«Бруталист». Брейди Корбет

Захватывающая киноэпопея, действие которой разворачивается в сороковые–пятидесятые, но с подключением к току сегодняшнего дня. О венгерском еврейском архитекторе, пережившем Холокост и после эмиграции в Америке словившем уникальный шанс — мегазаказ.

О людях, пострадавших от войны, утрат, от ксенофобии и нетерпимости. И о том, как эта черная тень будет преследовать их всю жизнь.

О вечных эмигрантах — чужих в своих странах: старых и новых.

О неистребимой боли европейской культуры

И об американской мечте, стремление к которой может обернуться новым кошмаром. Или брутализмом — грубыми, срезанными формами из железобетона.

Наэлектризованное повествование о будущих разрушениях, физических и ментальных, которые заложены в фундаменте человеческой цивилизации.

«Эмилия Перес». Жак Одиар

Сногсшибательный, дерзкий (если не сказать, наглый), причудливый, провокационный фильм-мюзикл — музыкальная криминальная трагикомедия. Превращение Золушки в принцессу. Правда, «превращается» златозубый уродливый мафиози в… обворожительную богачку Эмилию Перес, которая, искупая бесчисленные чудовищные грехи, открывает неправительственную организацию по поиску тел пропавших (похищенных) людей.

В пересказе — безвкусная мыльная опера. Но при всей броской декоративности кино наэлектризовано энергией запутанных связей героев, врагов и друзей, музыкой и совершенно неожиданной хореографией. Сражают наповал безоглядная режиссерская отвага, энергия и… меланхолия. При этом в фильме много юмора: сентиментального и черного. А еще привкус горечи и смерти, круговорот взаимных обид, любви и неожиданных признаний.

«Субстанция». Корали Фаржа

В бодром боди-хорроре Фаржа разрывает в куски, выворачивает наизнанку male gaze, объективизм, процветающий эйджизм. Демонстрирует, как женское увядание воспринимается в позолоченном глянцем патриархальном мире. «Субстанция» — и феминистский фильм об ужасах старения, и шокирующий галлюциногенный боди-триллер, и физическая комедия.

Именно поэтому центром бешеной пляски красоты, крови и кишок становится не обворожительная героиня Куэлли, а буквально рожающая ее Мур, невероятно храбрая, честная, к тому же готовая обнажиться в свои 60+. Отчасти играет себя.

Это ее звезда на Аллее славы потускнела, запылилась, треснула от шпилек и колес тележек с мороженым. Это о ней забыли.

Это она вслед за Фондой снимается в спортивном шоу на утреннем телевидении — «аэробика сохранит нашу молодость» — с девизом «Сияй своей жизнью». Это ее продюсер честит за старое тело… Деми Мур в этой разухабистой и залитой кровью фантастике бесстрашна и великолепна. Жаль, в Каннах не ей досталась награда.

«Комната по соседству». Педро Альмодовар

Альмодовар во власти тьмы и света смерти. Не случайно на пресс-конференции в Венеции (фильм вызвал 17-минутную овацию) режиссер призвал легализовать эвтаназию во всем мире.

Смертельно больная военная журналистка Марта Тильды Суинтон решает уйти из жизни и просит о помощи свою старую подругу Ингрид (Джулианна Мур). Начинается ее последний бой с неистребимой болезнью, ломающей ей кости и сжимающей легкие. Это ее важнейший выбор. И короткую жизнь перед «затемнением» они с Ингрид проживают вместе, одну на двоих. Разделяя не только боль, но и вкус мгновения, пение птиц, воспоминания и шорох падающего снега.

«Птица». Андреа Арнольд

Вслед за Лоучем Арнольд воспевает шершавую стилистику «британских кухонь», правда, в отличие от классика, ее кино наполнено романтикой, поэзией, сюрреалистическими (увы, порой навязчивыми) всплесками: чайка приходит к мечтательной тинейджерке Бэйли, лиса является на свадьбу ее папаши, ворона ворует у девочки ее письмо. Единственная привязанность городской девочки — птицы. Словно в сказке, она встречается в полях… нет, не с принцем: с эксцентричным и беспокойным Бердом (Франц Роговский), причудливо скачущим по траве в килте. Берд, словно Карлсон, замирает на краю крыши, его «юбочка» раздувается на ветру, словно крылья. И Бэйли, как взрослая, начинает беспокоиться за судьбу инфантильного Карлсона, аутсайдера и поэта, потерявшего семью. Но именно ощущение свободы сдвинутого с колеи Берда позволяет ей набраться храбрости, чтобы взять ответственность за свою собственную жизнь.

«Все, что нам кажется светом». Паял Кападиа

Шероховатая и оттого еще более живая, нежная, меланхолическая история о трех современницах. Удивительно, но в патриархальной мумбайской среде эти женщины сами определяют свою судьбу, мужчины лишь пытаются к ним прислушиваться. Кападия не отворачивается от картин бедности, тяжкости жизни, но обнаруживает свет в «трудных судьбах» своих героинь.

Гран-при Каннского кинофестиваля. И это большое событие для Индии, впервые за 30 лет оказавшейся в основном конкурсе — после «Судьбы» Шаджи Н. Каруна. Но главное — не другое. Фильм, снятый в «городе грез и иллюзий» Мумбаи в разгар сезона муссонов и на побережье, обезоруживает экранной магией, созерцательной поэзией. И прежде всего — внутренней свободой, которой автор щедро делится со своими героинями.

«Настоящая боль». Джесси Айзенберг

Одна из лучших картин последнего Санденса. Двоюродные братья летят из Америки, выполняя предсмертную просьбу бабушки, навещают ее дом в Польше и решают с туристической группой посетить места «великой трагедии»: еврейское гетто и Майданек.

Надо погрузиться (или избавиться) от гнетущего чувства вины — последствий исторической травмы.

Калкин и Айзенберг существуют на контрастных температурах. Дэвид Айзенберга старается соответствовать приличиям, норме. Бенджи совершенно потрясающего Калкина — вспыльчив, раздерган, хаотичен, непредсказуем в каждом жесте. Но именно он — неудобный, истерзанный комплексами, приступами паники — становится камертоном честного отношения с памятью. Именно ему представляется диким ехать в вагоне первого класса… до станции Майданек. В этих братских отношениях столько недосказанного, запутанного. И возможно, эта поездка в ад как-то примирит их с действительностью и друг с другом.

«Мегалополис». Фрэнсис Форд Коппола

Да, путанный, да, несовершенный. «Грандиозный и чудовищный» пеплум. Фильм-миф из мегалона — синтетического материала из недостижимой утопии. Как кино будущего, которое 85-летний создатель «Апокалипсиса сегодня» и «Крестного отца» рискнул снять. За попытку спасибо.

Не припомню столь радикального разрыва реакций и оценок. От семиминутной овации на премьере до «Бу!» и аплодисментов критиков. И провал в прокате.

400-страничный сценарий проекта он написал еще 1983 году. 40 лет размышлений. Первые кадры сняты в 90-х. Сколько раз запускался. Срывались контракты с уже снимающимися актерами, перепланировались объекты.

Снимал фильм на собственные немалые средства — 120 миллионов долларов.

Создал размашистое кино для Imax как муралист. Замешав на холсте цитаты и отсылки к Марку Аврелию, Сафо, Петрарке, Гете, Уэллсу и Ральфу Уолдо Эмерсону. Личную боль, связанную с потерей жены, которой посвятил картину.

«Мегалополис» — неровное кино с вагнеровским замахом, с неловкой компьютерной графикой, зашкаливающей романтикой.

Нет, Коппола не изобрел новое кино, лишь попытался разворошить старые формы — как неукротимый романтик, он все же верит в способность художника задавать сущностные вопросы. Хотя бы задавать.

«Семя священного инжира». Мохаммад Расулоф

Разумеется, есть картины тоньше, полифоничней, изящней сделанные. Есть эксперименты в пространстве киноязыка, неожиданные сплавы видов и жанров кинематографа. Но режиссер в ограниченном пространстве притчи и скромных средств рассказал о главной боли Ирана и современного мира: авторитаризме и теократии, беспощадной мизогинии, жесточайшей борьбе с инакомыслием и инакомыслящими.

Да, «кино прямого действия», но такой силы и страсти, что способно не только описывать, но вмешиваться и даже воздействовать на реальность.

А само описание жестокой реальности автор превращает в миф о семье как сколе общества. Глава семейства, олицетворяющий старшее поколение, оказывается Кроносом, пожирающим своих детей… по законам шариата.

«Виды доброты». Йоргос Лантимос

Только что осыпанный всеми возможными оскаровскими наградами и за «Бедных и несчастных» режиссер предъявил в каннском конкурсе спорную черную-пречерную макабрическую комедию о непреложной зависимости, насилии, о тотальном духовном господстве.

Триптих, в котором жизни различных людей переплетены, взаимозависимы, несамостоятельны. А чтобы мы острей почувствовали нашу схожесть и всеобщую зависимость друг от друга, Лантимос дает одним и тем же актерам разные роли. Готов ли совершить убийство зависимый маленький человек новой формации? Какой ценой можно доказать спятившему мужу, что ты его жена? Почему люди с промытыми мозгами готовы отказаться от всего в жизни, в том числе от себя?

«Виды доброты» — очевидный кэп. Или шаг назад в сравнении с «Лобстером» или «Бедными и несчастными». Но и в этой не слишком замысловатой абсурдистской пародии на современный социум почему-то не вызывают сочувствия «бедные и несчастные», представители общества, безропотно и охотно отдающие и право решать за них, и право на собственную жизнь другим — вроде бы облаченным высшим знанием и волей — «богатым и счастливым».