Я живу в Армении с детьми и собакой с 7 сентября 2022 года. Мы уехали до первой мобилизации, то есть до того, как все приехали. Еще важно то, что мы тогда уехали с уникальными возможностями. Ещё находясь в России, сразу после событий февраля 2022 года, после начала военных действий, я нашла работу в Армении, летом сняла квартиру в Ереване, договорилась о школе для дочери, перетянула за собой друзей, из тех, кто еще выбирал куда деться, и как результат — переехали, считай, на все готовое.

Но самое главное, что я переехала практически сразу после годового тяжелого лечения от рака молочной железы. Эмиграция после этого испытания кажется логичным развитием событий. И как у выжившей — у меня, казалось, была безграничная благодарность и безусловное принятие жизни. И поначалу так и было.

Но через 2 года эмиграции вдруг оказалось, что в единственный чемодан, который приехал со мной, пролезло то самое никогда не ношенное «белое пальто». И в этом «пальто» ты все равно как будто знаешь, как правильно все быстро сделать, чтобы улучшить жизнь вокруг, а заодно стать обратно собой — умной, нужной, щедрой: какими мы там были в другой жизни. Но это не так. Вот только сейчас медленно доходит:

Ожидания

Только мы купили картофелечистку, подушки, освоили маршрут до магазинов, полюбили сливы и погоду, включились в полезные и не очень русско-армянские чаты и наивно подумали, что сейчас разберемся, как в России объявили [частичную] мобилизацию. По данным миграционной службы Армении, после объявления частичной мобилизации в России 21 сентября 2022 года сюда приехали более 60 000 россиян. Всего с февраля 2022 года в Армении зарегистрировано около 780 000 въездов из России, в основном люди приехали после сентября.

По ощущениям — русские парни от 18 до 50 лет были повсюду. Они спали на лавочках, растерянно ходили с рюкзаками, спрашивали, где можно поесть, найти жилье и не побьют ли, если говорить по-русски. Мы с подругами бесконечно искали жилье для тех, кого не могли приютить сами, потому что все наши диваны и софы были уже заселены. Мы потом с моими детьми пытались посчитать, сколько людей у нас в этот момент жили в квартире, и запутались: то ли 10, то ли 15, черт его знает.

Как правило, ребята оставались на два-три дня, быстро что-то находили себе или в Ереване, или в окрестности, или ехали дальше — кто в Грузию, кто в Европу. Поток совершенно потерянных мужчин шел больше месяца. В какой-то момент мы с подругами, из тех, кто приехал раньше, решили, что так невозможно, и надо позвать, кого мы расселяли по городу на большую домашнюю вечеринку. Пришло около 30 красивых и образованных молодых мужчин. И нас 5 девок среднего возраста. Мощный опыт. Мужчины, после трех стопок тутовки, сбивались в группы и немедленно начинали рассказывать, при каких обстоятельствах проходили границу. Было очевидно, что люди пережили настоящую травму.

Одного мальчика мама выкрала из военного поезда. Не знаю, что теперь с этим мальчиком.

Многие, кто тогда к нам пришел, после полугода-года жизни в Армении не выдержали и вернулись в Россию. Это при том, что, пожалуй, больше, чем армяне, бежавшим русским никто так не сочувствовал. Впрочем, цены на квартиры взлетели. Местных студентов выселяли из квартир, чтобы подороже сдать русским. В моменте острого ужаса мы как-то невероятно вменились, работали свои работы и помогали тем, кто не справляется. Казалось, что мы создаем диаспоральное поле — поле про поддержку, принятие и участие. А еще то поле, где наши гуманитарные знания и умения могут быть востребованы.

Чтобы понять размер нашей диаспоральной группы, я ходила на встречи с новыми приехавшими и знакомилась. Как правило, молодые люди до 40 лет, в основном IT. Нас объединяли две вещи.

• Первое: мы уехали, потому что <…..>.
• Второе: практически у всех родители остались в России.

Сложных разговоров вести не получалось, а долго говорить о том, какие у кого документы (эти разговоры и спустя два года все еще актуальны), быстро надоедает. Нас связывает растерянность и желание построить жизнь в новых обстоятельствах в другой стране, про которую мы плохо, как оказалось, понимали. Например, что такое для Армении Нагорный Карабах…

Реальность

12 декабря 2022 года Азербайджан заблокировал единственную дорогу, соединяющую Армению с Нагорном Карабахом, где проживали 120 тысяч человек. Блокада, как мы теперь знаем, закончилась войной и передачей территорий Азербайджану. Два года назад это казалось немыслимым, что можно взять в заложники 120 тысяч человек, а всему миру не будет до этого никакого дела.

Я записывала для себя про то, что происходит с людьми внутри Арцаха. Так вышло, что я была за день до блокады в Нагорном Карабахе и познакомилась со многими — и поняла, что я вообще не понимаю, в каком мире я живу и остались ли вообще гуманитарные ценности. И что такое цивилизация в принципе. Я думаю, на нас, приехавших, это произвело мощное впечатление. Даже на тех, кто приехал при крайне благоприятных условиях, например, если кого-то перевезли международные работодатели. Недавно на такой международной работе двое релоцированных молодых ребят покончили жизнь самоубийством. Оставшимся выделили психолога. Версия, почему молодые и востребованные специалисты покончили с собой: не справились с одиночеством. Получается, что им некуда было пойти и не с кем говорить, хотя тут открылось много симпатичных заведений, сделанных русскими для всех (и для себя в том числе). Но так это не работает, если потерялся уже, то черт его знает, как себя обратно найти и с кем.

Мои новые армянские друзья, которые появились, к счастью, сразу, руководствуясь своим историческим огромным опытом беженства, предупреждали: не сиди среди своих, в диаспоре — заводи новых нас. Я их послушалась.

Под первый эмиграционный Новый год, уже после блокады Нагорного Карабаха, я поехала с местными волонтерами по дальним селам Армении раздавать подарки от армянской диаспоры. Села находились недалеко от азербайджанской границы. Жители там не говорят по-русски. Моя задача как волонтера была в создании праздничной атмосферы — елку, короче, наряжать и улыбаться. Что я и делала в тихом офигении. Бедность запредельная, дети прекрасные и их ужасно трогательные родители на всех языках признавались в любви и тихонечко спрашивали у меня — видимо, потому что я не армянской внешности: «войны чка?» («войны нет?»). В том смысле, что я — русская волонтерка, со снежинкой в зубах — наверняка думаю и всё знаю про геополитическую обстановку. Я тогда блеяла, конечно, что войны не будет (с чего так решила?).

Мягко скажем, правительство Армении было не готово к такому повороту, и к спасению людей подключились волонтеры. На границе были организованы отряды врачей из армян и русских, людям раздавали самое необходимое. Я лично участвовала во всём этом и наблюдала, как сплотилась русская диаспора в Дилижане. Это небольшой город в Армении на полпути в Грузию, туда переехали в основном айтишники с семьями. Они организовали самые четко работающие телеграм-группы для помощи, и любой вопрос решался мгновенно. Русские нашли помещения для пунктов выдачи одежды, сами ее собирали, сами раздавали, скидывались и покупали все необходимое. Местное население с удивлением наблюдало за этой активностью — и не сразу, но подключилось тоже. Один из местных таксистов меня спросил: «А я не понял, вы что, все были друзьями? А где вас этому научили?» Я думаю, нас научили последние 10 лет в России, за которые благотворительность и волонтерство стало привычной и даже в какой-то мере обязательной частью повседневной жизни.

Первые дни наша помощь воспринималась с удивлением и благодарностью, но вдолгую я стала чувствовать, что наша активность стала утомлять. Так, например, местные меня привезли в заброшенную школу, куда поселили людей с инвалидностью. Там не было воды, отопления, не было даже денег на еду. Я собрала какие-то средства по друзьям, купила по списку мешки круп, картошки и что там надо было еще. Но надо было еще писать письма в официальные органы, и на этом этапе мне очень деликатно сказали, что теперь мы сами. Прислали две вкусные гаты.

Многие, кто тогда помогал, поехали дальше, кто-то вернулся. Самое поразительное для меня, что к бежавшим из Нагорного Карабаха семьям в частных разговорах с «материковыми» армянами претензий больше, чем к Азербайджану — очевидно, что про их отношения мы также ничего не понимаем.

Что будет

На данный момент местная работа моя закончилась. Поэтому вопрос о будущем, точнее, завтрашнем дне, стоит нервно, но зато можно без прикрас осознавать, что происходит. Впервые за двадцать пять лет своей очень удачной и осмысленной карьеры я не знаю, кем буду. Вся моя экспертиза, полученная в мирное время в области развития культурных институций, как будто кажется неуместной, когда вокруг бушуют войны. Но в глубине души я понимаю, что профессиональное умение ставить жизнь человека выше любой системы и обстоятельств — именно сейчас важно и востребовано. Особенно, когда умеешь ловить себя на ошибках.

Адреналин закончился, теперь надо всё медленно, очень аккуратно и заново. Забыть вообще, что мы что-то понимаем и знаем. И поскольку я теперь внимательно за всем слежу, чтобы не сидеть в том дурацком «белом пальто», я загнала часть этого текста в ИИ и попросила его создать три варианта развития событий для русских эмигрантов в Армении: первый — сказочный, второй — антиутопичный и третий — реалистичный. Мне кажется, все три варианта как нельзя лучше описывают возможный исход.

• Сказка

Прошло пять лет, и мы наконец-то стали кем-то. Нет, не армянами и не русскими — мы стали людьми мира, связующим звеном между культурами и народами.

Мы больше не беженцы и не эмигранты. Мы — мост между народами, живое доказательство того, что любовь и взаимопонимание сильнее границ и политических разногласий. И теперь мы точно знаем, кто мы такие: мы люди, которые смогли превратить трагедию в триумф человеческого духа.

• Антиутопия

Прошло пять лет. Мы все еще здесь, в Армении, но теперь нас называют «призраками». Мы не граждане, не беженцы — просто тени, блуждающие по улицам Еревана. Наши дети забыли русский язык, но так и не стали своими среди армянских сверстников. Они — потерянное поколение, застрявшее между двумя мирами.

Иногда мы собираемся в полуразрушенных кафе, которые когда-то открыли наши соотечественники. Пьём дешёвое вино и вспоминаем прошлую жизнь. Но всё чаще эти встречи заканчиваются ссорами и слезами. Мы потеряли себя, свою идентичность, свое будущее. Мы — никто и нигде. И, кажется, уже навсегда.

• Реальность

Прошло почти два года. Жизнь в Армении изменилась, как изменились и мы сами. Мы все еще здесь, но уже не те растерянные беженцы, какими были в начале.

Впереди много неизвестности. Но мы научились жить с этой неизвестностью. Мы больше не ждем, когда «все это закончится, и мы вернемся». Мы строим жизнь здесь и сейчас. И, возможно, именно в этом и заключается наше главное достижение за эти два года.

Точнее не скажешь.

Редакция «Новой газеты» готовит к выпуску доклад целиком. Его можно предзаказать через телеграм-магазин наших партнеров.