Мое первое случайное соприкосновение с вселенной «Майора Грома» состоялось в 2013 году, когда несколько комиксов о еще мало кому известном петербургском полицейском мне в книжном магазине вручили в нагрузку к томикам «Скотта Пилигрима». Возможно, молодое издательство Bubble Comics таким образом стремилось представить публике нового российского супергероя, укладывая его в один комплект с американскими с намеком на конкурентоспособность сотрудника МВД в кепке-хулиганке перед лицом всяческих Веномов и мистеров Фантастиков.

Однако более вероятно, что «Майор Гром» попросту не продавался и ретейлер был счастлив от него избавиться под видом промоакции. Эта гипотеза показалась мне наиболее реалистичной после ознакомления с нежданными подарками, которые навели на меня — на тот момент десятилетнего подростка — закономерную тоску. Закономерную, поскольку вряд ли в Москве 2013 года нашелся бы тинейджер, который всерьез воспринял бы похождения силовика, пожирающего шаурму в перерывах между разборками с ультраправыми болельщиками «Зенита», как нечто достойное внимания — по крайней мере, на фоне того же «Скотта Пилигрима» или классического «Человека-паука».

Желание это также было вполне закономерно для ребенка, успевшего запрыгнуть в последний вагон детства в России без разговоров об «импортозамещении в сфере культуры» и запрете западных супергероев, для которого эти самые супергерои в целом задали визуально-эстетические параметры поп-культуры, допускающие появление в комиксах «Могучих рейнджеров» или Супермена, но выдающие системную ошибку при вторжении на ту же территорию радикализовавшегося Дяди Степы с шаурмой.

Но все это ретроспектива, утратившая актуальность во второй половине 2010-х, когда «Майор Гром» стремительно начал набирать популярность. В 2021-м вышел первый полнометражный фильм франшизы «Майор Гром: Чумной доктор», по итогам года оказавшийся в топ-30 по просмотрам на Netflix и спровоцировавший ажиотаж во время автограф-сессии с актерами в Центральном детском магазине на Лубянке: вопреки ожиданиям организаторов мероприятия на него пришло свыше пяти тысяч молодых людей. В мае этого года состоялась премьера сиквела «Чумного доктора» «Игра», которая, несмотря на отсутствие в российском прокате каких-либо западных конкурентов и эпидемиологических ограничений в кинотеатрах, в кассовом отношении полностью провалилась.

«К сожалению, мы видим, что фильм вообще не «зашел» широкой аудитории, его воспринимают очень субкультурным, фанатским, что в целом неплохо», — прокомментировал провал продюсер фильма Михаил Китаев. Это важно зафиксировать, поскольку

В то же время как франшизе с относительно реалистичным сеттингом — Санкт-Петербургом, полицейскими, продажными судьями, дронами и терактами — «Майору Грому» совершенно не удается его использовать для некой социальной актуализации вселенной и «попадания в нерв», как это не так давно случилось, например, с сериалом «Слово пацана». Все три вышедших на сегодняшний день полнометражных фильма про майора Грома — это нечто «между», пытающееся лавировать посреди образов и штампов из голливудских комиксоидов и сугубо российских криминальных архетипов, будто бы и вправду экспортированных из энтэвэшных сериалов про доблестных полицейских.

Однако при всей концептуальной невнятности франшизы, в которой я нахожу объяснение ее массово-прокатной несостоятельности, с Михаилом Катаевым можно согласиться в том, что в субкультурной и фанатской среде «Майор Гром» все еще востребован. Продажи комиксов растут (а после выхода «Игры» и вовсе подскочили в пять раз), в сообществе их издателя Bubble в VK — 317 тысяч активных подписчиков, а 800 тысяч зрителей в российские кинотеатры на «Игру» все же пришли.

На фоне того самого столпотворения трехлетней давности на встрече с актерами «Чумного доктора» в центре Москвы эти обстоятельства указывают на существование в России супергеройской фанбазы в ее западном понимании, образовавшейся вокруг персонажа, феномен востребованности которого в западное понимание «супергеройства» нисколько не встраивается.

В своей работе «Миф о Супермене» Умберто Эко сравнивал культового американского супергероя с Питером Пэном и Пантагрюэлем, заключая, что «герой, силы которого превосходят обычную человеческую меру, — одна из констант народного воображения». Константа эта, по мнению Эко, в индустриальном обществе, где люди живут в состоянии фрустрации из-за оторванности от средств производства, обречена на возведение в абсолют. Личная физическая сила человека «постоянно терпит унижение перед лицом мощных машин», а большие организационные структуры забирают у него самостоятельность в принятии решений, из-за чего современные супергерои становятся наивысшей степени воплощением потребности в силе, «которую средний гражданин испытывает, но не может удовлетворить».

Собственно, Супермен, Человек-паук, Капитан Америка и другие иконы западной поп-культуры — это именно такие типологические «образцы безоглядной воли», романтические мифы, в зрелищно-гипертрофированной форме напоминающие индустриальному человеку о его всесильности. За счет прямой с ним идентификации: те же Супермен и Человек-паук в обычной жизни зарабатывают на хлеб журналистами.

Такая система ожиданий от супергеройских образов с раннего детства, проведенного за просмотром мультфильмов от DC и Marvel, присуща и мне, из-за чего попавшие мне в руки комиксы о майоре Громе в 2013 году вызвали у меня бессознательное недоумение. Вынося за скобки всяческие стилистически диссонирующие с классической комиксной эстетикой наряды, имена и в целом поведение героев вселенной «Майора Грома», при ее рассмотрении сквозь «западную призму» в глаза сразу же бросается очевидное противоречие: Игорь Гром — никакой не супергерой.

На сайте издательства Bubble он описан как идеальный полицейский, обладающий «непоколебимым чувством справедливости, хорошей физической и боевой подготовкой, аналитическим складом ума и неподкупностью», но не суперспособностями. «Майор Гром» — это буквально франшиза о добросовестном сотруднике МВД, концептуально более близкая скорее старым американским полицейским сериалам вроде Hawaii Five-O и Dragnet, а не голливудским фильмам о супергероях.

Образ Игоря Грома будто бы сознательно дистанцирован от какой-либо «супергеройскости», поскольку само по себе отсутствие сверхъестественных способностей для супергероя еще не приговор, чему есть много примеров. Тот же Бэтмен (с которым российская пресса отчего-то особенно любит сравнивать Грома), Железный человек — обычные люди, сумевшие или зрелищно «достроить» свое «непоколебимое чувство справедливости» за счет изобретений вроде высокотехнологичных доспехов и крыльев, или просто переодевшиеся в эффектные костюмы, которые давно укрепились в массовой культуре как неотъемлемый супергеройский атрибут.

И это Игорю Грому, вычурно эстетически приземленному, одетому в кожанку и кепку полицейскому, совершенно чуждо. При этом сами авторы франшизы в комиксах и фильмах регулярно подчеркивают его «супергеройскость» — в «Игре» на папке с личным делом майора вовсе красуется надпись «сверхчеловек».

Такая оптика, в которой «русским супергероем» и «сверхчеловеком» предстает, грубо говоря, не более чем харизматичный, честный и профессиональный силовик, продиктована куда менее абстрактно карнавализованной (по сравнению с западной) системой ожиданий от культурного продукта — и от супергероя как архетипа в частности. Эта система отвязана от западной комиксоидной традиции и не требует от персонажа каких-либо сверхъестественных способностей или яркого обличья, чтобы считывать его как «сверхчеловека».

Поскольку для социокультурного контекста, который эту систему ожиданий породил, «сверх» и «экстра» — это не про путешествия по Нью-Йорку на паутине или суперменовские перемещения планет с орбит, а про раскрытие преступлений и предотвращение тюремных бунтов. Собственно, «Игра» начинается с демонстрации «народного почитания» Грома, которого он был удостоен за поимку серийного убийцы. Казалось бы, простое исполнение своих служебных обязанностей, за которое жители альтернативного Санкт-Петербурга поставили ему памятник, а также сделали героем комикса и фильма.

Этот альтернативный Петербург в целом подчеркивает несколько утопичный характер «Майора Грома» как вселенной, где полицейские сидят в участке американского типа, ходят в красивой форме (также, очевидно, подсмотренной в западных полицейских сериалах), не мешают митингующим у здания главного управления МВД, сотрудничают с западными производителями дронов и действительно занимаются раскрытием преступлений.

Это фильм, в котором мне кажется бессмысленным искать какие-либо более глубинные, политически-идеологические пласты — в «Игре» они проявляются разве что в мимолетных отсылках к штампам российских госСМИ, называющих взрывы «хлопками». «В фильм мы намеренно не закладывали конкретных политических мотивов, мы говорили об общественных проблемах, о коррупции, о конфликте справедливости и правосудия. Наши герои — это не чиновники и управленцы, а именно богачи и нечистые на руку люди, чей бизнес и связи вредят обществу, а совесть и честь у них отсутствуют», — рассказывал в 2021-м после выхода «Чумного доктора» его режиссер Олег Трофим. Этот подход заметен и в «Игре».

В целом, вынося за скобки увлечение западными комикс-студиями тематикой холодной войны в середине XX века, такая сдержанная аполитичность, совмещенная с сосредоточенностью на справедливо-правосудной проблематике, — это довольно базовый для супергеройских нарративов западной традиции содержательный сеттинг. И сеттинг этот в «Майоре Громе» выглядит несколько диспропорционально как раз на фоне отказа франшизы играть по западным правилам во всем остальном — в особенности в выстраивании образа самого Игоря Грома, который в подобных декорациях предстает как энтэвэшный подполковник Станислав Карпов посреди Готэм-Сити.

И кажется вполне закономерным, что

— или как минимум любопытный эксперимент по русификации сугубо западного поп-культурного паттерна.

На мой взгляд, если что-то любопытное из этого эксперимента и вышло, так это попытка продемонстрировать ожидания того самого «среднего гражданина» из текста Умберто Эко от «русского супергероя». Если мы условимся считать «Майора Грома» действительно репрезентативной, народной франшизой вроде «Супермена» в американском контексте, то можно сделать вывод, что не удовлетворяемые потребности русского человека, удовлетворения которых он ожидает от «сверхчеловека»/«супергероя», — это вершение правосудия и справедливости. Что, конечно, несколько печально.