В ночь на 26 июня 2024 года в одной из нью-йоркских больниц, немного не дотянув до своего 74-летия, умер Бахыт Кенжеев. Замечательный, сказочно талантливый русский поэт, с прирожденной гармонией в стиховой крови, весело-артистичный товарищ и иронично-прекрасный собеседник, героический выпивоха (не пьянел!) и неутомимо-обаятельный бабник и сибарит.

Из узелков его биографии и географии всплывают Чимкент, Чистый переулок в Москве, 20-я школа, химфак МГУ, студия «Луч», «Московское время», Лаура, Монреаль, Лена (не река), Нью-Йорк.

Как стихотворец Бахыт вышел из волгинской шинели, точнее, из студии-мастерской Игоря Волгина «Луч». Студийцы, если не побояться польстить им сравнением с обработкой алмазов и прочих камушков, соприкасались в ней на чужом и на личном примере с образцами и с критериями поэзии, то есть проходили первичную, самую грубую и совершенно необходимую, обработку. На выходе получались минералы бесконечно разные и друг с другом часто несовместимые — Витковский, Цветков, Кенжеев, Сопровский, Гандлевский, Бунимович, Красников, Павлова, Вишневский, Быков*, Ватутина…

К стадии огранки была причастнее другая «институция» 1970-х годов с Бахытовым участием — поэтическая группа «Московское время». Это неформальное товарищество поэтов, объединенных, помимо отвращения к советской власти и презрения к советской поэзии, осознанием своей поэтической правоты и верностью поэтической традиции. Дарование у каждого свое, но в воспитании вкуса «Московское время» сильно преуспело. Знаковые имена из предшественников — Пушкин, Баратынский и Мандельштам, а из современников — Тарковский, Галич и, с оговорками, Бродский.

Состав был хотя и переменным, но твердое ядро вполне просматривалось: Саша Сопровский, Таня Полетаева, Саша Казинцев, Сережа Гандлевский, Бахыт, Алеша Цветков, Володя Сергиенко, Наташа Ванханен, Павел Нерлер, Валя Яхонтова, Маша Чемерисская, Миша Лукичев. В постоянный «социум» входили и залетные челноки-питерцы — Виталик Дмитриев, Лена Игнатова, Лена Чикадзе и Ира Фоменко. Заглядывали, но не часто, Кублановский, Величанский, Володя Аристов, позднее присоединились — и прочно — Витя Санчук и Веденяпины, Дима и Маша. Лидерами (я бы даже сказал, синдиками) «Московского времени» были двое Саш — Казинцев и Сопровский, из них первый претендовал и на формальные атрибуты лидерства, беря на себя «ведение собрания» и будучи в неизменном сопровождении жены, исполнявшей секретарские функции.

Собирались в разных местах — и у Бахыта, и у Тани Полетаевой, раза два у меня (в том числе когда провожали Цветкова), но чаще всего — за длинным столом у Вали Яхонтовой на Щелковской. Почти всегда читали стихи, реже что-то, кроме стихов, обсуждали (те же «Альманахи», например). Валина мама жалела дочкиных друзей и всегда выставляла горячую картошку и что-то еще. У кого-то с собой было дешевое вино («Эрети» или «Фетяска»), а Бахыт был славен и тем, что, как дипломированный химик, владел секретом превращения копеечной морилки в относительно приличную (бррр!) водку.

Валя же организовывала и вылазки в лес, например, за грибами. А я несколько раз вытаскивал народ на родину своего псевдонима — на апрельское половодье у Покрова на Нерли. Как-то с Сопровским мы увлеклись и добрались до Юрьева-Польского, где он шлифовал свою книгу «1974». Как человек с геофака, я интересующихся пристраивал в экспедиции, а позднее даже как-то пару раз сбивал поездки в Тифлис за подстрочниками.

Бахыт экспедициями не интересовался, а сибаритствовать предпочитал в городском комфорте, будь то хоть в Старом, хоть в Новом Свете.

Когда у часов истекает завод,
среди отдыхающих звезд
в сиреневом небе комета плывет,
влача расточительный хвост.

И ты уверяешь, что это одна
из незаурядных комет —
так близко к земле подплывает она
однажды в две тысячи лет!

А мы поумнели, и жалких молитв
уже не твердим наугад —
навряд ли безмолвная гостья
сулит особенный мор или глад.

Пусть, страхом животным не мучая нас,
глядящих направо и вверх,
почти на глазах превращается в газ
неяркий ее фейерверк,

кипит и бледнеет сияющий лед
в миру, где один, без затей
незримую чашу безропотно пьет
рождающий смертных детей.