— Йося, пойдем на горку, пойдем на горку! Давай я тебя подниму.

Елабуга. Двор между советскими пятиэтажками на проспекте Нефтяников. Едва улегшийся ноябрьский снег. Женщина в синей куртке гуляет с двумя маленькими детьми. Третьего, которому не исполнилось еще и года, она только что отвела в ясли.

Адине Мэлех 22 года. Она ровно в два раза младше своего покойного мужа. А когда они начали встречаться, ей было всего шестнадцать. К тому моменту у Владимира (его тогда звали еще Владимиром) было то ли 9, то ли 10 детей — никто сейчас точно не помнит.

— Мы познакомились в Набережных Челнах на городском вокальном конкурсе. Ему понравился мой голос, — говорит Адина. И с едва заметной улыбкой добавляет: — Музыка нас связала.

Владимир пел эстраду и оперные арии. В Сети остались записи, на которых он исполняет «Подмосковные вечера», «Аллилуйю» и «Историю любви». Сильный, уверенный бас-баритон.

— Его мечтой всегда было петь на сцене, — делится Адина. — Он к этому стремился всю жизнь. Он говорил, что в детстве родители уделяли ему недостаточно внимания: если бы они в него верили, то он бы добился высот в музыке.

Но пение всю жизнь было для Владимира лишь увлечением. Зарабатывал он совсем другим — сваркой на заводе.

Тот музыкальный конкурс, на котором они познакомились с Адиной, перевернул жизни сразу 14 человек: его — заводского рабочего, ее — студентки Казанского музыкального училища, его тогдашней жены Веры и 11 детей. В скором времени после знакомства с Адиной Владимир ушел из семьи. Сегодня девушка говорит, что порой жалеет об этом.

— Но мне было 16–17 лет. Конечно, это были розовые очки и влюбленность по уши. Красивый добрый мужчина, очень красноречивый, много рассказывавший о своей жизни и своих мечтах. Талантливый певец. Он меня покорил. Мне было все равно, что у него есть жена, что у него есть дети. Родные говорили мне: «Куда ты лезешь! Ты разрушаешь семью». Но ведь это был и его осознанный выбор тоже, — вспоминает Адина.

На вопрос, как она вообще решилась стать многодетной матерью к 22 годам, Адина отвечает:

— Мой муж был человеком очень верующим и радовался каждому ребенку. И когда, например, рожала я или его первая жена, он говорил: «Человек родился!» С большой буквы: «Человек родился». Для него важно было, что он принес в мир нового человека, который, возможно, станет гением. Он категорически был против абортов, он к этому плохо относился. Я очень восхищалась его первой женой: такая сильная женщина, героиня, которая выдерживает столько ответственности материнства. Да, было недопонимание: зачем, для чего столько рожать? Но это было их решение. Муж говорил, что каждый ребенок нам дан Богом. Они радовались каждому ребенку. И мы с ним радовались каждому ребенку.

Вслед за Владимиром Адина приняла иудаизм и стала, собственно, Адиной. До этого ее звали Ранией. Это стало еще одной причиной разлада с родителями — верующими татарами-мусульманами.

— То, что я сменила веру, сменила имя, для них казалось неуместным. Но мне было все равно на их мнение, — говорит девушка. — На тот момент я не видела никого возле себя, кроме Авраама. Мне казалось, что он идеальный мужчина для меня. Идеальный. Он и имя изменил под моим влиянием: как-то пожаловался, что ему не нравится быть Владимиром, и я подсказала пойти в загс. Он, правда, изменил совсем все: вместо Владимира Алексеевича Голубя стал Авраамом Израилевичем Мэлехом. Его родителей это тоже не обрадовало, но они принимали его таким — нестандартным человеком.

О том, как проявлялась набожность Авраама, Адина рассказывает немного: он слушал еврейские песни, проповеди раввинов, читал Тору и пытался знакомить с ней детей от первого брака.

— Каждые выходные он приглашал детей к нам в гости. Мы встречали Шаббат, он покупал детям сладости, кормил их фруктами, читал им Библию и пытался приучить к Торе. Вот такое было у него воспитание, общение с детьми. Гулял постоянно с ними, — вспоминает Адина. — Конечно, больше всего времени у него уходило на работу. И потому время в быту мы вместе особо не проводили. Он мог с утра уйти на завод и прийти только поздно вечером, часов в десять-одиннадцать, после тренировки. Он всегда качался, занимался спортом. Покупал себе спортивное питание. И для него было важнее провести время в зале, покачаться, потренироваться для себя, нежели провести время с детьми, погулять с ними. Но я не осуждаю его, наоборот — приняла его таким. Я знала, что для него спорт — это жизнь. Он без спорта не может. Ему нужно было энергию свою выплескивать. Он всегда стремился подражать Арнольду Шварценеггеру. Собственно, это ему удалось. Он качался, покупал очень много спортпита, занимался, ходил в солярий, и был таким накачанным красавчиком подзагоревшим. Голубоглазый, светлый, с накачанными руками. Идеал.

***

В декабре 2023 года по татарстанским СМИ прошла новость: «Мать 11 детей из Набережных Челнов могут лишить родительских прав». Речь шла о первой жене Владимира — Вере Голубь.

«Соседи пожаловались, что в ее квартире царит шокирующая антисанитария. <…> Как рассказала Вера, ее муж устал от такого количества детей и решил уйти из семьи. Кроме того, мужчина упрекнул жену в том, что 20 лет совместной жизни она сидела у него на шее и чувствовала себя как на курорте», — писала «Комсомольская правда».

Спит по 4 часа в день, а иногда и вовсе идет на работу не спавши. И действительно выглядит очень усталой.

— На нас соседи подали жалобу. Они и опека считают, что я не занимаюсь воспитанием детей, что им нечего кушать. И даже сейчас, когда Владимир погиб на СВО, не ослабляют свою хватку, — рассказывает она. — Но ведь я пошла на завод только ради того, чтоб детям было что поесть. Мне очень тяжело, и говорить, что я не забочусь о детях, несправедливо. Да, где-то недосмотрю, где-то не уберу. Очень сложно совместить такую большую семью и работу. Но я делаю все, что могу. А опека почему-то не спрашивает, чем мне можно помочь, а просто обвиняет…

Когда Владимир ушел из семьи, Вера сначала впала в депрессию.

— Мне было очень тяжело — настолько, что я просто лежала в кровати и ничего не хотела. Дети были совсем маленькие на тот момент: младшему — меньше года, еще одному — около двух, еще одному — три или четыре… Старшие дети помогали за малышами смотреть, уводили их из моей комнаты, чтоб не мешали мне. Но депрессия моя была связана с тем, что я этого человека очень любила. Можно сказать, что и сейчас люблю. Но со временем все-таки взяла себя в руки. Поняла, что так долго продолжаться не может: детей надо поднимать. И на помощь пришла вера: Господь меня поднял с помощью музыки. Я стала петь религиозные песни (мы с Владимиром оба очень верующие люди), и это дало мне сил. Я пела и плакала, пела и плакала, пела и плакала. Столько слез было!.. Но потихоньку я из этого состояния вышла. Собственно, и сейчас для меня музыка — это все.

— Но мы их не слушали. И когда съехали от них на съемную квартиру, у нас уже семь детей было, — говорит она.

Вера признается, что и сама не знает, как так получилось, что она родила 11 детей.

— Когда мы с ним только познакомились, он говорил: «У нас будет пять детей». Я отшучивалась: «Хорошо. Двоих я рожу, троих — ты». Сначала не готова была к этому вообще. Но постепенно мировоззрение менялось: мы ведь верующие люди, и каждый ребенок для нас — как Божий подарок. Благословение.

При этом она говорит, что Владимир с детьми проводить много времени просто не мог:

— Он был очень любящим, добрым отцом. Почти никогда детей не наказывал, и они его очень любили. Может, добротой он людей и притягивал. Они гуляли с детьми вместе, в какие-то игры играли, кино смотрели, но большую часть времени многодетный отец все равно проводил на работе. Времени свободного у него было совсем мало — он и по выходным работал.

Первый суд с опекой Вера проиграла, но сумела победить в апелляции и в кассации. Говорит, что опека, может быть, продолжит оспаривать судебные решения в ее пользу.

***

За день до отправки в армию у Авраама с Адиной была свадьба. Скромная: расписались в загсе без свидетелей. Не стали приглашать даже его родителей: Адина говорит, те считали, что официальный брак обидит Веру, к которой они даже после развода относились очень трепетно.

— Его решение уйти на СВО было для меня неожиданным. Хотя перед тем как собраться и поехать туда, он озвучил мотивы. Это было лето, начало июля, — вспоминает Адина. — Он сказал, что ему стало скучно. Просто стала скучной привычная жизнь: надоело ходить на работу, заниматься сваркой. Он говорил: «С моим уходом я сделаю жизнь детей лучше. У них какое-то будущее появится, будут деньги, статус». Я отговаривала: «Ты же понимаешь, что это опасно, что это не шутки, это ***». Но он все же собрался. Наверное, ради детей. Ведь работая на заводе, он получал максимум 125 тысяч рублей. И этих денег, естественно, не хватало. А на тот момент его бывшая жена уже подала на алименты, и он должен был перечислять ей около 50 тысяч в месяц. И у нас оставалось чуть больше 70 тысяч…

Адина говорит, что Авраам изучал ролики про СВО, но все-таки не осознавал, что там происходит.

— Да, он говорил, что все понимает. И даже хотел скорее попасть на все эти [боевые] действия. Но думаю, что все-таки он плохо себе их представлял, — рассказывает она. — В день проводов мы стояли у поезда, ждали отправления. У меня на руках был сын младший, ему было тогда 9 месяцев. И я говорю Аврааму: «Мы будем за тебя молиться. Постарайся вернуться генералом». Он так посмеялся. Сказал беречь себя и детей. Слез не было, он сам говорил: «Мне слезы женские на проводах не нужны». Я простояла на перроне до тех пор, пока поезд с ним не уехал до конца.

Но уже после первых боев Авраам сильно изменился.

— В телефонных разговорах он стал говорить, что мы здесь, в мирной жизни, вообще не понимаем, что они переживают там — на передовой. Говорил, что мы «диванные критики». Он был в тяжелом моральном состоянии. Очень много мата было с его стороны. Он очень жестко стал общаться со мной, очень. Мог даже меня блокировать (заносить в «черный список» контактов. — И. Ж.) на 2–3 дня. Говорил, что ему очень тяжело: одно, мол, дело — пострелять по невидимому противнику на полигоне, а другое — по живому человеку. Он говорил:

Мы с Верой хотели, чтобы он пошел к командиру и написал рапорт, чтоб его отпустили. Но он, наверное, считал, что это стыдно, что он будет выглядеть слабаком.

В конце сентября, спустя два месяца после ухода Авраама на фронт, Адина узнала, что он погиб.

— Он на несколько дней пропал со связи, и я уже внутри себя чувствовала, что что-то не то происходит. Начала искать информацию о нем во всех пабликах, выставлять его фотографию, писать везде его позывной. И в какой-то момент написала жене его сослуживца. Она ответила всего двумя словами: «Погиб он». Я пишу: «Как? Как это произошло? Почему так быстро?..» Она мне скинула документ, где говорилось, что 24 сентября в таком-то поселке в тыловом районе был нанесен ракетный удар, и что в результате погиб мой муж… У меня не было больше никаких слов. Мне больше жить не хотелось. Была истерика. Я кричала на весь дом.

Вместе с Авраамом Мэлехом 2 октября в Елабуге хоронили еще одного бойца. Два гроба перед Домом культуры стояли рядом. Военный комиссар и представители городской администрации выражали соболезнования.

— Стоя возле гроба, я просила у мужа прощения. Смотрела в окошко гроба, плакала, целовала крышку и просила простить. А еще винила военкомат: как там согласились, чтоб он подписал контракт, когда у него столько детей, — говорит Адина.

Своим детям, еще совсем маленьким, она сказала, что их отец погиб. Они вряд ли что-то поняли. Только старший ребенок, когда они ходят в гости или оказываются в компании, показывает на других мужчин и говорит: «Папа».