Не знаю, случайно или специально изъяли в этот раз именно то, что было за что изымать, — судя по описаниям из новостных заметок, тюремщики, перепутавшие советского писателя Пикуля с российским комиком-«иноагентом», все-таки вряд ли знали, про что роман. А если б знали — наверняка изъяли бы за содержание. Дело в том, что в «Париже» рассказывается о том, как в разгар войны Наполеона с Россией, в 1812 году, оппозиция поднимает вооруженное восстание. Точнее, поднимает это восстание один конкретный генерал — Клод-Франсуа Мале (реальное историческое лицо, поднявшее реальный исторический бунт, который длился в течение одного дня). Прежде чем описывать, как ему это удалось, нужно понять, в каких условиях находилась в этот момент страна.

Идет бесконечная война — это император делает себе имя гения и вносит его в учебники истории. Страна вместо школ и больниц строит казармы и тюрьмы — огромное количество тюрем для тех, кто «не может быть осужден по недостатку улик» или чей «публичный процесс грозит спокойствию государства». Из окон этих тюрем видно, как прачки у фонтана оплакивают мужей и сыновей, убитых или пропавших без вести на фронтах. Женщины не рожают детей, чтобы они не стали «пушечным мясом». Все, что производится, идет на нужды армии, и продукты чудовищно дорожают, расползается нищета. Тех, кто выражает недовольство, либо сажают, либо расстреливают.

Это все про Францию

Помимо этих общих слов, которые в самом деле описывают почти любую диктатуру, в романе Пикуля появляются и очень особенные — и очень точные — люди и жесты. Например, есть у него образ тюремщика, который когда-то сражался в одном полку с теми, между чьими камерами ходит теперь по долгу службы, проверяя, крепко ли закрыты замки.

«Майор Мишо де Бюгонь, комендант парижской тюрьмы Ла-Форс, был старым закаленным ветераном. Корявые пальцы его, приученные сливаться воедино с эфесом сабли, теперь тоскливо перебирали громыхающие ключи от секретных камер. Как бывалый солдат, комендант высоко ценил чужое мужество и потому отзывался о своих постояльцах с искренним уважением.

— Вот ключ от восьмой камеры, — говорил де Бюгонь своей толстухе жене. — Разве я могу сказать что-либо скверное о генерале Лагори? Ведь это он был адъютантом у Моро, когда тот сорок дней пробивался через Шварцвальдское ущелье. Правда, тогда было время республики, и генерал Лагори доныне ей верен.

— Не забывай, что у нас император, — отвечала разумная жена, поворачивая над огнем камина вертел с индюшкою.

— Да, — вздыхал тюремщик, — сейчас император… А вот тебе и номер пятый, угловая камера южной башни! Поверь: мне стыдно глядеть в глаза генералу Ридалю, который сидит там. Ведь я служил сержантом в его полку, и он всегда был так добр с нами, солдатами… Это настоящий республиканец!

— Но сейчас у нас император, — снова напоминала жена.

— Великий император! — восторженно подхватывал де Бюгонь, и, волоча по камням ногу, помятую в атаке при Аустерлице, он уходил проверять запоры тюремных камер».

Никто и не пытается забывать, что во Франции теперь император — и как забыть: всем в стране постоянно, с утра до ночи, приходится быть настороже и высчитывать, во сколько может обойтись каждое из произнесенных слов:

«Эта фраза, — иногда говорил он, — звучит под вашим пером сразу на двадцать лет каторги в Кайенне. Я позволю себе исправить ее… вот так! Теперь вы получите за нее в худшем случае три года Венсеннского замка. Это уже не так страшно».

В общем, по определению одного из героев романа, император «ведет себя так, как будто вся революция делалась ради его возвышения».

Мале у Пикуля — романтик, он верит в идеальную свободу, в абсолютное равноправие и главное — в то, что всем вокруг действительно нужно и то, и другое. Он может очень точно предсказать повороты истории — и при этом не видит, что его вдохновляющие крики о скором наступлении мира, доносящиеся из-за решетки тюремной камеры, ни до каких прачек у фонтана не долетают. Больше того, его слова не воспринимают даже те, кого он назначает себе в соратники: один хочет, чтобы императора свергли, но так, чтобы это произошло без его участия. Второй не любит империи, но в общем и целом прекрасно себя в ней чувствует. Иначе говоря, рядом с Мале не оказывается никого, кто действительно хотел бы чем-то жертвовать ради абстракции вроде прав человека, свободы и мира.

Тем не менее Мале поднимает восстание. Это происходит тогда, когда Наполеон топчет русский ландшафт под Дорогобужем. И странное дело: неподготовленный, плохо вооруженный отряд заговорщиков почти мгновенно занимает Париж. Никто и не собирается оказывать сопротивление: чиновникам, в общем, все равно, кому служить — главное, чтобы хватали «настоящих врагов нации», а не их самих. В армии судьба Наполеона тем более не вызывает особого сочувствия — логика солдат всегда проста: «Хоть развяжемся с этой войной, да и разойдемся по своим домам». Впрочем, вопросы о том, кто, если не император, звучат довольно часто — и ответы на них получаются довольно простыми и гораздо менее пафосными, чем можно было бы ожидать:

«— Но меня, — авторитетно продолжал капитан Пиккерель, — беспокоит сейчас одно: императора не стало, и… Что же все французы будут делать без великого императора?

— А что вы делали, Пиккерель, когда императора еще не было у французов? — между делом обронил Мале.

— Я учился в Сорбонне, составляя атлас коровьих глистов.

— Вот и будете опять заниматься глистами…»

На то чтобы захватить власть в стране, уходит меньше суток, — и это дело одного человека. Правда, среди всех мало интересующихся политикой чиновников находится один убежденный монархист — и когда сутки истекают, Мале оказывается под арестом, потом его казнят, а бунт стихает. Снова воцаряется империя.

Такой сюжет у изъятого тюремщиками романа Валентина Пикуля. Все это, ясное дело, напоминает и о бунтаре-романтике, пророчившем справедливость из-за тюремной решетки, и о другом бунтаре, у которого были все возможности занять столицу за один день, — напоминает роман и много о ком еще. «Париж на три часа» напоминает о том, что борцов и идеалистов всегда мало — даже если больше, чем один, — и что зачастую их мечты на практике не осуществляются. Но еще эта книга напоминает о том, что борьба за мечты все равно необходима — хотя бы потому, что дает возможность прожить жизнь так, чтобы о ней можно было написать роман, который потом изымут в тюрьме.

И даже если изъяли всего лишь за созвучную фамилию, а не за содержание.

* Минюст считает «иноагентом».