Без сакрализации идеи «русского мира» внутри Московского патриархата ее просто бы не было. Если люди пришли к власти не в результате свободных и честных выборов, то они строят свою легитимность на доктринах, которые сами придумывают. Они придумали доктрину «русского мира», традиционных ценностей и так далее. А затем фактически объявили, что их легитимность и сакральность основана именно на том, что они являются хранителями вот этих доктрин и вероучения.

«У насильников на груди были крестики»

— Мы наблюдаем как рост государственных репрессий, так и бессмысленную жестокость на низовом уровне. Замученный в СИЗО Кушнир, 30 килограммов соли для Буяновой… Почему расцвела человеческая жестокость?

— Люди живут в ощущении индуцированной угрозы. Они не очень ценят собственное существование, но верят в существование государства российского, которое является основной ценностью мира. Как Путин сказал, зачем нам мир, в котором России нет… И поэтому любая угроза, которая воспринимается как угроза государству, воспринимается как угроза самим себе. Они сами себя не ощущают, у них нет осознания собственной значимости, собственного достоинства и ценности.

— А почему он поощряется?

— А на чем еще государство может держаться, если оно держится не на законе? Это элемент контроля. И надо сказать, довольно эффективный. Это патология, которая нормализуется. Если залезть в голову к этим людям, они, наверное, скажут: если у вас в доме завелись крысы и тараканы, а вы их решили отравить, вы же их не жалеете?

— Ну, это Руанда, враги как «насекомые».

— Руанда. Как писал Иоанн Лествичник, человеческие страсти, которые он пытался понять, анализировать, вообще не поддаются пониманию. Чтобы понять Чикатило, нужно стать Чикатило. Мы не должны и не обязаны понимать садистов. Это работа психиатров. Мы обязаны сделать так, чтобы эти люди не были допущены к работе в государственных органах, были наказаны за преступления, если они вменяемы, и направлены на лечение, если они невменяемы.

Это распад личности, чистое зло. Просто где-то оно может принимать формы личных девиаций, а где-то для таких людей, наоборот, могут быть созданы структуры, которые позволяют им полностью себя раскрыть во всех своих в своих проявлениях.

Для меня, наверное, одним из самых сложных дней уходящего года был день, когда я попросил у людей в фейсбуке* и телеграм-канале, чтобы они поделились своим опытом: как они перестали ходить в храм, участвовать в богослужении. Я рассчитывал на 10–15 ответов, но пришел целый шквал. И был рассказ женщины, которая сейчас уехала из России. Она вышла на одиночный пикет, оказалась задержана. После задержания ее насиловали шваброй, она была травмирована, и у нее теперь не может быть детей. Она говорит, что ей очень трудно войти в христианский храм, потому что у ее насильников на груди были крестики.

Я думаю, что, наверное, в этом самый страшный соблазн нашего времени —

«Никаких расстрелов не было»

— Зачем уничтожают память о репрессиях? Таблички «Последнего адреса» срывают, мемориалы разбивают. Оправдывают тех, чьими наследниками себя считают?

— Эти люди живут в совершенно другой парадигме. Неудобные для них события просто не существовали. Как не существовали в прошлом, так не существуют и в настоящем. Не было пакта Молотова — Риббентропа, не было расстрелов в Катыни. Ничего, что не вписывается в картину мира. Поэтому и сейчас никаких жертв нет. Это не оценка прошлых или настоящих событий, это просто их отрицание.

Тот же самый Мединский говорил, что история — это политика, опрокинутая в прошлое. Не так давно одному политзаключенному в России цензура не пропустила письмо, потому что там было слово «политзаключенные». Политзаключенных нет. А принцип Мединского работает не только в настоящем, но и в прошлом. Это значит, что и в 30-е годы никаких политических репрессий не было, а были просто заключенные, сидели за дело. Уголовники, шпионы, враги народа, троцкисты…

— Некоторое время назад в среде эмиграции родился иронический термин по отношению к оставшимся в России — «новые тихие». Обязан ли человек исповедовать веру? Ведь если бы все пошли в мученики, христиан бы не осталось.

— Я никогда не пойму людей, которые других призывают стать жертвами. Ну, кто-то из священников в России читает, а кто-то, может быть, из последних сил пытается не читать так называемую молитву о Святой Руси. И в Советском Союзе были такие люди, как отец Глеб Якунин, исповедники, которые оказывались в тюрьмах. А были люди, которые не выходили в активную общественно-политическую повестку, не ассоциировали себя открыто с диссидентским правозащитным движением, но продолжали совершать служение. Ни один здравомыслящий человек не будет упрекать отца Александра Меня в том, что он не вышел с плакатом на Красную площадь после ввода советских войск в Афганистан.

Да, есть грани, которые человек переходить не может и не должен. Хотя бы публично не участвовать в оправдании зла, в терроре, в любых его формах. Но я думаю, что любой человек должен находиться на своем месте до тех пор, пока он может делать свое дело. Это относится ко всем: к врачам, учителям, ученым, священникам, журналистам — к кому угодно.

— Победило ли зло добро?

— Я бы здесь вернулся к евангельскому повествованию. С точки зрения мировой истории — что это? Рассказ о человеке, проповеднике, каких было в древности много, который был убит. И все. Точка.

Можно ли считать, что это победа зла над добром? Можно было бы, если бы в этой истории мы не видели иного измерения. Те люди и то государство, в котором это случилось, в конечном итоге сами оказались побежденными. Они исчезли, растворились, прошли через распад. И вот этот Человек, когда говорил: «Я победил мир», если использовать терминологию Льюиса, был или обманщиком, или сумасшедшим, или Он действительно победил. Поскольку на обманщика и сумасшедшего Он не очень похож, я думаю, что это все-таки победа добра над злом.

Она происходит не всегда видимым образом. Победа добра над злом происходит каждый раз внутри человека, который делает выбор в пользу добра, даже если для него это связано или с неудобствами, или с опасностью. В этом смысл не только нынешних событий, но и вообще мировой истории.

Последнее слово еще не сказано.

* Принадлежит компании Meta, в РФ признанной экстремистской и запрещенной.