Так хронологически получилось, что повесть Жени Беркович «Питомцы», которую выпустило «тамиздательство» Babel Books Berlin, — вторая после автобиографии Навального книга из тюрьмы про тюрьму. Точнее, у Беркович это книга про Тюрьмяу и про питомцев, которые в ней обитают. А главный герой там Кот — «коренной обитатель тюрьмы».

Эти питомцы — как и питомцы-люди — живут по тюремным понятиям и правилам, законы у них вполне человеческие, беззаконие тоже человеческое, и вообще все как у людей. Но обо всем этом можно прочитать и в аннотации. О чем в аннотации прочитать нельзя — и о чем пока не писали коллеги, — так это о том, какой жанр изобрела Беркович для новой лагерной прозы.

До сих пор книги такого направления принято было писать как дневник или как репортаж — эти жанры напрашивались сами собой. Перечисляя примеры арестантских произведений, Анна Наринская* в своей рецензии на «Питомцев» вспомнила только одно исключение — книгу Ольги Раницкой, написанную как графический роман, но и этот роман тоже был фактически дневником. Беркович поступила иначе: она написала тюремное фэнтези.

Из посвящения сделали обоснованный вывод, что книга по жанру — young adult, и это, конечно, правда, но почему-то мало кто прочитал окончание предложения: «Питомцы» посвящены ещё и Жениной бабушке.

Вообще-то бабушек у Жени две: одна из них, Галина Львовна Майзелис, учитель русского и литературы, которой в этом году исполнилось 90 лет, сейчас читает книгу. А другая — это не дождавшаяся внучку из тюрьмы Нина Катерли, писатель и, в частности, автор петербургского городского фэнтези.

Нина Семеновна как автор художественной прозы была тем писателем, который умеет создать сказку из абсолютно не сказочного, принципиально серо-бытового материала. Вообще-то это черта большинства петербургских фантастов, начиная с Гоголя, но у Катерли это умение было каким-то особенно натренированным. Вот, например, первая попавшаяся цитата:

«Марья Сидоровна Тютина по обыкновению встала в восемь, позавтракала геркулесовой кашей, вымыла посуду за собой и мужем и отправилась в угловой «низок», где накануне определенно обещали с утра давать тресковое филе».

Казалось бы, что может быть обычнее и неинтереснее, чем завтрак из геркулесовой каши и мытье посуды? Но так начинается повесть о фантастическом «Бермудском треугольнике» в районе Сенной площади, в котором у всех петербуржцев загадочно пропадает получка. По тому же принципу построена вся ее фантастика. Если положить рядом два текста (любой из рассказов Катерли и «Питомцев» Беркович), станет очевидно, насколько и стиль, и слог Жени похожи на стиль и слог ее бабушки, но главное, в чем писательницы оказались похожи, — это как раз умение сделать сказку хоть из трескового филе, хоть из тюремной баланды.

Сказочность эта дает массу преимуществ. Во-первых, преимущество говорить свободно — без оглядки на цензуру (это же сказка, чего тут цензурировать) и без попыток скрывать за бодрым «все в порядке» то, насколько все не в порядке.

Сам факт того, что книга, в общем-то, действительно подростковая, хотя явно взросло-сатиричная, — симптом тоже очень наглядный: на прошлой неделе, как помним, Госдума предложила бороться с «деструктивной» детской литературой, которая, как обычно, не сеет традиционные ценности и способствует разжиганию мира. Почти синхронно с этим был опубликован честный и прямой рассказ Жени про то, что творится в колонии, — и это совпадение лишний раз подсветило, насколько нелепо выглядит сегодняшняя книжная политика: вот вам сказка про взаимопомощь и поддержку, про то, как жена очень не хочет клеветать на мужа (семейные ценности!), вот — про дружбу и про любовь, где в конце герои даже становятся многодетными (многокотятными) родителями. То есть книга Беркович полностью соответствует требованиям Госдумы. Но с одним «но»: она описывает, как вся эта духовно-нравственная система держит своих питомцев в железных клетках.

Во-вторых, преимущество фэнтезийной иносказательности в том, что она убирает из текста дидактичность и поднимает его на уровень басни, а то и притчи. Понятно, что у каждого таракана в книге (ну хорошо, у большинства из них) есть человеческий прототип, но то, что в тексте действуют все-таки животные, с одной стороны, облегчает жанр, а с другой — напоминает истории про то, как, например, Алексей Горинов подружился в тюрьме с мышью. Все такие истории — о том, что в условиях, когда человек человеку становится волком, живые отношения можно выстроить хотя бы с «меньшими братьями» — и остаться человеком хотя бы через них.

Ну а третье преимущество сказки — в том, что ей можно приписать счастливый конец. И если реальность устроена так, что невиновный человек должен сидеть в колонии лет шесть, то в тюремном фэнтези возможно даже такое чудо, как домашний арест.

А вообще-то, если отложить в сторону всю литературщину, «Питомцы» — это, конечно, просто попытка Жени всеми возможными способами быть с семьей даже тогда, когда это физически невозможно.

* Властями РФ внесена в реестр «иноагентов».