Впервые он появился на маленьком серо-белом экране телевизора в 1966 году — на чемпионате мира в Англии. Это был первый чемпионат мира, который показывали в СССР по ТВ. И мир распахнулся. Те, первые герои незабываемы: дриблёр Эйсебио, лысый мудрец Бобби Чарльтон, жуткий забивала Херст и — молодой, двадцатилетний Беккенбауэр, явившийся в мировой футбол во всём обаянии своего благородного облика.

Он был джентльменом на поле. Это непросто. Трудно быть благородным в большой игре, где здоровые мужики, свирепея, носятся друг за другом и мячом в запредельной жажде победы, славы и денег. Трудно в зарубе матча, в беспрерывных столкновениях сохранять невозмутимый вид графа на дипломатическом приёме — так же, как трудно сохранять ровный пробор в толчее игры, среди бегающих с выпученными глазами, потных, взлохмаченных, орущих своих и чужих.

В 1966 году в полуфинале чемпионата мира он обводящим ударом из-за штрафной забил второй, победный для Германии гол в ворота сборной СССР, в которых стоял Яшин. В той игре шла драка и поножовщина, Численко ударил одного из немцев кулаком в лицо и был удалён, страсти кипели, но всё это не оказало никакого воздействия на отношения Беккенбауэра и Яшина. Они стали друзьями, и много позже Кайзер Франц приезжал к Яшину в гости в Москву и сидел за праздничным столом в его квартире.

В 1970 году, на чемпионате мира в Мексике, в полуфинале против итальянцев, в игре, про которую мало сказать «захватывающая», потому что она была возносящая, убивающая, доводящая до восторга, роняющая в отчаяние и в конце концов дающая катарсис, Беккенбауэру сломали ключицу и выбили плечо. Он не ушёл с поля и бегал с рукой, висящей на белой повязке, и, как ни странно, повязка ему шла, как всё в жизни ему шло — форма «Баварии», форма сборной, капитанская повязка, строгие пиджаки, пуловеры нежных цветов, бабочка франта, галстук менеджера, спортивные костюмы, фраки, длинные волосы в молодости, седина позднее. Всё ему шло, счастливчику Францу, избраннику судьбы, который стал чемпионом мира как футболист, а потом как тренер. Таких в истории трое: Загалло, Дешам и он.

В 14 лет, играя за юношескую команду клуба «Мюнхен 1860» против мальчиков на два года старше, он получил от одного из них оплеуху (что ты строишь из себя умного, играй как все!) — и эта затрещина катапультировала его в «Баварию», где он провёл почти всю свою жизнь.

Для этого ему нужна была правильная позиция, и он её получил — последний защитник, либеро. Располагаясь позади всех, он видел всё поле перед собой, видел все сдвиги и течения игры, видел и мог на них влиять.

Беккенбауэр вернул слову «либеро» его смысл. «Либеро» — значит «свободный». До него либеро были чистильщиками, которые, стоя сзади линии обороны, подчищали и исправляли ошибки тех, кто играл перед ними. Беккенбауэр делал это тоже, но ещё он был свободным художником с большим диапазоном действий, он периодически оставлял своё место позади всех и выдвигался в центр, откуда тонкими и точными пасами создавал атаки. И в атаке он появлялся всегда неожиданно — влетал в свободные зоны на большой скорости и в слаломном проходе разрезал защиту соперника. Он был универсальный игрок, отлично умевший всё, но сила его была не в дриблинге, не в выносливости, не в ударе, а в способности быть в центре игры, притягивать к себе игру, влиять на неё.

Есть такие люди, которым не обязательно самим говорить в разговоре, они и молча, одним своим присутствием, влияют на разговор.

Так и Беккенбауэр влиял на игру одним своим присутствием на поле, она сама к нему стекалась и кружилась вокруг него.

В Германии его называли Lichtgestalt — «светлый образ». Сам он говорил, что всё, что он делал в жизни, получалось у него само собой, без адского труда, насупленных бровей и сжатых зубов. Это чувствовалось по его пластичному бегу на поле, по его изящному обращению с мячом и по его манерам в жизни. Мальчишкой, только пришедшим в «Баварию», он уже ездил на роскошном «Мерседесе» и — в духе 60-х, на которые пришлась его молодость — имел любовные истории, так что тренер Крамер на сборах поселял его в одном номере с собой, чтобы быть уверенным в его здоровом сне.

Этот счастливчик, появлявшийся на светских раутах во фраке и с бокалом шампанского в руках, в 1974 году в Мюнхене, в финале чемпионата мира, как капитан сборной Германии пожал в центре поля руку другому великому игроку эпохи — голландцу Круифу. Творческая игра Круифа меняла футбол, но чемпионом стал Беккенбауэр, игравший в компании таких людей, как Брайтнер и Мюллер. Эта компания казалось выросшей в одном дворе, так они играли и так дружили, хотя и ссорились. Между королём светской жизни, чисто выбритым элегантным Беккенбауэром и обросшим бородой и длинными волосами левым радикалом Брайтнером, всегда вешавшим в своём номере постер Че Гевары, по жизни были напряжённые отношения, но не на поле. На поле они были одна банда.

Как на поле Беккенбауэр обладал способностью быть в центре игры, так и в жизни он обладал способностью быть в центре жизни. Светски вежливый, доброжелательный человек с годами поднимался вверх по лестнице значения. Он был значим для немецкого футбола — и стал значим для всей Германии. Одно время он даже думал, что, закончив с футболом, займётся политикой. Некоторые предвещали ему такой же быстрый и счастливый взлёт в политике, какой он пережил в футболе. Взгляды свои он формулировал просто: самые плохие вещи в жизни — это болезнь и коммунизм. Но вместо того чтобы прыгнуть в немецкую политическую кашу, он прыгнул через океан, на другой континент, и оказался в нью-йоркском «Космосе», где в 1977 году на пару с Пеле устраивал шик и блеск для открывающей соккер Америки. В Германии не всем это понравилось: Кайзера Франца считали чем-то вроде национального достояния, а национальное достояние не имеет права бегать где хочет и должно всегда быть под рукой. Но он не обращал на это внимания — в Америке выучил английский, стал гражданином мира и играл в разноплемённой команде, которую можно считать прообразом современных клубов, где вместе играют люди из разных стран.

Игроком он был, тренером был — и везде имел успех. Осталось побывать топ-менеджером. Беккенбауэр стал ключевой фигурой в команде, которая должна была получить чемпионат мира 2006 года для Германии и организовать его. Он вложил всё своё влияние и привлёк все свои обширные связи для того, чтобы Германия получила чемпионат мира; он сумел подарить Германии праздник, и не только праздник, но и ощущение, что в летние ликующие дни родилась новая страна. Это была теперь страна, окончательно освободившаяся от кошмаров и теней прошлого, уверовавшая в вечный мир, пацифистская, политкорректная, толерантная, любящая людей и зверей, выкинувшая вон весь хлам былых эпох и превратившаяся в ангела на земле.

Через несколько лет журнал Spiegel опубликовал материалы, доказывавшие, что в счастье была тайная чёрная дыра. На поверхности всё выглядело так, что Кайзер Франц блистательно, как всегда, выполнил задуманное — убедил чиновников ФИФА, что прекрасная Германия прекрасно подходит для чемпионата мира. Но документы доказывали, что были ещё многомиллионные переводы, которые совершались на имя футбольных функционеров из других стран с ведома Беккенбауэра. Всё оказалось не так светло и чисто, как все думали.

Вдруг оказалось, что все они, ликовавшие на чемпионате, кричавшие от радости, танцевавшие на улицах на празднике мира и любви, — честные, а он один нечестный.

Даже в день, когда он ушёл, они не могли забыть ему этого. Spiegel, когда-то разоблачивший его, с намёком на былые чёрные пятна озаглавил один из посвящённых ему текстов «Кайзер несмотря ни на что». Беккенбауэр действовал по правилам, принятым в ФИФА, — fair play на поле и взятки за кулисами. Лицемерие? Сам он сказал, оправдываясь, что в те месяцы подписывал сотни бумаг не читая и часто ставил свою подпись на чистых листах. Вратарь Зепп Майер однажды сказал о нём, что даже если «Франц выпрыгнет из окна, то упадёт всё равно вверх», имея в виду, что поражения на нём не отражаются и грязь к нему не прилипает. Скандал отравил ему жизнь, но ничего не изменил по сути — он как был, так и остался Кайзером. Без всяких оговорок и условий — просто Кайзер.

С этого момента он стал отдаляться от Германии, между ним и страной образовалась мёртвая зона недоговорённости и недосказанности. Смерть сына Стефана — единственного из его детей, профессионально занимавшегося футболом, — замкнула его в самом себе. Он жил в предгорьях Альп, в австрийском Китцбюле, играл там в самую светскую игру на свете — не футбол, а гольф — и отказался говорить с телеканалом ARD, готовившем большой фильм о его жизни. Фильм, где о Беккенбауэре говорят Брайтнер и Нетцер, игравшие вместе с ним, голландец Ари Хаан, игравший против него, а также политики и министры Йошка Фишер и Вольфганг Шойбле, был показан первым немецким каналом в день, когда Беккенбауэра не стало.

История во всём мире пересматривается, о национальных добродетелях говорить теперь неполиткорректно. Немецкие футболисты из бойцов и творцов превратились в модных татуированных ребят с инстаграмами. Нет больше на поле Мюллера по прозвищу Бомбер, бомбившего всех вратарей подряд, нет больше на поле Нетцера, пахавшего как конь и работавшего как трактор, нет на поле больше двухметрового Бригеля, рубившего просеки на своём правом краю, нет Румменигге, которого Беккенбауэр сделал капитаном сборной и который раненный, с травмой, выходил на поле спасать и спасал, и не мелькнёт больше вблизи чужих ворот светлая голова Шнеллингера, надёжного, как немецкий автомобиль. Ушли с поля герои, такие как Маттеус, вносивший в игру огонь и сам бывший в игре огнём, ушли брутальные типы вроде вратаря Тони Шумахера, который однажды так вышел на мяч, что чуть не убил француза Баттистона, и ушёл из футбола защитник Вагнер, после страшного стыка потерявший сознание, очнувшийся в больнице и первым делом спросивший: «С каким счётом мы победили?» И Кайзера Франца теперь нет.