Мало кто помнит теперь, что на ранней заре постсоветского капитализма существовала такая система взглядов на взаимоотношения государства и бизнеса, пафос которой был направлен против того, что тогда считалось «пережитками социализма» — против стремления государства всем управлять, стремления чиновников все держать под своим контролем. Думалось, что с ходом времени эта черта государства, лишняя в системе рыночной экономики, сойдет на нет. Чтобы это побыстрее произошло, приговаривали: «Государство, отойди!». Существовал (официально!) лозунг: «Меньше государства!».

Мелкий и средний частный капитализм занял в те поры нишу в 1/10 ВВП. С тех пор, что бы ни совершалось в нашей экономической и социальной истории, этим размерам малого и среднего предпринимательства вырасти не удалось. Не получился у нас из него средний класс. Правда, согласно авторитетному мнению А.А. Аузана, начиная с ковидных времен, пошел в рост тот сектор малого бизнеса, который стал использовать возможности цифровизации. Может быть, мы о нем еще услышим. Пока мы наслышаны лишь о том, как рос сегмент бизнеса крупного и крупнейшего.

В те ранне-рыночные времена ходили рассказы о том, как в странах капитала крупные корпорации окружают себя роем мелких и средних предприятий, выполняющих для них различные вспомогательные задачи с расторопностью, которая доступна мелким и не доступна крупным субъектам рыночной деятельности.

Наши крупняки пошли, однако, по другому пути. Тому, который В.И. Ленин называл «империализм», т.е. превращением фирм в империи, поглощающие все вокруг. Ленин накануне событий октября 1917 года указывал, что сам капитализм в России хоть и растет, но по объемам еще далеко не на первом месте в мире. А вот в его перерождении в империализм Россия, мол, дает фору всем остальным. На этом основании Ленин и решался подвергнуть ревизии тезис Маркса, что социалистическая революция может созреть лишь в недрах развитого капитализма. Да, капитализм у нас еще не очень, признавал Ленин, но вот империализм… Его превратить в социализм, где обобществлены средства производства, нетрудно, он сам все уже загреб под себя (выражаясь по-марксистски, «обобществил»).

Прав ли был Ленин с идеей соцреволюции, мы обсуждать не будем. Мы его вспомнили потому, что нынешний российский крупный бизнес с самого своего рождения проявлял империалистические (получается, родовые) замашки. Факт таков, что росбизнес стал поглощать мелкоту, ее услуги и товары, которые они могли автономно производить и ему продавать. Он предпочитал производить их у себя, внутри собственной корпорации.

(Мы не беремся считать, какой вариант выгоднее в масштабах корпорации и какой выгоднее в масштабах национальной экономики.

На долю малого и среднего бизнеса осталась розничная торговля, перевозка мелких партий грузов, другие мелкие услуги. Незаметно реализовалась мечта тех наших коммунистов позднесоветской эпохи, которые завидовали ГДР: вон у них и парикмахерские частные есть, и мастерские, социализму это не вредит. Нынешние руководители, помнящие ГДР тех лет, должны быть довольны этим нашим маленьким и совсем безвредным сектором частного предпринимательства. Громаде государственного капитализма/социализма, возвышающейся над ним, он вовсе не интересен.

Кому он интересен? Санэпид- и пожнадзору, всяческим властям местного уровня. (Раньше мы бы сказали еще: рэкету. Но теперь это дело в более надежных руках.)

Поговорите с тем, кто держит два ларька или автомойку. Этот человек не чувствует себя свободным предпринимателем, который «заплатил налоги и спит спокойно». Можно восхищаться изворотливостью, оборотистостью этих людей, но не ситуацией, в которой они находятся. Он/она знает, что в одночасье может лишиться лицензии или права на землю под ларьком, или самого ларька. Каждый/каждая из них знает, что в их дверь не раз постучатся те, кто для них и представляет государство на этом капиллярном уровне. А с этими людьми надо поддерживать хорошие отношения, надо знать: кому, когда и сколько. (Кстати, это они вместо него образовали теперь класс, который зовут «средний».) Таким предпринимателям не придет в голову ждать, что государство, как когда-то говорилось, ограничится ролью «ночного сторожа», не придет в голову сказать ему «отойди!».

Меж тем для большинства россиян, выступающих в роли покупателей или клиентов этих малых предприятий, их жизнь, как показал опрос «Левада-центра»*, представляется неким государственно-капиталистическим раем. Меньшинство, менее 40%, полагает, что «сейчас для российского бизнеса важнее, чтобы государство ему не мешало». Но более половины, а среди начальства и почти 55%, убеждены, что «сейчас для российского бизнеса важнее, чтобы государство ему помогало».

(Правда, мы не можем точно знать, что эти начальники имели в виду. Быть может, помощь государства они увидели в том, что бизнесу среднему, тому, кто ведет дела по «параллельному импорту», государство, не говоря об этом громко, объяснило, что им теперь многое позволено делать из того, что они умели, но за что их сажали. Гибкость — в условиях санкций — российского бизнеса, которой восхитились многие экономисты и руководители, как раз и связана с тем, что «серую» зону как бы обелили, что заработали теневые навыки. Чем жестче ваши санкции, тем свободнее наши бизнес-практики, так ответили мы Западу.)

Наши остальные граждане — покупатели и потребители — такого опыта общения с государством, как у владельцев малого бизнеса, не имеют. Поэтому они отвечают так, как им подсказывает основной тон эпохи: государственное всегда главнее негосударственного. Так было в советское время, так, наверное, лучше думать и теперь.

Из наших исследований последних лет мы знаем, что граждане отрицательно относятся к коррупции. Под ней они понимают подкупы и откаты, миллиардные неучтенные доходы и тому подобные злоупотребления. Они знакомы с ними в том числе из расследований группы покойного А. Навального. Они знают об этой коррупции, но знают и то, что к ней отношения не имеют никакого. Они не могут ничего получить из этих денег, не могут никого из коррупционеров поймать и наказать.

Рядовые люди редко называют коррупцией взятки, которые по обычаю им полагается давать в некоторых жизненных ситуациях: когда кого-то кладут на операцию, кто-то поступает учиться и т.п. Никто из них не любит это делать, но зло это терпят, тем более что не каждый же день приходится платить. Еще реже коррупцией называют использование связей, знакомств (оно же «блат» или «социальный капитал»). И этим тоже пользоваться приходится от случая к случаю.

А в повседневной жизни малого бизнеса без связей, говорили нам его представители, никуда. Для начала, ты просто не сможешь открыться и запуститься. Надо «знать людей». Собственно, это знание даже важнее самих взяток, о которых шла речь выше. Потому что «надо знать, кому давать». Иначе за предложение взятки они же тебя и посадят.

Российский обыватель пребывает в уверенности, что сейчас для успеха российского предпринимателя важнее «личная инициатива, энергия и предприимчивость» (не правда ли, красивые слова!). Как и в прошлом случае, так думает большинство в 51%. Среди опрошенных начальников это большинство возрастает почти до 70%.

А вот не очень приятная формулировка: «сейчас для успеха российского предпринимателя важнее нужные знакомства и связи во власти». Ее выбирало меньше 40%. Ответы предпринимателей здесь не на первом месте (40%). На откровенность чаще решались безработные (48%) и студенты (48%).

В те времена, воспоминаниями о которых мы начали эти заметки, свободный — по-настоящему свободный! — предприниматель имел шанс стать одним из главных положительных героев новой эпохи. Как личностный тип он мог стать одной из ведущих ролевых моделей и для тех, кто собирался не в бизнес, а в другие сферы. Но ему не дали. Вместо него героем, только отрицательным, стал «новый русский», потом — «олигарх». И тот и другой свободны в деньгах, могут распоряжаться активами и судьбами. Но как социальные акторы и они отнюдь не свободны.

А вдруг такими станут те предприниматели, которые сейчас оседлали волну цифровизации? Вот было бы здорово!

* Минюст включил в реестр «иноагентов».