— Но он ведь не сошел с ума? Какую цель он преследовал, делая такое заявление?

— Его цель не имеет ни малейшего отношения к реальности. У нашего гипотетического генерала Родригеса, наверное, была цель остаться у власти, получить разнообразные с этим связанные возможности — конституционные или нет.

В данном случае ситуация еще более трагикомична, потому что у президента Юн Сок Ёля реальных причин для такого мероприятия в общем-то не было. Это классический случай неадекватной реакции на достаточно рядовой внутриполитический конфликт. Причем конфликт даже не очень интенсивный.

— Какие причины были у президента для такого решения?

— В последние несколько месяцев южнокорейская оппозиция пыталась провести через парламент решение об импичменте президента. Шансов на успех, честно говоря, у нее было очень мало. Шумные демонстрации с требованием импичмента, организованные оппозиционной партией, собирали, по южнокорейским меркам, небольшие группы людей — небольшие десятки или небольшие сотни тысяч. В России это звучит впечатляюще, но в традициях южнокорейской политики это достаточно маленькие демонстрации, скромные. И вероятность того, что оппозиции удалось бы продавить импичмент, была очень невелика.

— У оппозиции в южнокорейском парламенте 190 мест, а для импичмента им нужно было двести из трехсот. Правильно ли я понимаю, что вот теперь-то, после этой истории с военным положением, они получат необходимое конституционное большинство?

То есть Юн Сок Ёль затеял все это для того, чтобы не допустить собственного импичмента, при том что вероятность успеха, вероятность того, что оппозиции удалось бы получить необходимое большинство голосов в парламенте, была мала.

— Очень странный поступок. Юн Сок Ёль понимал, какую реакцию он вызовет?

— Это очень странный поступок, который еще раз напоминает о том, что политикой лучше заниматься людям с политическим опытом. А не бывшему прокурору по борьбе с коррупцией, причем очень успешному, с очень твердыми взглядами, но слабым представлением о том, как работает политический механизм.

— В чем корень конфликта между президентом и парламентом? Из-за чего он вообще возник?

— Серьезного конфликта там и не было. Это нормальная часть корейской политики. Попытки вынести импичмент президенту оппозиция в истории страны предпринимала неоднократно. Один раз такие попытки были успешны. Были неуспешные попытки. Это пытались делать и правые, и левые. Сейчас у власти правые. Так что это просто обычная часть корейской демократии — спектакля, именуемого южнокорейской демократической политикой. Слово спектакль, может быть, излишне иронично, потому что недавние события показали, что Южная Корея — это действительно зрелая демократия. Тем не менее

— И засудить бывших президентов им даже очень удавалось.

— И, повторю, вынести импичмент удалось один раз. А засудить — это происходило чуть ли не с большинством президентов.

— Все-таки в чем именно конфликт? Почему сейчас оппозиция захотела вынести президенту импичмент?

— Практически любому корейскому президенту периодически пытаются вынести импичмент.

— И какие-то нарушения с его стороны необязательны? Или все-таки что-то есть?

— Особых причин не требуется. Придирались к некоторым проблемам, конечно, в основном — к действиям супруги Юн Сок Ёля. Она действительно крайне непопулярна, ее в народе с самого начала невзлюбили. Это такая Мария-Антуанетта сеульского разлива. Кроме того, она действительно засветилась в нескольких сомнительных, хотя и очень мелких коррупционных сделках. Если говорить о масштабе этих сделок, то они, конечно, смешные: какие-то подарки она принимала от непонятных людей, встречалась с какими-то темными товарищами и так далее. Но это, повторяю, достаточно обычная ситуация. Это напоминает ситуацию, когда у человека идет, скажем, спор с соседом за полтора метра огорода, и вдруг он с перекошенным лицом выскакивает на крыльцо с «калашниковым» наперевес и кричит, что сейчас всех порешит.

— Что это за мера такая — чрезвычайное военное положение в Республике Корея? Что это дает президенту — и что означает для страны?

— Я не знаю, на что рассчитывал господин Юн Сок Ёль, принимая это странное решение. Его душа — потемки, но ощущение, что он переехал незаметно на какой-то альтернативный глобус.

— Но на какие-то меры, которые должны быть введены в стране, он же рассчитывал?

— Видимо, он предполагал, что ему удастся так же, как его кумирам — военным диктаторам 1960–70-х годов, подавить действия оппозиции, возможно, арестовать, выслать из страны или как-то еще нейтрализовать руководителей оппозиционных политических партий и изданий, остановить движение собственного импичмента, который ему самому казался вероятным.

— Последствия, как я понимаю, уже неприятные: впервые за много лет в Южной Корее люди прорвались в парламент…

— У меня есть смутные воспоминания о чем-то похожем, имевшем место в 1960-х, во время так называемого кризиса Второй республики.

— Даже если такое произошло впервые за 60 лет, это, согласитесь, событие. Что именно вызвало такую реакцию у людей — само по себе объявление чрезвычайного положения или какие-то меры, с которыми оно связано?

— Никаких мер никто и не ждал. Представьте вдруг, что 20 января Дональд Трамп объявляет о приостановке действия Конституции, о введении чрезвычайного положения и провозглашении себя президентом на всю жизнь, а наследником назначает своего зятя. Из-за того, что стране угрожают агенты радикального ислама, террористы и китайские шпионы, захватившие руководство Демократической партии. Как вы думаете, американцы будут ждать, когда произойдет еще что-то? Этого уже вполне достаточно.

— Я хочу все-таки уточнить: это действительно произошло на пустом месте? Или какие-то были предпосылки?

— Это произошло абсолютно на пустом месте. Посмотрите: хоть кто-то из его формальных сторонников, из его партии хоть кто-то это поддержал?

— В том-то и дело, что даже его партия выступила против.

— Руководство партии немедленно (вместе с оппозицией) собралось, прорвалось в парламент и объявило о том, что всё это незаконно. Голосовало одинаково руководство обеих ведущих партий. Руководство мелких партий тоже, но в Корее фактически двухпартийная система.

— И все-таки мы знаем, что какие-то действия Пхеньяна могли спровоцировать реакцию в Сеуле. Может быть, то, что северокорейские солдаты появились на территории России?

— Зато в Южной Корее, наверное, опасаются той платы, которую КНДР может получить от России?

— Да, единственное, что по-настоящему волнует южнокорейское руководство — это то, что в качестве платы за участие в конфликте северокорейская сторона получит какие-то технологии, представляющие угрозы для Юга. Но даже это — не проблема вселенского масштаба. И, разумеется, получение или не получение этих технологий не имеет никакого отношения к деятельности внутриполитической оппозиции в Южной Корее.

— Какие последствия будут у этого кризиса, кроме вероятного импичмента?

— Импичмент Юн Сок Ёля гарантирован. С возможной его посадкой. Серьезное расследование по поводу подозрений в адрес его жены. Причем расследование, боюсь, будет происходить в такой эмоциональный обстановке, что на барышню найдут компромат, даже если его особо и нет. После этого — определенная политическая перетряска и выборы, на которых гарантированно, с блеском побеждает оппозиция. Дальше политическая жизнь в Южной Корее пойдет своей обычной дорогой, а это будет вспоминаться как странноватый курьезный эпизод.

О том, что случилось в мозгу Юн Сок Ёля в последние недели, наверное, будут написаны книги. Один из возможных абсолютно конспирологических вариантов может заключаться в том, что у Юн Сок Ёля действительно есть какой-то очень серьезный скелет в шкафу. Или, скорее, скелет в шкафу у его супруги. И что казавшееся безобидным расследование достаточно мелких обвинений в адрес его и его супруги начало подбираться к чему-то реально опасному. Но даже в этом случае он все равно ухудшил свою ситуацию. Ну, обнаружилась бы у него серьезная коррупционная сделка с ценой вопроса в миллион долларов, как это случалось с президентами и их женами. В таком случае была бы большая вероятность импичмента, был бы суд, президента приговорили бы к какому-то довольно большому тюремному сроку, а потом в течение года-двух помиловали.

— А теперь?

— А теперь то же самое, но срок будет больше. И вероятность, что жена попадет под раздачу, существенно выросла. Причем, повторю, я полагаю, что какого-то страшного компромата и нет. Это очередная попытка рационализировать то, что было абсолютно иррациональной, странной реакцией.

— Как на это отреагируют в КНДР? Они же там наверняка злорадствуют?

— Нет. Они реагирует с изумлением. Для них это такой же сюрприз, как для всех. Объяснить это они не могут. Как я понимаю, Ким Чен Ын несколько озадачен происходящим. Может быть, мы прочитаем об этом подробно в мемуарах его секретаря лет через пятьдесят.

— Вы сказали, что оппозиция все-таки была настроена на диалог с Северной Кореей. Если в результате выборов президентом станет представитель нынешней оппозиции, могут ли потеплеть отношения между Республикой Корея и КНДР? Или от Южной Кореи это не зависит?

— Это вообще мало зависит от личностей. Там есть серьезнейшие проблемы. Одна из них связана с тем, что Южная Корея представляет для Северной Кореи интерес, в первую очередь, как источник экономической помощи. Но помощь эту, которую северокорейцы, конечно, с удовольствием получили бы, ни оппозиция, ни власть отгружать не могут. Потому что практически любые формы помощи Северной Корее запрещены резолюциями Совета Безопасности ООН. Иначе говоря, даже если оппозиция попытается вести разговоры с Северной Кореей, а она, скорее всего, действительно попытается, не факт, что Пхеньян вообще согласится на эти разговоры. И еще больше не факт, что из них что-нибудь выйдет. Северокорейцы зададут один простейший вопрос.

— «Что вы нам дадите»?

— Да. Они спросят: зачем мы с вами разговариваем? Ясно, что мы для вас можем сделать, а что вы, южане, можете сделать для нас? На этот вопрос ответа у южнокорейского правительства, будь то власть или оппозиция, нет.

— Может ли наступить хотя бы смягчение отношений? Чтобы не было того самого обмена «подарками» в виде листовок или помоек?

— Если новая власть в Южной Корее попытается остановить запуски шаров с листовками, северокорейцы прекратят, скорее всего, запуск шаров с мусором, это приведет к легкому смягчению отношений. Но опять-таки — не нужно этого преувеличивать. Журналисты очень любят говорить об этих шарах, потому что это эффектно.

— И смешно.

— Да, это странно и смешно. Но проблема в том, что никакого реального вреда эти шары не причиняют, они никого не раздражают. Я, например, за все время с тех пор, как это началось, ни одного такого шара не видел. Я только читал о них в газетах. И я не знаю никого, кто бы их видел.

— Но ведь Сеул, где вы живете, очень близко к границе с КНДР?

— Это почти на границе. Но все население «большого» Сеула — 25 миллионов человек, это почти две Москвы. Шары долетают, конечно, до столицы. Но если такой шар упадет даже в соседнем дворе, я об этом тоже узнаю разве что из газет. Да и то — если об этом напишут, потому что невелико событие. Ну, упал шар с мусором. Позвонили в спасательную службу. Спасательная служба приехала и мусор забрала.

— Может ли что-то измениться в той части, которая действительно беспокоит Южную Корею? Например, в оснащении северокорейцев всякими новыми технологиями, оружием?

— Нет. Северная Корея, естественно, как любая страна, особенно в современном нестабильном мире, хочет вооружиться как минимум до зубов, а по возможности и выше, чем до зубов. Естественно, отказываться от получения каких-то технологий, если их удастся выторговать, она не будет. Но это большой вопрос — удастся ли их выторговать. Конечно, если бы Южная Корея могла идти на какие-то уступки и отправлять Северной Корее помощь, вести с ней субсидированную торговлю, Пхеньян тоже где-то, наверное, смягчил какие-то свои действия. Но, повторяю, пока действует резолюция Совета Безопасности ООН, Южная Корея нарушать ее не будет.

* Властями РФ внесена в реестр «иноагентов».