Применим ли опыт советских диссидентов в современной России? Именно этот вопрос задали друг другу собравшиеся 12 мая в московском офисе «Яблока» участники круглого стола — в том числе и сами диссиденты. Александр Даниэль, Вячеслав Бахмин, Валерий Борщев, Алексей Смирнов, Александр Подрабинек и другие правозащитники были приглашены на мероприятие, чтобы рассказать «о своем опыте противодействия системе и том, что из этого может быть востребовано сейчас». Правда, выступавший первым Александр Даниэль почти сразу признался, что в «такие темные времена, как сейчас, мы не жили», поэтому диссидентский опыт прошлого вряд ли пригодится молодежи.
— В последние два года в особенности к нам приходят люди — молодые, энергичные, политизированные — и говорят: «Поделитесь опытом! Вдруг этот опыт будет нам полезен. Мы хотим знать, как мы можем его использовать», — сказал Даниэль. — И я очень старался, тужился, искал, чтобы сказать этим ребятам, каким полезным опытом я могу с ними поделиться. И понял, что никаким. Я совершенно не знаю, насколько и как может быть полезен опыт нашего поколения. Насколько он может быть полезен тем молодым ребятам, которые зарабатывают себе за граффити и посты в интернете реальные сроки и которых преследуют куда круче, страшнее, чем преследовали моих друзей-диссидентов 40–50 лет назад. Мне им нечего посоветовать.
Даниэль отметил:
главное, что может сделать сейчас диссидентское движение, — продолжать издавать книги о своей деятельности, а уж молодежь сама решит, нужно ли им что-то из этого опыта.
И после этого в серии вопросов и ответов на трибуну с микрофоном вышла женщина из поколения 1970-х, когда, по ее словам, «все было хорошо и замечательно». Она спросила, что так не нравилось диссидентам в советской власти, почему они с ней боролись. Ведь, мол, сейчас капитализм, то есть фактически рабовладельческий строй, а раньше… В своем уточняющем вопросе женщина пояснила, что работает кадровиком и видит нехватку кадров. Понятно, что часть мужчин отправилась воевать, другие уехали из России, но ведь и рожают мало, а «при советской власти люди размножались, значит, не так все было плохо! А где я сейчас возьму людей, как я буду закрывать нехватку кадров?»
Юлий Даниэль, Светлана Ганнушкина и Валерий Борщев. Фото: Наталья Демина — специально для «Новой»
В ответ правозащитница Светлана Ганнушкина (признана «иноагентом». — Ред.) сказала, что ее «в советское время не устраивала ложь, которую мы слышали везде и всюду».
— Очень остро я отреагировала на антисемитизм, который отрицался, однако всюду присутствовал. Меня это не коснулось, у меня и фамилия русская, и в паспортах у моих родителей национальность «русский». Это коснулось моих талантливых однокурсников, евреев с мехмата МГУ, которые должны были, когда их приглашали на международные конференции, отказываться. Их вызывали в отдел кадров и требовали, чтобы они в ответ писали, что не могут приехать «по семейным обстоятельствам». Затем на мой родной мехмат МГУ перестали брать евреев, на приемных экзаменах устраивались две аудитории. В одну эти «генетики» направляли тех, у кого нос был не такой формы, а в другую — русских ребят. И это длилось очень долго. Вы удивляетесь? — обратилась Ганнушкина к женщине, которая на протяжении ее ответа постоянно что-то комментировала. — А я это воспринимала как личную боль и вину, потому что это делалось так же, как это происходит сегодня. Я как гражданка России воспринимаю то, что делают наши власти, как свою ответственность и свою боль. И поэтому я начала этому противодействовать и оказалась в кругу людей, которые готовы были меня поддержать.
— Но уже существовал же Израиль! — возразила так любящая СССР женщина из зала.
— При чем тут Израиль? Почему люди, которые родились и выросли здесь, должны были ехать в Израиль? — парировала Светлана Ганнушкина, и после этих слов зал зааплодировал. — Кроме того,
- во-первых, было много людей, которых не выпускали из СССР в то время. Мы требовали, чтобы им разрешили выехать, а это было совсем нелегко.
- И во-вторых: с какой стати они должны уезжать?! …Наше гражданство не зависит от национальности.
Следом выступили другие диссиденты, которые рассказали о том, как тем или иным путем пришли к осознанию необходимости защищать права в советское время. Кто-то отстаивал права верующих, кто-то занимался самиздатом — но общую мотивацию лучше всех, пожалуй, сформулировал Вячеслав Бахмин, сопредседатель Московской Хельсинкской группы и председатель правления Общественной комиссии по сохранению наследия академика Сахарова. Главным толчком стало несоответствие между реальной жизнью и тем, что писали в газетах, о чем снимали фильмы, говорили по радио, заметил он.
— Не хотелось лицемерить и врать вместе со всеми, когда ты уже начинаешь понимать, что происходит, — сказал Бахмин.
Валерий Борщев и Александр Подрабинек. Фото: Наталья Демина — специально для «Новой»
Словно развивая эту тему, диссидент и правозащитник Александр Подрабинек, выступавший после других коллег по цеху, заявил:
важное отличие диссидентского движения от политической деятельности (которой являются действия в том числе оппозиции) заключается в том, что «диссиденты вдохновлялись идеей противостояния, а политики вдохновляются стратегией компромисса».
Он напомнил собравшимся о ярком примере — законе об «иноагентах», принятом в России как поправка к другому закону в 2012 году. Затем было внесено еще 10 ужесточающих норм, а оппозиционеры шаг за шагом в течение этих двенадцати лет отступали, ставили себе плашки «иноагентов» вместо того, чтобы бороться против этого закона, уверен Подрабинек.
— Власть, видя эту уступчивость, только напирала и вводила новые драконовские законы. А оппозиция не проложила себе предел, где надо остановиться. Что заставляет BBC, важнейшую британскую корпорацию, или тех людей, кто живет сейчас на Западе в безопасности, ставить себе эти упоминания «иноагентов»? Деньги? Наверное. В диссидентском движении был предел такой уступчивости, потому что там была нравственная мотивация. А в оппозиционном движении такого предела нет, потому что главное — расчет, — говорит правозащитник.
Акция памяти, посвященная «демонстрации семерых». Санкт-Петербург, 2017 год. Фото из соцсетей
Подрабинек напомнил о проходящих многотысячных протестах в Тбилиси против вводимого там собственного закона об «иноагентах».
— Почему в Тбилиси, где живет в 20 раз меньше людей, чем в Москве, на улицы вышли 50 тысяч человек, а у нас нет? Мы просто повозмущались, просто поговорили. Почему? Это не риторический вопрос. А я вам скажу почему. Потому что в Грузии есть качественная политическая оппозиция, которая не позволяет собой манипулировать. Люди вдохновляются ее позицией и пытаются оказать сопротивление тоталитарному реваншу. У нас этого нет, — с сожалением отметил он.
То же самое, к слову, произошло в России и со свободой митинга и шествий, когда российская оппозиция шаг за шагом сдала свои позиции, соглашаясь согласовывать свои акции, добавил Подрабинек. Как бы подытоживая тему круглого стола, он заметил, что
«диссиденты не стали политической силой, когда у них во время перестройки была такая возможность, и это очень печально».
— А та демократическая оппозиция, которая появилась, была довольно лояльна по отношению к власти, искала компромиссы, искала сотрудничества, люди ходили на приемы к президенту (при этом вполне соглашаясь с тем, что он нелигитимен), входили в состав советов при президенте, — сказал Подрабинек. — А вообще, пока проблема прав человека будет считаться второстепенной и находиться где-то на периферии общественного сознания, наша страна так и будет ходить по этим граблям.
И с этим согласились, пожалуй, все: именно несоблюдение прав человека в России — краеугольный камень всех проблем.
