В начале сентября традиционные ценности принято поминать с особым нажимом. Разговоры о важном, мысли о важном, слухи о важном создают иллюзию покоя и благолепия. Но вдруг в кадр залетает юный репортер. Он бросается к людям на улицах, пытаясь понять, что именно для них значат эти самые ценности. Одно включение репортера особенно эффектно — на фоне витрины с многообещающей надписью: «Магазин для укрепления семьи». Не помогло. Первым номером в его спонтанном рейтинге числился салат оливье. Молодежь ограничивалась кратким ответом. Те, кто старше, после длинной паузы добавляли: новогодние огоньки.

Задумалась над результатами.

А теперь, когда разлом времен прошел через всех и каждого, традиционные ценности (ТЦ) превращаются в исчезающий вид. Громкий сюжет последних дней в том числе и об этом.

Собчак попросила прощения у своей вечной антагонистки Симоньян. Сразу выносим за скобки все, что можно вынести: личности двух именитых дам, высокопарный текст таинственного послания, отсутствие в нем конкретных поводов для восторгов в адрес Марго, у которой Ксения вдруг обнаружила «большое сердце». Важно другое: один человек извинился перед другим человеком. Громко, на всю страну.

Радикальность жеста ошеломила армию комментаторов. Посыпались версии и трактовки. Начали с разборок между кремлевскими башнями в рамках очередного заговора. Продолжили претензиями Собчак на роль лидера ручной оппозиции. Завершили и вовсе экзотически: теперь две примирившиеся дамы намерены поделить все медиапространство, выдавив из него Эрнста с Добродеевым. Грядущий матриархат в пропаганде — тема, конечно, увлекательная. (Только почему-то из этого расклада выпала Тина Канделаки, не последняя медийная дива отечества.) Еще увлекательней тема компромисса с собой, властью, окружающим миром — тут фигура Собчак и вовсе незаменима. Но никто ни на мгновение не задумался над простой вещью: публичное прощение и покаяние — слишком сильное средство для очередной самопрезентации. Тут нужно мужество, движимое искренностью чувств. (Самая распространенная версия — Ксения благодарила Маргариту за то, что та помогла скостить срок двум сидящим сотрудникам Собчак.)

Всемирная отзывчивость русского человека, отмеченная еще Достоевским, одна из главных ТЦ, неуклонно рассеивается осенним туманом. Сама шкала ценностей пошатнулась и зависла над бездной — вот-вот упадет. Примеров тому масса. Один из них впечатляет не меньше, чем история с Собчак.

Культурный код нации — основа основ. Важнейшая часть кода, русская литература, тоже основа основ. На днях скромно отмечалось 125-летие Андрея Платонова, ему дали утешительный приз — назвали гением. Вскоре вне юбилеев пышно славили Юлиана Семенова. Вердикт тот же: гений. Когда умер поэт-песенник Николай Добронравов, сообщили: он вершина русской поэзии. После вершины следует спуск — скорей всего в лице Пушкина. Дивная культурная иерархия не оставляет надежд на здравый смысл.

А ведь даже в самые мрачные времена вершители судеб имели представление об этой самой иерархии. Некогда известный любитель ТЦ директор департамента полиции фон Плеве аттестовал изящную словесность только так: «неуловимо вредное направление». Он был уверен: подлинно художественные натуры непременно враждебны власти, а те, кто не враждебен, — те не подлинно художественные. Все просто и понятно. Однако века полтора спустя смотрящий за литературой Захар Прилепин вводит свои точки отсчета. Платонов для него — в первую очередь настоящий советский писатель, а потом уж штучный дар. (Не хватает фантазии представить, как бы сам Андрей Платонович отреагировал на включение его в пантеон совписов.)

И наконец, несколько слов о главном сеятеле ТЦ — телевизоре. Первый канал предъявил на открытие нового сезона свою первую жемчужину — «Шоу Вована и Лексуса». Пранкеры наконец дослужились до звездного статуса. Если бы такое шоу появилось несколько лет назад, я бы не сомневалась: записного эстета Эрнста долго пытали в штольнях агитпропа. Ничем другим невозможно объяснить явление народу двух господ с каменными лицами в окружении очередных экспертов. Восторженно анонсированный разговор Вована и Лексуса с Борисом Джонсоном оставляет послевкусие, как бы это сказать помягче, авторской нечистоплотности. Эксцентричнейший Борис дан в каких-то унылых нарезках с обрывками давно пережеванных новостей. Даже жизнеутверждающий Сергей Марков вянет от тоски. И только несгибаемый дипломат Мария Захарова не сдается, привычно жжет глаголом британскую монархию, превращенную в «третьесортный сериал».