Епископ Апостольской православной церкви и основатель Центра помощи беженцам Григорий Михнов-Вайтенко впервые после присвоения ему статуса «иноагента» дал интервью. «Новой газете» Михнов-Вайтенко рассказал, как бюрократически отошел от дел Центра, чтобы сохранить его, какие беженцы и почему сейчас обращаются в русскую гуммиссию, и поделился тем, что на самом деле случилось во время задержания при попытке отслужить панихиду по Навальному, следствием чего стал микроинсульт.

— Как вы узнали о своем обретенном статусе?

— Мы сидели и работали с документами — на ленте появилось, что я — «иноагент». Вот и все.

— С документами, связанными с Центром помощи беженцам?

— У нас очень большая еще и церковная бюрократия — нам постоянно надо готовить огромное количество документов для разных общин городов и весей. Чисто внутренняя работа — ничего особенного.

— И что вы почувствовали? Некоторые радуются этому статусу — целенаправленно идут к нему…

— В общем, конечно, немного шоковое состояние — тем более что это решение не бьется с действующим законодательствам. Поэтому, конечно, пойдем в суд, будем все это оспаривать. Тем более у нас большой список людей, кто смог отбить этот статус. Поэтому сотрудничаем с адвокатами, у которых был удачный опыт.

Понятно, что теперь надо будет совершать большое количество действий, связанных с отчетностью. Хотя я очень надеюсь, что нет. Все-таки у нас религиозные организации отделены от государства, поэтому то, что мы делаем в рамках своей организации, по идее государство не должно волновать сильно.

— Как вы думаете, за что вам прилетело: Центр помощи или панихида по Навальному?

— Понятия не имею — и даже не хочу разбираться.

— Как вообще родился Центр помощи беженцам?

— Мы столкнулись с тем, что уже числа 25–26 февраля 2022 года в Правозащитном совете Петербурга встал вопрос, который в первую очередь был от украинцев, живущих в Петербурге: они просто пытались получить юрконсультации, что они теперь могут делать, что не могут. Но глобально для них ситуация не поменялась: просто в отсутствие информации люди не понимали, что им делать. Потом пошло большое количество заявок.

В начале марта появились первые беженцы — был открыт первый пункт временного размещения в Царицыном озере. Мы ездили туда. Стало ясно, что эту работу надо систематизировать.

Ведь, обращаясь за медицинской помощью, нужно подписывать договоры — и рамочные, и конкретные, и какие угодно, а для этого нужна организация. А ЦРО (Центральная религиозная организация) — это другое юридическое лицо, как раз являющееся Апостольской православной церковью.

— Объясните, почему, на ваш взгляд, украинцы готовы обращаться в российскую миссию, а многие вообще оставаться здесь?

— В первую очередь люди ориентируются на свои семейные связи, 90% принимают решение именно так: если есть родственники в Иркутске, Новосибирске, Петербурге — где угодно, то люди чаще всего предпочитают ехать к своим родным. Это для них понятно и просто. Ехать в незнакомую чужую страну с чужим языком готовы очень-очень не все. По моим наблюдениям, когда начался этот поток беженцев, там очень четко выделялись люди, которые явно внутренне были готовы к эмиграции, а военные действия их к этому подтолкнули. Среди беженцев при этом есть абсолютные патриоты России, которые ничего другого в своей жизни и не желали. Да и вообще, сколько людей, столько и историй.

А у Центра помощи всегда был один-единственный принцип — он таким и будет оставаться.

Центр помощи беженцам точно так же помогает и людям, которые живут в Петербурге, приехав из Мариуполя, Херсона, Николаева и Львова. Такие люди тоже есть. При этом мы помогаем и будем помогать психоневрологическим интернатам, фельдшерским и акушерским пунктам в Каховке и Геническе и еще целом ряде населенных пунктов.

— А какие сейчас в основном клиенты?

— Самое страшное и происходит сейчас — там оставались люди, которые вообще никуда не хотели ехать: Херсонская и Запорожская область, Мариуполь. В силу проблем с медициной и возрастом, с тем, что боевые действия не прекращаются, а дроны регулярно залетают, они вынуждены принимать решение, что все-таки надо уезжать. Это самая сложная категория — там что ни вывоз, то медицина, что ни вывоз, то серьезные хронические заболевания. Объективная реальность такова: по многу лет не обращались к врачам, а последние два года не обращались совсем. Сейчас бывают такие заявки, когда сделать ничего нельзя — у людей четвертая стадия онкологии… Человек начинает помирать и обращается за помощью, а сделать уже практически ничего нельзя.

— Как работает механика вывоза людей из горячих зон?

— Наши волонтеры (люди на местах, которые в какой-то момент начали сотрудничать с нами, хотя были и разовые выезды целого ряда наших сотрудников с гуманитарной помощью туда) ищут на местах людей с транспортом. Он есть бесплатный, а есть платный. Все зависит от конкретной ситуации. Нет единой схемы. Тем более сейчас там образовались разные зоны: есть 15-километровая зона, где очень опасно, и там сейчас абсолютно справедливо вводятся разные ограничения на проезд, есть менее опасные. Куда-то готовы ездить, куда-то отказываются ездить хоть за деньги, хоть по приказу, потому что туда постоянно прилетает. Единых расценок нет.

В основном там работает несколько экипажей из Ростова и Крыма, которые довозят до административной границы, а там дальше решается ситуация — либо поезд, либо просто санитарный транспорт: людей вывозят дальше — в Москву, Петербург, кто-то едет к родственникам через Колотиловку, через Белгородскую область, чтобы обратно уехать в Украину. Сейчас практически нет людей, которые бы ехали в Европу — это единицы.

— А как вообще менялись волны беженцев по их целям?

— Как раз первая волна ехала в Европу, вторая — после взрыва на Каховской ГЭС и затопления — тоже говорила: «В Европу!.. Только в Европу!..» Соответственно, им оказывалась помощь. При этом сейчас мы получаем достаточно большое количество заявок от людей, которые пожили в Европе, а сейчас говорят — хотим назад в Мариуполь. Что с такими делать?..

— Почему вы за них беретесь: столько сил было потрачено, чтобы вывезти, а тут, считайте, своими руками возвращаете их туда?

— Человек жив — жив, слава богу. Хочет человек домой, потому что ему везде плохо — не дома, имеет право. Естественно, по Европе мы помочь не можем, а можем помочь только тогда, когда человек прилетает в Шереметьево — встретить, разместить, проводить. Рассматриваем такие заявки и берем регулярно.

— Скольким людям вам удалось помочь за время существования Центра?

— У нас есть две линии: семьи, которые постоянно получают помощь, и разовые истории. Это не обязательно вывоз или медицина, бывают и юридические проблемы. Люди не могут оформить документы, не могут получить пенсию. Естественно, для того, чтобы этого добиться, нужно ходить по чиновничьим кабинетам, а многие этого не умеют. Им нужно помогать.

У нас есть примерное количество — к марту этого года было обработано порядка 40 тысяч заявок. Мы не разделяем заявки на вывоз или нет. Я знаю разные волонтерские группы, работающие по конкретным направлениям, мы пытаемся работать по всем, просто имея в виду наиболее сложные случаи.

— Были ли ситуации, когда не удавалось помочь?

— Вы сотрудничаете с зарубежными гуммиссиями?

— Конечно, особенно если речь идет о сложных медицинских показаниях — тут и «Красный крест», и «Рубикус» работают с нами. Сейчас все это стало безумно сложно, в том числе из-за европейской бюрократии. Хотел бы сказать про них хорошее, да не могу. Работать нужно со всеми, кто в конкретной ситуации может помочь.

— А наши бюрократы разве легче идут на контакт?

— Когда шел поток людей из Каховки или Мариуполя, у многих были утрачены документы. Еще много лет назад другой «иноагент», Светлана Алексеевна Ганнушкина, добилась того, что была принята форма удостоверения личности иностранного гражданина. Бывают ситуации, когда человек утратил документы, а ему нужно что-то, по чему он мог бы доехать в посольство. По-прежнему для граждан других стран это делается через посольство, а сейчас, когда возникла эта ситуация, полиция начала сразу выдавать такие справки, удостоверяющие личность иностранного гражданина.

Были определенные проблемы, потому что пришлось вести всякие переговоры с Министерством транспорта, потому что в перечне документов у них не было такого вида удостоверения личности. Потом все сообразили, стали пропускать. Погранслужба тоже поначалу реагировала резко отрицательно, потом разобрались, что иначе никак, — было принято решение, что по этим документам тоже можно выезжать. Чиновничий аппарат очень адекватно реагировал. Мы зачастую оказывались на острие проблемы — и доносили ее.

— Кстати говоря, а у Апостольской православной церкви были общины в Украине? Может, это облегчало работу Центра?

— Было очень много общин украинских еще начиная с самого начала 2000-х, но с 2014 года они сформировались в независимую юрисдикцию. И уже больше 10 лет они абсолютно самостоятельны.

— Как перестроилась работа Центра помощи после присвоения вам статуса «иноагента»?

— Корректировки касаются непосредственно моего участия в тех или иных мероприятиях и службах. Само по себе ничего не меняется: я так же веду прием, люди приходят, просят, получают. Естественно, мы уже уточняем целый ряд вещей — надо ли на трансляцию богослужений ставить плашку?.. Надо ли, поминая предстоятеля церкви, упоминать во время службы, что он включен в реестр «иноагентов»?.. Если следовать букве закона — надо. То же самое касается воскресной школы: понятно, что на службу у нас двери открыты. Но по идее, если я в службе принимаю участие, надо вешать плакат, что я «иноагент», и вывеску 18+. Ведь «иноагент» не имеет право вести образовательную и просветительскую деятельность. А как толковать проповедь на службе?

Наши юристы сформулировали вопросы с просьбой растолковать то, чего нет в законе. Они это сами придумали — пусть сами и растолковывают. Если окажется, что это так, будем идти с обращением в суд — членам церкви такой расклад не нравится. Минюст получил эту бумагу, во вторник — МИД, уполномоченный по правам, администрация президента России.

Конечно, мы переиначиваем работу Центра помощи. Такое формальное требование с точки зрения безопасности организации. Сейчас уже все наработано, как у Свердлина* была аналогичная ситуация с «Ночлежкой» — «Ночлежка» могла существовать уже без него. Так и Центр помощи. Сейчас одного меня заменят пять человек. Просто я снимаю с себя большую часть бумажной работы, оставляя на себе интеллектуальную работу.

— Кто вас заменит?

— Те же, кто у нас и работал. Называть не будем: все получатели помощи с этими людьми коммуницируют и так.

— Давайте вернемся ко второму эпизоду, который мог подтолкнуть Минюст присвоить вам статус «иноагента» — вы собирались прочитать панихиду по Навальному у Соловецкого камня в Петербурге?

— Это очевидная вещь: произошло печально значимое событие. Как бы мы ни относились к самому Алексею Анатольевичу Навальному, молитва — это в принципе способ существования религиозного человека. Поскольку Соловецкий камень — это место, где мы традиционно собираемся в разных ситуациях, в том числе служили панихиду по погибшим в результате СВО в 2022 году, то и здесь у нас не было вопросов.

— После того как вас задержали, у вас случился инсульт…

— Меня встретили у подъезда, отвели в полицию, продержали практически весь день — и к концу дня, после шести, мне стало не очень хорошо: вызвали скорую — она померила давление, дали таблетку, через полчаса снова померили — оно еще выше, повезли в больницу — оно там еще выше. Доктор сказал — госпитализируем. Слава богу, обошлось ишемическим инсультом. Ничего, потом уже дома на больничном полтора месяца сидел. Вроде восстановился. Просто все это время я был на ногах, особо без питья и еды — вот так и случилось.

— Как строилась линия защиты по вашему делу?

— А никак не строилась — в итоге дело не рассматривали, а закрыли по сроку давности. Андрей Вениаминович Чертков был адвокатом. Я плохо помню, как называлась статья, но нам выдвигали «одновременное массовое пребывание граждан вне публичного мероприятия».

— Удивительно, что дело закрыли, — Кураева и Уминского все-таки активно крутили…

— Я, к сожалению, уже не отношусь к РПЦ…

— К сожалению?

— А что хорошего в том, что мы не можем увидеть подлинное христианство и единство?

Анастасия Медвецкая

* Внесены властями РФ в реестр «иноагентов».