Ночью, 15 ноября 2022 года мы пересекли армянскую границу в районе КПП Баграташен.

Месяц, после выезда из России, мы с семьей провели в Батуми, еще не очень хорошо понимая, что и как будет дальше. Но перспектив в грузинском курортном городе перед зимой, тем более с российскими паспортами, священнику с семьей и большой собакой особых не предвиделось. А в Ереване на тот момент нас ждали друзья. И, более того, звали туда.

Мы выехали в полдень и получили незабываемый, прощальный подарок от Сакартвело. Зелень приморского, дождливого Батуми постепенно переходила в яркое многоцветие грузинской осени, грустные и вместе с тем роскошные мандариновые сады со старыми деревянными домами почти пустых крошечных деревень, затяжные дожди и серпантины старой дороги в Тбилиси. С каждым километром и часом мы переезжали в новый сезон, в новые ощущения, в новую жизнь. Температурная отметка за стеклами машины опустилась с 21 градуса батумского тепла до +3 горной осени на грузино-армянской границе.

Она доехала вместе с нами до нашего нового дома, которым стала Армения.

Она стала этим домом. Но сначала она подарила покой и понимание того, что можно жить почти неизвестной для нас жизнью. В которой нет злобы и злорадства, спеси и тщеславия. В которой ты, совсем не похожий на большинство рядом живущих, — не чужак и не обуза, которую надо обойти стороной и постараться избегать. Уже не говоря о том, чтобы даже рядом жить.

Помните эти объявления в Москве: «Сдам квартиру для славянской/русской семьи»? В дни, когда мы подыскивали себе жилье, я часто об этом вспоминал и пытался примерить к себе это ощущение. Каково это — не подходить под национальные/расовые запросы арендодателя? Как это, искать, продолжать смотреть, сталкиваться с этим, думать и понимать, что ты тоже человек, просто другой, но человек.

Армения лечила. Запахом хлеба из пекарен, прекрасной, теплой сухой погодой, фруктами. Людьми на улицах, детьми, играющими всюду и во все. Мячи, горки, вышибалы. Прямо во дворе большого храма в спальном районе, где мы сначала поселились. Запах кофе и бои в шахматы и нарды во дворах, действующие, ухоженные гаражи, консилиумы из 10–15 человек над старыми и новыми машинами, почти профессорские споры.

Здесь было то, что ты почти забыл или не видел никогда, но что-то читал, видел в кино. В старых, теплых, почти наивных и смешных фильмах. Чувство покоя. И маленькой радости от того, что вот сейчас не пойдут титры и тебе не надо вновь возвращаться в твою непредсказуемую и часто жестокую жизнь.

Скажете, что идеализирую, пою дифирамбы? Я так видел это, таким было мое обезболивание на фоне не остывающего знания о том, что я уехал из старой жизни, уехал навсегда, от знания того, что торжествует и имеет власть зло, смерть пиршествует и собирает жатву.

Мне говорили:

— Что, уехал от ***?

Особенно в прошлом году, осенью, когда начался страшный исход армян Арцаха. Это такое едкое и колющее вслед, в спину. Я уехал. От ***, которую подняли на знамена, которую объявили священной, за которую в храмах возносят «молитвы», а за отказ молиться за это преследуют и унижают.

А только гордыня, самохвальство и тягучая трескотня из всех утюгов про вечно окружающих нас врагов, заговоры западной бездуховности и обязательную победу с установлением очередного рая на земле. Все, что и было прежде нас в веках.

Я уехал, потому что устал задыхаться. И понимал, что если я выдохну, то выдохну не со строем, не хором, не в согласии. Выдохну так, что найдутся те, кто захочет, чтобы я перестал дышать. Как и многие другие, кто не мог дышать синхронно и победительно с режимом. Кто получал сроки за слово, за мысль, за надпись, за намек. Чтобы была победа, нужны были гимны и синхронность. Те, кто не хочет петь эти гимны, славить это «величие», камлать, кадить, колдовать над ним, тем нет места и в этом очередном торжестве нового «-изма». Нет и никогда не будет.

Армения далеко не богатая страна. Здесь тяжело найти работу. Здесь придется расстаться с тем, чем ты, возможно, занимался всю жизнь, и начинать что-то новое. Здесь очень близка война, которая может полыхнуть страшным и жестоким пожаром. Здесь напоминание о всех тех скорбях и потерях последних тридцати лет и память о скорби и боли, которыми пронизана вся история этой земли и этого народа. Отсюда даже уезжают свои. В поисках нового, в поисках работы, достатка, уверенности и стабильности. Это просто жизнь.

А мне посчастливилось. Я не нашел достаток, не нашел стабильность, мне приходится думать, искать, просить о помощи, подбирать подработку. Мне посчастливилось в другом: мне не приходилось отчаиваться. Это страна, в которую нельзя приехать потому, что больше некуда. Тут так не получится. Это большая загадка, тайна, раскрывая которую, только искренне, честно, ты со временем понимаешь, что оказался здесь совсем не случайно. Даже если потом уедешь.

Я не могу объяснить это какой-то конкретикой. Это чувственный уровень. Но спустя некоторое время жизни здесь я ощутил, что мое многолетнее прошлое внезапно стало почти не моим. Ты не замечаешь, что на кассе в магазине в общении с тобой улыбаются. Улыбаются потому, что ты с ними говоришь по-армянски (ну как можешь), а они тебе отвечают по-русски. И нет никакой сложности. Просто жизнь, просто немного смешно. По-доброму, почти по-детски. Знаете, это ведь так по-армянски: они смотрят на пытающихся разговаривать на армянском иностранцев, как на детей, которые только-только начинают просто говорить. Вот, кажется, скажешь что-то посложнее и получишь конфету.

Но жить здесь непросто. И жизнь дорогая. И все это понимают, все видят. Люди работают, подрабатывают. Строят, мастерят, пишут, шьют, сочиняют. Любят чудо и умеют его делать, реализовывать его. Привести в жизнь, украсить, показать, поделиться. Наконец, подарить. Просто подарить. Не спрашивайте, как это получается, просто это надо заметить и за этим понаблюдать. И многое будет видно

Идешь вечером дворами, стоит компания. Рослые парни, кого-то окружили, издалека не видно. Хочется по привычке пройти как можно дальше, проходишь и боком смотришь туда. Кофейный автомат, выбирают, обсуждают, смеются, берут кофе в пластиковых стаканчиках, отходят, садятся на лавку или в стоящую рядом беседку.

Сплю, может? Было такое ощущение. Словно бы ты шел откуда-то издалека, по холоду, долго, давно, не помнишь уже, сколько, просто шел изо всех сил, потому что упадешь, заснешь и замерзнешь. И вот ты пришел и тебя положили спать и укрыли большими горами со всех сторон, теплыми туфовыми стенами, в зелень газонов и желтые листья октябрьского парка, в фонари проспекта и старой улицы, в запахи кафе и неспешный разговор.

такое старое и уже забытое, незнакомое, но до боли необходимое. Жизнь.

Та, что перестал замечать. В которую входишь робко, почти не веря. Простая. Без гонки и судорожного оглядывания назад. Без принуждения смотреть в землю или сторону. Без вранья, которое убивает и без которого, оказывается, не выжить. Но не выжить — где? Где это подобие прежнего, где надо было извернуться и пригнуться. Чтобы не попало, чтобы не убило, чтобы не свело с ума.

Это было только начало, в котором многое неизвестно. Но в котором хотелось сделать шаг и пойти дальше. Туда, в тихое место. Где начинало светать.