«Джеймс»

Роман «Джеймс» Персиваля Эверетта — наверное, самый необычный с точки зрения жанра, ведь этот текст (отчасти) пересказывает главную книгу литературы США — «Приключения Гекельберри Финна» Марка Твена, но делает главным героем афроамериканца Джима. Наверно, этого уже достаточно, чтобы привлечь к нему внимание читателей, но актуальностью повестки его достоинства далеко не исчерпываются. Прежде всего это смелый и очень удачный литературный эксперимент, который, как бы громко это ни прозвучало, и правда возвращает голос молчавшему большинству афроамериканцев в истории США. Выбор отправной точки для пересобирания истории с позиции афроамериканца, конечно, неслучаен: «Приключения Гекельберри Финна» — безусловно, основополагающий текст литературы США. Но при этом он ещё и один из первых романов, с искренней симпатией описывающий афроамериканцев. Проще всего сказать, что «Джеймс» даёт Джиму не только имя, но и субъектность, делает его полноправным — наравне с Геком — героем, однако находка Персиваля Эверетта этим не исчерпывается. Джим впервые за всё время своего литературного существования перестаёт быть только жертвой, он становится участником истории, готовым в том числе к сопротивлению. Впрочем, Джим не «модернизируется»: описан он с опорой на оригинальный текст, и выхода за определённые историческим контекстом (и во многом трагические) границы так и не случается, хотя читатель и присутствует при рождении автобиографии Джима, его рассказов о себе и, наконец, его размышлений о неволе и свободе афроамериканцев. Это пересобирание происходит и в самом сюжете: между «Приключениями Гекельберри Финна» и «Джеймсом» есть только несколько общих сцен, которые мы видим глазами Джима. Все остальные фактически написаны с чистого листа, и Джим в них по праву главный герой. Критики уже считают этот роман едва ли не ключевой попыткой переписывания литературного канона США (достаточно вспомнить о требованиях убрать слово «негр» из произведений того же Марка Твена), сделанной при этом бережно и с уважением к традиции. Номинация же на Букеровскую премию служит признанием высоких художественных качеств романа.

«Озеро творения»

Сэйди Смит, 34-летняя американская агентка, целеустремлённая, безжалостная и, конечно, ужасно красивая, выполняя волю своих таинственных работодателей, отправляется в глухой угол на юге Франции, где она должна проникнуть в коммуну радикальных экоактивистов, а главное — узнать как можно больше о её основателе Брюно Лакомбе, который живёт в неандертальской пещере. Звучит как начало детективного триллера, да? Но читательские ожидания оказываются обмануты (или, вернее, обыграны). Ум, расчётливость и даже цинизм американки медленно, но верно отступают перед странной утопией француза, желающего вернуться к доисторическим временам. Текст может прочитываться по-разному: и как размышление о конспирологии, и как обретение свободной женщиной новой идентичности, — но та версия реальности, которую предлагает Брюно в своих историях, оказывается, скажем так, более убедительной. Это важное напоминание о том, что современный человек должен быть готов к встрече и с архаическими (и порой пугающими) началами своей истории и культуры.

Жюри Букеровской премии так пишет об «Озере творения»: «В романе исследуются темы экологического активизма, поглощения земель корпорациями и уничтожения природных ресурсов. Как эти темы перекликаются с сегодняшней политической и социальной повесткой и какие реальные события, кажется, вдохновили автора? Кажущиеся ревизионистскими теории Брюно о неандертальцах и доисторических временах играют ключевую роль в повествовании».

«Удерживаемый»

Роман Анны Майколс — о тяжело раненном в Первую мировую войну солдате, который возвращается домой. «Удерживаемый» перекликается со множеством текстов эпохи «потерянного поколения» (а в целом и со всеми романами XX века о войне). О попытке мирной жизни бывшего солдата достаточно сказать, что он открывает фотоателье: фотография служит метафорой памяти и забвения. Если раненому на поле боя нельзя себя забыть, чтобы не потерять сознания, то в последующей жизни он, наоборот, старается не вспоминать травматичный военный опыт. Но новые воспоминания упорно не желают «нарастать», и, словно чтобы придать им объём, герой и занимается фотографией. Пока на карточках не начинают проступать неожиданные очертания: то ли дефект плёнки, то ли нечто потустороннее. Накладываясь на тяжёлые воспоминания, снимки будто предлагают подсознанию увидеть в них что-то уже давно знакомое.

Выбор в романе «материала» для размышлений об исторической травме и памяти, конечно, неслучаен: это ещё одна рефлексия о недавней вековой годовщине Первой мировой войны, а тем самым — и о «потерянном поколении», и эта связь кажется особенно важной сегодня. Традиционная тема — о невозможности человека найти себе место в мирной жизни после войны — вновь становится актуальной, и даже если хотя бы видимость устроенности сохраняется, это не значит, что война отпустила своих участников.

«Удерживаемый» сосредотачивается на этом промежуточном (так и хочется сказать — «межеумном») положении вернувшихся в мирную жизнь людей, которых преследуют призраки войны (причём иногда в буквальном смысле слова). Об этом говорит та роль, которая отводится фотографии в романе, — она отсылает к новаторским (хотя сегодня уже классическим) текстам Вальтера Беньямина о фотоискусстве.

«Хранитель»

1960 год, Нидерланды. Молодой парень Луи знакомит сестру Изабель со своей новой девушкой Евой — теперь она будет жить с ними. Роман, который начинается как семейная драма, постепенно превращается в исследование прошлого и нанесённых им травм. Ева задаёт слишком много вопросов, трогает слишком много вещей и пытается выяснить их предысторию. Её имя дано ей не случайно — она первая женщина в этом доме за 15 лет, к тому же с еврейскими корнями.

В «Хранителе» важную роль играет метафора порядка: Изабель всеми силами пытается удержать его и впадает в невроз из-за исчезающих вещей. Разумеется, порядок оказывается иллюзорен, к тому же появляется трагическая отсылка к немецкому «новому порядку». Война окончилась на полях сражений, но её гул все ещё слышен в головах людей. И трудно не увидеть трагической иронии в адрес «упорядочивания» каждого дня, которое, как известно, помогало выжить даже в концлагере. Для героини же «Хранителя» ещё важно не допускать никаких трещин, из которых сквозило бы прошлое. Эта мимикрия порядка передана ван дер Вауден очень тонко: история как бы консервируется в одной семье и даже в одном поколении и уже не выходит за их рамки.

В «Хранителе» есть интересная игра со временем: достаточно ли 15 лет, чтобы забыть нечто столь страшное, что мешает жить, и, наоборот, начать вспоминать и создавать новые нарративы памяти, которые будут рассказывать историю страшных травм Холокоста и войны? Удивительно, что в этот вроде бы небольшой временной промежуток укладывается и конфликт поколений: младшие персонажи романа к концу данного периода вполне могут требовать от старших деятельного раскаяния и отчёта о том, что они делали во время оккупации. Однако 15 лет кажутся и своего рода безвременьем, где как будто нет и промежуточных — между окончанием войны и временем действия романа — событий. И этот авторский ход понятен: война слишком важна, и тень от неё подминает под себя жизни и судьбы. Когда человек пытается выбраться из неё, неясно, на что ему опереться.

«Посвящение на каменном дворе»

Выгоревшая на работе и уставшая женщина средних лет уезжает из Сиднея, чтобы вернуться в места своего детства, и находит убежище в небольшой религиозной общине на выжженных солнцем равнинах Нового Южного Уэльса. Она не верит в Бога, но почти случайно обнаруживает, что вместе со своими новыми друзьями поклоняется некоему единому божеству. Вслед за тем с ней начинают происходить странные и, как нетрудно догадаться, зловещие события.

Получается очень интересный круг: переживающая кризис середины жизни женщина покидает город в поисках в общем-то воображаемой свободы, но как носительница цивилизации она является и потомком колонизаторов. Можно было бы предположить, что путь приведёт её к религиозной общине верящих в местных богов (и значит, противостоящих колонизаторству), но в итоге единым Богом оказывается сама австралийская земля, ведь её, в отличие от людей, колонизовать невозможно.

Разумеется, в таком романе есть элемент мистики и столкновения модерных и архаических культурных практик, и именно в этом пограничном состоянии с героиней начинаются самые странные события: ей приходят новости о пропавшей сестре, и это — вместе с другими происшествиями — деконструирует героиню, возвращая её на какой-то из предыдущих уровней жизни.

«На орбите»

Международная космическая станция облетает вокруг Земли. В экипаже шестеро астро- и космонавтов (среди них двое русских), которые выполняют свою обычную — при всей странности этого слова на орбите — работу, в том числе принимая не всегда хорошие новости с Земли. В условно свободное время, произведя необходимые вычисления и расчёты, они просто смотрят на планету, что и подталкивает их не только к размышлениям, но и к своего рода медитации. Отсюда недалеко и до философских разговоров, однако Саманта Харви выдерживает тонкую грань — люди в космосе обсуждают не абстрактные проблемы человечества, а то, что волнует их здесь и сейчас: движение циклонов, следы глобального потепления, ледники и горы, и даже, кажется, риск отключения электричества. И здесь читательские ожидания вновь обмануты: астронавты не слишком много думают о том, как мала и прекрасна «Голубая планета» при виде из космоса. Наоборот, им важнее их чувства и переживания, так что вскоре оказывается, что они вовсе не горят желанием возвращаться на Землю. Понятно, что у них нет возможности улететь в далёкий космос, и их нехитрый бунт остаётся жить только у них в головах. Но хотя бы здесь, на орбите, они могут чувствовать себя свободными и непричастными к тому, что происходит на Земле.

Орбита в романе служит важной метафорой границы между Землёй и космосом: покинув свою планету, астронавты отчасти как бы перестают быть землянами, теряют необходимую привязку к своей истории, цивилизации и культуре. В космосе необязательно нести груз прошлого. Горькую иронию добавляет тот факт, что МКС — самый дорогой объект из построенных современным человечеством. «Орбита» написана в перекличке со множеством научно-фантастических романов и фильмов, она исследует проблемы утопии в космосе и сохраняет, пожалуй, осторожный оптимизм. Антон, один из русских космонавтов, предстаёт своего рода человеческим сердцем МКС и плачет над грустными фильмами.