Сразу после начала нового учебного года преподавателям и аспирантам филфака МГУ имени М.В. Ломоносова сообщили о введении на факультете предварительной цензуры. Теперь все подготовленные монографии, статьи, диссертации и авторефераты им предстоит сдавать в распечатанном виде в деканат. Туда же надлежит направлять двухстраничные резюме докладов, с которыми ученые собираются выступать на конференциях. Разумеется, уже введена новая должность ответственного за сбор и доставку материалов.

Из деканата работы переправляют в ректорат, и через несколько дней филологи получают на руки экспертное заключение:

Дата, виза проректора (настолько неразборчивая, что идентифицировать его при всех усилиях не удалось), гербовая печать. А вот направленная в ректорат распечатка автору не возвращается. Вместе со вторым экземпляром заключения она остается на хранение в недоступном для врагов месте.

Не прошедшие экспертизу публикации не будут добавляться в Интеллектуальную систему тематического исследования наукометрических данных (сокращенно — Истина), в которой зарегистрирован каждый сотрудник МГУ. Сведения из Истины определяют сумму надбавок за публикационную активность, составляющих значительную часть зарплаты. Об иных санкциях за попытки публиковаться в обход цензуры преподавателей пока не предупреждали, но вряд ли найдется много желающих экспериментировать на себе, рискуя работой и деньгами.

Имен экспертов в открытом доступе нет. По слухам, их около 30, но достоверно никто ничего не знает. На всех известных мне заключениях одни и те же три подписи — сотрудников физического факультета. Присмотр за филологами призваны осуществлять:

• исполняющий обязанности заведующего кафедрой фотоники и физики микроволн Анатолий Федорович Королев,
• ведущий электроник той же кафедры Дмитрий Александрович Тищенко,
• ведущий научный сотрудник Центра гидрофизических исследований Александр Александрович Потапов.

Шестидесятнический спор физиков и лириков заиграл новыми красками.

Почему в эксперты попали физики, а не юристы, которых, казалось бы, с большим основанием ожидаешь увидеть в такой комиссии? Дело в том, объясняет исследователь академических свобод, сотрудник факультета социальных наук Карлова университета в Праге Дмитрий Дубровский*, что

Само по себе наличие таких экспертиз не новость. Они много лет существуют в академических институтах и вузах, занятых, например, исследованиями в области физики или выполняющих заказы ВПК. В некоторых заведениях эта практика не прерывалась с советских времен. А отдельные российские журналы и в 2000-е годы требовали от своих авторов заключений с мест работы об отсутствии гостайны в предлагаемых к публикации статьях.

В 2009 году проректор СПбГУ Игорь Горлинский выпустил приказ, предписывавший согласовывать всю международную активность сотрудников (получение иностранных грантов, публикации в иностранных журналах, доклады на международных конференциях и т.д.) со специальной комиссией. Необходимость этого Горлинский объяснял требованиями Закона об экспортном контроле. В те времена общественность еще не утратила способность изумляться решениям начальства, так что приказ вызвал довольно бурное обсуждение. Об инициативе питерского ректората написала даже New York Times.

В 2015 году нечто подобное тому, что теперь введено на филфаке, появилось было и в МГУ. Деканы как минимум двух факультетов — географического и мехмата — синхронно выпустили приказы «Об экспертизе материалов, предназначенных для открытого опубликования». Геофак, как поясняет Дмитрий Дубровский, появился тут неспроста: российские спецслужбы традиционно проявляют повышенный интерес ко всему, что связано с картографией и геодезией. Впрочем, девять лет назад атмосфера в российских вузах существенно отличалась от нынешней, так что начальственную инициативу, кажется, тогда удалось плавно спустить на тормозах.

По словам главного редактора проекта T-Invariant (внесен в реестр «иноагентов») Ольги Орловой, такого рода экспертизы всегда зависели от конкретного начальника — где-то они усердно внедрялись, а где-то о них не слышали вовсе. Но гуманитариев, добавляет Орлова, это практически никогда не касалось. Так что филфаку МГУ выпала честь стать в этом деле первопроходцем.

Почему офис г-на Садовничего решил начать именно с филфака, совершенно непонятно (официального комментария от деканата мы не получили). Казалось бы, с учетом одержимости Верховного главнокомандующего историей резонно было уделить особое внимание истфаку. Или философскому факультету — там русская идея и прочая метафизика народного духа. Или журфаку с его либеральной репутацией. Но нет, на других гуманитарных факультетах МГУ ни о чем подобном не слышали. Возможно, пока не слышали, но тем не менее. Так что бедные филологи, от заведующих кафедрами до аспирантов, хватаются за головы и клянут фантазии начальства. Но работы на проверку сдают.

Начинающие преподаватели филфака, разминувшиеся с советской эпохой, с интересом слушают рассказы старших коллег, как те в 1970-е носили программы студенческих конференций в Главлит и потом меняли названия наиболее подозрительных докладов («точно не помню, что-то про тему бунта у Пушкина»). В дурной журналистике это обычно называют эстафетой поколений. «Так вот, оказывается, как выглядит возвращение во времена молодости!» — иронизирует заслуженный филолог, окончивший университет 50 лет тому назад.

Подтекст

Готовя этот материал, я списывался со множеством сотрудников ведущих российских университетов. Главное впечатление — количество друзей и старых знакомых, вообще отказавшихся обсуждать ситуацию в своих вузах, даже не для печати и на условии полной анонимности. Тем больше моя благодарность тем, кто согласился все-таки рассказать о том, как, по их ощущениям, изменился российский академический мир за последние два с лишним года.

Руководитель одного из гуманитарных институтов РАН:

«Можно сказать, что власть ведет себя на редкость адекватно (возможны разные объяснения почему): фактически ничего не предписывает цензурного.

Вот это точно есть, и в публикациях это сильно заметно, и в выступлениях. Поразительная готовность. Думаю, это наиболее значимое, что сейчас есть».

Преподаватель РАНХиГС:

«Сдавать статьи на экспертизу никто не требует. И иностранные публикации в отчетности сохраняются. Правда, полностью запретили использовать гугл-сервисы. И рекомендуют понимать, где мы служим: «Работать в президентской академии и критиковать президента достаточно странно». А вообще цензура уже не особо нужна. Самоцензура работает хорошо. Есть табу-темы: Путин, СВО, Кириенко. Остальное — опционально. При этом допустима сильная критика практики и политики среднего звена».

Профессор Европейского университета в Санкт-Петербурге:

«Мне в целом кажется, что радикальных изменений по сравнению с последними довоенными годами не произошло. Объяснить это можно по-разному, но мне приходят в голову две версии.

• Во-первых, режим Путина вообще с большим презрением относится к академическому миру: слишком уж легко чиновникам давалась покупка диссертаций, а пропагандистам тоже легко было купить разнообразных «ученых».
• Во-вторых, академический мир в целом оказался самым пацифистским, так что лучше оставить этих оторвавшихся от жизни и ни на что не влияющих придурков в покое.

Встречаются, конечно, и другие случаи, но их не очень много. Часто все дело в либеральных лоббистах и их возможностях (случаи Смольного и ЕУ). При этом какую-то «альтернативу Мединского» построить не удается: просто нет достаточно квалифицированных людей, которые бы в это вписались.

* Внесен властями РФ в реестр «иноагентов».