Вот уже два года не устаю изумляться новой жизни старых понятий. Теперь слово «протест» — из разряда ругательств, оно почти синоним слов «кровь» и «террор». Однако смею заметить: львиная доля лучшего, что написано на русском языке, — это в той или иной степени литература протеста. Что не отменяло главного: любой вид протеста отвергал смертоубийство в любом его проявлении. Даже такой радикальный господин, как Радищев, ужаснулся, увидев кровавый финал Французской революции, которой он прежде восхищался. Среди обилия версий его самоубийства именно эта представляется достаточно убедительной.

Итак, идеологическое переформатирование общества движется широким фронтом. Наглядный пример продемонстрирован публике с помощью сериала о декабристах, который только что завершился на Первом канале.

Блокбастер от Константина Эрнста и Анатолия Максимова сопровождался идущими в повторах выпусками «Большой игры» от гроссмейстера Вячеслава Никонова, переименованной в «Большую историю».

Ощущение спецоперации по нейтрализации декабристов нарастало с каждым днем. Истоки внезапного ниагарского напора — не такой уж бином Ньютона. Пять лет назад, когда сериал был еще просто фильмом, Максимов провозгласил: мы хотим говорить о декабристах вне шелухи современного контекста. Не получилось: и тогда победила шелуха, а сегодня — тем более. Самое примечательное — трансформация контекста. В 2019-м «Союз спасения» демонстрировался в атмосфере «московского дела» (уголовное дело о массовых беспорядках во время митингов протеста «За честные выборы»), в 2024-м — в атмосфере ухода Навального. Никонова, полагаю, мобилизовали для того, чтобы уточнить акценты. А вдруг кому-то покажется, что авторы сериала с симпатией относятся к бунтовщикам?

Никонов взялся за дело вдохновенно. Он с таким рвением наносил благородную патину на образ Николая I, что могло закрасться подозрение: а вдруг не того Николая канонизировали? Впрочем, его рвение показалось мне избыточным. Авторам сериала император тоже нравится. Настолько, что на роль Николая Павловича отрядили милого Ивана Колесникова, чей взор исполнен сострадания к окружающему миру. Каждая эпоха читает иероглифы истории по-новому. Герцен изображал Николая Павловича человеком со свинцовыми пулями вместо глаз. Но кто такой нынче Герцен, чтобы к нему прислушиваться? Релокант, либерал, «иноагент». Подумаешь, серьезные исследователи давно пришли к выводу: империя Николая I — прообраз государства, поглотившего общество.

И вот уже Никонов, утирая пот со лба, выносит свой главный вердикт: «В России верховной власти прощают всё, кроме слабости». Ура, товарищи!

Но ведь мало просто соорудить пьедестал для императора, следует срочно ответить на жгучий вопрос: кто такие декабристы — герои или изменники? И пока участники толковища бубнят об эволюции взглядов, ведущий уже впереди на лихом коне. Для надежности Никонов подключает к дискуссии «наше всё». Он вроде бы знает о разговоре Пушкина с царем (в котором, напомню, Александр Сергеевич подтвердил: несомненно, принял бы участие в восстании, если бы был в Петербурге), но у Никонова особенная стать. Волшебным образом в данном споре славян между собой Пушкин как бы поддержал Никонова. Ведь непримиримость к тем, кто мыслит иначе, чем принято сейчас, входит в состав пресловутого культурного кода нации. А главный поэт державы (следите за рукой!), разумеется, не может быть исключением.

Декабристов жаль. Они уж точно достойны лучшей участи. Через 199 лет после выхода на площадь молодые люди предстали перед благодарными потомками эдакими мажорами при эполетах. (Точное попадание в цель: роль Пестеля исполняет Павел Прилучный, звезда сериала «Мажор».) Сумерки культуры надвигаются с угрожающей скоростью.

Начинала с Всемирного дня писателей, им и закончу. В этот день исполнилось 125 лет со дня рождения Юрия Олеши. Человек сколь талантливый, столь и неугодный своему отечеству, однажды пророчески заметил: «Бешено наматывался клубок непоправимости». Юрий Карлович знал, о чем говорил. И мы теперь знаем.