— Как «Врачи без границ» вошли в Россию?

— В первый раз «Врачи без границ» появились на территории СССР во время землетрясения в Спитаке, Армения, 1988 год. Это был один из первых шагов со стороны Советского Союза, когда он принял помощь международных организаций.

— Но при этом вы вернулись в 1990-х, хотя обычно MSF занимается регионами с боевыми действиями или пережившими природные катаклизмы…

— В 1990-е годы вся социальная ситуация в России изменилась и стала катастрофической, самой уязвимой группой были бездомные. «Врачи без границ» работают по проектам. Сначала делается оценка, какое население нуждается в помощи — и если выясняется, что есть потребность, то начинается конкретный проект. Так, наш первый проект в России — медицинский и социальный проект помощи бездомным. А меняющаяся в дальнейшем ситуация — Первая и Вторая Чечня — послужили причиной для того, что прописано в Уставе — оказание помощи жертвам вооруженных конфликтов.

— Как устроена система Миссии «Врачи без границ»?

— Первая организация, которая пришла в Россию, — «Врачи без границ. Бельгия». Этот организм возник во Франции — поэтому мы называемся Médecins sans frontières. Но движение оказалось настолько привлекательным и настолько популярным, что многие страны тоже захотели иметь подобные организации. Затем были созданы отделения «Врачей без границ» в Бельгии, Голландии, Швейцарии, Испании, Англии, Норвегии, США, Японии — и в разных странах начали создавать свои ассоциации. Аккумулирующими ресурсы центрами стали пять европейских стран, включая Голландию, чье отделение до недавнего времени продолжало работать в России. Организация работает по принципу, что есть глава Миссии, есть медицинские и финансовые координаторы, а вся основная работа выполняется местным персоналом.

— Как вы стали ее частью?

— Я работал заведующим терапевтического отделения в больнице № 56, в которую довольно часто поступали бездомные. И к нам стали приходить «Врачи без границ» в 1994 году — тогда они предложили мне вести программу, которую они уже начали.

— Как выстраивалась помощь бездомным?

— Сначала это были мобильные команды, которые по договоренности с администрацией работали рядом или на территории московских вокзалов — в основном на площади Трех вокзалов и на Павелецком, но обычно мы ориентировались на ситуацию, эти же точки были постоянными. В дальнейшем у нас был стабильный медицинский пункт на территории санитарного пропускника. И также продолжалась работа в мобильных автобусах, которые были оборудованы под медицинские пункты все так же в районах нескольких московских вокзалов.

— Основатель «Ночлежки» Валерий Соколов рассказывал, что пробивать инициативы, связанные с бездомными было сложно, власти реагировали чуть ли не фразами, что всех их нужно расстрелять. Сталкивались ли вы с подобным?

— Особых проблем не было. Хотя когда у милиции был план, они просто-напросто приходили к санпропускнику и сразу забирали наших чистеньких бездомных, чтобы их не мыть. Были и отдельные рейды, когда бездомных собирали и вывозили из города. Если мы об этом узнавали, то старались писать в различные органы. Одно такое разбирательство даже дошло до прокуратуры.

— С кем, кроме «Ночлежки», к работе которой вы присоединились в Петербурге в 1997 году, вы сотрудничали по вопросам бездомности?

— Например, с организацией Лизы Глинки — проект помощи детям улицы, но это было очень коротко. Насколько я знаю, Лиза тогда получила возможность иметь общежитие, в котором она могла принимать семьи с детьми, приехавшие в Москву, но оставшиеся без жилья. Тогда мы предоставили им нашего врача и медикаменты, чтобы оказывать помощь на месте — приют был расположен на Басманной улице. Сам подход, который осуществляла Глинка, честно говоря, мне ужасно не нравился.

— Почему?

— То, что волонтеры привозили еду к Павелецкому вокзалу, это хорошо. Но при этом к ним подходили бездомные и говорили, что им нужно что-то от давления, антибиотики и так далее — и они просто раздавали лекарства. Но лучше было бы подумать, насколько это вредно.

— Готовы ли тогда были власти к сотрудничеству с MSF?

— В 1990-е годы, когда всего не хватало, «Врачей без границ» принимали достаточно хорошо везде — не было каких-то противодействий. Потому что все, в том числе и администрация города, должны были решать проблемы — и они искали любые пути. Если нам нужно было получить медицинскую лицензию, мы ее легко получали. Если нужно было добиться разрешения, то директор организации легко его давал… Работали нормально — встречались и с вице-мэром Москвы, и со многими депутатами.

В дальнейшем становилось, безусловно, все тяжелее и тяжелее в связи с тем, что административный аппарат начинал быть все более обособленным.

— Тем не менее в какой-то момент вы поставили прямо под окнами мэра автобус с постоянно обновляемой информацией о количестве людей, замерзших за зиму…

— Это была акция привлечения внимания — вопрос следовало решать кардинально: если люди замерзают на улице, надо открывать ночлежки и метро на ночь. Но надо понимать, что наша организация ни в коем случае никогда не занималась политической деятельностью. Наша единственная задача — оказание медицинской помощи и поддержка тех людей, которым трудно по разным причинам.

— «Врачи без границ» занимаются не только медпомощью, но и помогают разным группам населения и в социальных вопросах. Дала ли работа с бездомностью в Москве плоды?

— В Москве появилось несколько домов ночного пребывания — как минимум пять. Именно поэтому в конечном итоге мы и прекратили свою работу: в городе появился медико-социальный пункт, куда человек с улицы мог просто прийти, а ему там оказывалась медицинская помощь, также он мог высушить там одежду, помыться; и его никто при этом не задерживал. То есть город начал реализовывать именно наш проект под крышей Департамента здравоохранения Москвы в 2003 году, тогда мы и свернули эту программу.

— Как «Врачи» заходили в Чечню?

— Мы начали работать во время Первой чеченской войны — где-то в 1995 году был открыт первый офис в Грозном, но просуществовал недолго, потому что на офис было осуществлено нападение, в результате которого все ценное оттуда вывезли. Какие-то вооруженные люди пришли, положили всех сотрудников лицом в пол и разграбили помещение. После этого «Врачи без границ» непосредственно из Грозного ушли. И начали работать вокруг Чеченской Республики в соседних республиках вне боевых действий, помогая беженцам, которых на территории Ингушетии были сотни тысяч. В тот момент многие беженцы (перемещенные лица) оказались в положении бездомных, с которых мы начали. Потому что они тут не прописаны — они ничьи. И, соответственно, для них медицинская помощь в Ингушетии или в Кабарде была просто необходима, но практически недостижима.

Затем, когда ситуация стала улучшаться и боевые действия закончились, сами чеченцы стали перемещаться обратно в свою республику, где многое было разрушено. Российским МЧС были построены пункты временного размещения — маленькие домики, где можно было жить. Там мы также продолжали свою работу. Но в 2009 году приняли решение, что надо прекращать — бывшие чеченские беженцы стали жить не хуже, чем все остальные.

— Пока велись боевые действия, вы оказывали помощь раненым?

— Такие пациенты поступали в госпиталь, а не к нам. Мы работали в центрах временного размещения и сталкивались с обычными болезнями: гипертония, воспалительные процессы.

Одного главу Миссии похитили, но благодаря тому, что руководитель нашего офиса пользовался большой популярностью в Чечне, через свои связи он смог договориться — и через две недели глава Миссии вернулся. Второе похищение было уже не в нашей Миссии, а у «Врачей без границ. Швейцария» в Дагестане — несколько месяцев глава Миссии находился в заложниках, потом его освободили (в этом принимал активное участие обозреватель «Новой» майор Вячеслав Измайлов. — Ред.).

— Чем мотивировали?

— Какая-то темная история — до сих пор непонятно, кто и зачем его похитил.

В дальнейшем мы работали в общем-то вполне нормально. И вместе с «Врачами без границ. Голландия» восстановили в Чечне туберкулезную службу. Мы оказались там, когда на всю Чечню было всего 12 фтизиатров. Благодаря этому в Чеченской Республике одна из самых лучших в стране фтизиатрических систем: мы заложили систему — правильную диагностику, подход к лечению, — но в этот момент туда пришли и федеральные большие деньги в плане материального строительства. Но главное — не просто земля, а научиться ее возделывать, что мы и сделали — помогли восстановить правильный подход к диагностике и лечению пациентов с туберкулезом.

— При этом у вас же был проект с туберкулезом, связанный с пенитенциарной системой…

— Когда мы работали в Кемеровской области, это была экстренная помощь, потому что на тот момент была кризисная ситуация в фтизиатрии в стране — и особенно в пенитенциарной системе. Если болезнь не лечить, а накапливать заболевших, то ее распространение увеличивается, поскольку это инфекционное заболевание. А в пенитенциарной системе люди вообще находятся плечом к плечу — и распространение инфекции еще более вероятное, если правильно не принимать меры. Наша задача была в Кемеровской области именно помочь на первом этапе наладить правильную и быструю диагностику, чтобы при наличии заразного заболевания человека можно было изолировать — делать рентгенографию, микроскопию мазка. А далее начать своевременно лечить.

Эта программа была очень хорошо поддержана руководством ФСИН — они просто двумя руками держались за нас, пока мы там работали. То есть была очень благоприятная обстановка.

Единственные трудности возникли с тем, что пенитенциарная система стала обгонять гражданскую систему лечения туберкулеза на тот момент. И люди выходили из тюрем — вылеченные или недолеченные — и не могли продолжить лечиться как следует уже на свободе.

— Насколько я понимаю, ваш проект по туберкулезу продолжался до закрытия работы Миссии в России и даже повлиял на стандарты Минздрава, что мы скоро увидим…

— Мы максимально старались применять стандарты ВОЗ на территории Российской Федерации, чтобы они как можно быстрее применялись здесь. Потому что стандарты ВОЗ — это стандарты, которые основываются на доказательной медицине, и они основываются на фактах и уже имеющемся опыте, собранным и оцененным экспертами. И только после этого даются обоснованные критерии с проверенной эффективностью — мы эти рекомендации максимально старались внедрять, чтобы они как можно быстрее дошли до российского пациента.

— Расскажите, как развивалась программа.

— Нам удалось добиться того, что с января 2025 года наконец-то в России будут лечить туберкулез с лекарственной устойчивостью 9 месяцев и без инъекций. Теперь это есть в клинических рекомендациях, утвержденных Минздравом России. Только благодаря нашему проекту в Архангельской и Владимирской областях, где мы проводили научно-практический проект вместе с российскими врачами, результаты этого исследования послужили основой для того, чтобы говорить о возможности изменения стандартов терапии.

До сегодняшнего дня

В Беларуси уже в прошлом году 95% пациентов с лекарственно-устойчивым туберкулезом лечились без инъекций 6 или 9 месяцев, когда в России продолжают — 18–24. В Беларуси это произошло тоже благодаря нашей работе, а также местной национальной противотуберкулезной программе и людям, которые работают в этой государственной программе. Но саму методику 6- и 9-месячного лечения в Беларусь привнесли «Врачи без границ».

— Почему туберкулез нужно лечить быстрее? Что это дает?

— Во-первых, в настоящий момент эффективность лечения лекарственно-устойчивого туберкулеза в Российской Федерации составляет 51%. То есть вылечивается только каждый второй. А шестимесячное лечение дает эффективность как минимум 90%. Есть разница.

В случае краткосрочного лечения применяются высокоэффективные препараты в правильной конфигурации, ведь работа основывается на выяснении типа лекарственной устойчивости. Плюс это безболезненное лечение — меньше побочных эффектов. Также это абсолютно безынъекционный протокол: мало кто из пациентов выдерживает это в полной мере — многие просто срываются и прекращают лечение. В России единственные, кто сейчас начал лечить туберкулез за 6 месяцев, — «Врачи без границ» вместе с архангельскими и ивановскими врачами.

Мы это начали в сентябре прошлого года по специально утвержденному протоколу — и приняли 42 пациента с сентября прошлого года на лечение. А 15 из них уже выздоровели. Но остальные, к сожалению, на настоящий момент получают лечение благодаря Министерству юстиции.

— Какие еще проекты закрылись с решением Минюста исключить офис организации в России из реестра представительств иностранных неправительственных организаций?

— Также закрылся проект помощи и профилактики ВИЧ-инфекции среди уязвимых групп населения в Москве и Санкт-Петербурге. Мы работали совместно с «Гуманитарным действием» в Петербурге и организацией «Шаги». Особенно

В этот момент наша помощь была очень заметной и необходимой.

Также сейчас мы не можем делать то, что мы делали два с половиной года, — с первого же дня начала боевых действий в Украине мы помогали беженцам из Украины в России.

У нас были отношения с местными организациями в Белгороде, Воронеже, Ростове-на-Дону, в последнее время — в Таганроге. Мы нашли партнеров и непосредственно в Донецке, даже встречались с министром здравоохранения «Донецкой республики», договаривались о закупке каких-то расходных материалов на работу врачей, но нас до сих пор кормили завтраками… Так как мы не имеем медицинской лицензии, то помогали с закупкой лекарств — выдавали пострадавшим ваучеры на получение препаратов.

— Другие миссии «Врачей без границ» поехали в эту горячую точку с той стороны?

— Работали и работают на территории Украины…

Беседовала Анастасия Медвецкая.

* Алексей Никифоров подчеркивает, что дает интервью как частное лицо, сложив свои полномочия с закрытием Миссии и уйдя на пенсию.