Прежде чем разбирать сами тексты, надо сказать, что идея собрать в одной книге всю классику по типам героев, как кажется, находка невероятно удачная. Не только потому, что это значительно облегчает жизнь школьникам, пишущим сочинения про «маленьких», «лишних» и «бедных» людей и с трудом их между собой различающим. Это, в первую очередь, актуализирует классику и делает ее созвучной сегодняшнему дню — потому что в галерее повторяющихся типажей виднее и повторяющиеся из века в век проблемы российского общества.

Детально эту актуализацию разобрал в своем предисловии Александр Архангельский — подробно пересказывать его не буду, очень советую прочитать в полном книжном варианте: в самом деле многое становится понятно и про нас, и про классику. Основная мысль его статьи заключается в том, что все истории «бедных людей» в русской — и не только — классике развиваются на фоне жизни огромной империи, которая живет за счет этих маленьких судеб и при этом не принимает в них никакого участия и не выражает к ним никакого сочувствия. Все авторы, писавшие о «бедных людях», не договариваясь, помещали своих героев в декорации войны и на роль антагониста вводили Империю — с ее амбициями и с ее равнодушием:

Иначе говоря, вся литература о «бедных людях» построена на одном главном принципе — на контрасте между тем, что Борис Акунин (считается в РФ террористом, экстремистом и «иноагентом») называет «большим миром» и «малым миром», то есть между судьбами государства и судьбой конкретного ее гражданина. Сейчас, когда противостояние между тем и другим снова обострилось до предела, самое время попытаться посмотреть на ситуацию глазами классиков.

Удивительным образом все те имена и тексты, которые, вырывая из контекста, так старательно пытаются сейчас натянуть на знамена, оказываются совсем «про другое». Дело в том, что ни в одном из произведений — от Карамзина до Баратынского — военные действия не являются проявлением ни благородства, ни самопожертвования, ни любви к отечеству. Наоборот: в каждом тексте война является либо предлогом для того, чтобы смыться от надоевшей возлюбленной, либо провокацией (или люби меня, или я на войну уйду — в «Бэле» Лермонтова), либо просто непреодолимой преградой между людьми. Вот, например, сцена из «Бедной Лизы», когда заскучавший Эраст придумал повод уйти от главной героини:

Надо ли напоминать, что никакая смерть за отечество Эраста, конечно, не постигла — в армии он все время своего пребывания играл в карты вдалеке от линии боевых действий, не слишком заботясь о своей чести. Зато, как говорится, сколько пафоса.

Точно ту же функцию выполняет война в «Эде» Баратынского: молодой русский гусар, влюбившийся поначалу в финку Эду, понемногу начинает скучать — и на его счастье империя очень своевременно начинает войну:

Невинной нежностью не раз
Она любовника смущала,
И сожаленье в нем подчас,
И угрызенье пробуждала;
Но чаще, чаще он скучал
Ея любовию тоскливой
И миг разлуки призывал,
Уж как свободы миг счастливый.
Не тщетно!
Буйный швед опять
Не соблюдает договоров:
Вновь хочет с русским испытать
Неравный жребий бранных споров.
Уж переходят за Кюмень
Передовыя ополченья:
Война, война! Грядущий день —
День рокового разлученья.

Немного иную — но тоже не самую благородную — роль война играет в «Кавказском пленнике». В этой поэме, как мы помним, все заканчивается тем, что черкешенка освобождает русского солдата и помогает ему бежать из плена, после чего топится в реке. Освобожденный грустно смотрит на круги по воде, после чего поворачивается и радостно идет туда, где сверкают русские штыки. За этим следует эпилог-ода вечному двуглавому орлу и славе русского оружия:

И воспою тот славный час,
Когда, почуя бой кровавый,
На негодующий Кавказ
Подъялся наш орел двуглавый;
Когда на Тереке седом
Впервые грянул битвы гром
И грохот русских барабанов <…>.

На мой взгляд, «Кавказский пленник» — самый яркий образец контраста между «большим» и «малым» мирами: отличающийся и по тону, и по теме эпилог, без перехода следующий за сценой самоубийства девушки, очень наглядно иллюстрирует разлом масштабов и интересов: Империя живет войной, и невинные жертвы — особенно жертвы невозможной любви между завоевателем и завоеванным — ее не интересуют.

Но тема «бедных людей» не вращается исключительно вокруг темы войны — и это, пожалуй, самое важное, о чем нужно сказать, поскольку об этом не говорит ни предисловие Александра Архангельского, ни сборник. В «Бедные все» не был включен роман, давший название и типу героев, и (косвенно) сборнику, — «Бедные люди» Достоевского. Роман этот можно прочитать, конечно, по-разному, — но если читать его под углом взаимоотношений государства и его гражданина, то получится роман о ресентименте. Переписка двух — и «бедных», и «маленьких» — людей, живущих в полной нищете, но изо всех сил пытающихся найти смысл жизни друг в друге, показывает, откуда этот ресентимент появляется и почему является главным чувством огромной страны.

При этом можно сколько угодно пытаться убеждать себя, что «всякое состояние определено Всевышним на долю человеческую. Тому определено быть в генеральских эполетах, этому служить титулярным советником; такому-то повелевать, а такому-то безропотно и в страхе повиноваться». Можно делать вид, что хорошо и так — в низком социальном статусе, в съемной комнате площадью в пару метров и с двухразовым питанием. И все-таки за всем этим будут прорываться и претензии на большее, и упреки всем, кто живет лучше, — и попытка себя с этими лучшими уравнять:

А за этим «вот!» — попытки убедить себя, что есть и вкус в литературе (хотя хвалит «бедный человек» не того автора, кто талантлив, а того, кто согласится ему «благоволить») и что уже «слог начал складываться». А за ним — теории заговора и уверенность, что весь мир обсуждает «бедночеловеческую» ничтожность и уровень жизни. И самое главное — узнавание себя во всех акакиях акакиевичах и самсонах выриных с вечным чувством оскорбленности и дискредитированности.

Сейчас, когда стало особенно модно говорить, что история России ходит кругами, перечитывание классики кажется особенно полезным занятием. Полезно оно потому, что высвечивает все основные проблемы, из-за которых эти круги кажутся бесконечными.

Меняется только статус тех, кто выводит все эти проблемы на поверхность, — и уже ни Пушкину, ни Лермонтову, ни Баратынскому нельзя выписать штраф за дискредитацию российской армии.