Надежда

Морозное декабрьское утро, заметенный снегом поселок Чебаки на юге Курганской области. Остановка, к которой больше не приходят автобусы (отмененные в коронавирус, да так и не восстановленные), украшена буквой Z. Неподалеку — кирпичная одноэтажка. С первого взгляда даже сложно понять, жилое ли это здание. Но дверь приоткрыта, и изнутри, из-за заледеневшего стекла, пробивается тусклый желтоватый свет. Пожилая женщина за стойкой собирает в сумку нехитрый груз: несколько ручек, блокноты, записная книжка, потом — увесистые, перетянутые желтой резинкой конверты. Еле слышно шевеля губами, женщина что-то считает и рассортировывает в несколько стопок. В первую откладывает заказные письма с государственной символикой и аббревиатурами ведомств, во вторую — все остальные.

Рядом на стуле — еще одна сумка, спортивная, с белой надписью «Россия» на боку. Эта сумка чуть побольше, но, несмотря на это, гораздо легче. Внутри — «мерч»: шоколадки, журналы и несколько коробочек китайского аналога конструктора Lego. Это брендированные товары «Почты России», продавать которые почтальонов обязали несколько лет назад.

Надежда — почтальон. Из своих 52 лет последние 12 она работает здесь, в поселке Чебаки Макушинского района Курганской области. Но это не единственная деревня, где ей нужно сегодня побывать. Вокруг в радиусе 15 километров — другие поселки, которые она обслуживает.

За окном минус 31. Натянув свой бежевый вязаный шарф на лицо, почти до глаз, нахлобучив лохматую шапку, связанную собственноручно, Надежда ныряет в объемную куртку. Бордовый китайский пуховик уже рвется на правом плече: ремень почтовой сумки перетер шов, наружу просятся клочки белого синтепона. Купить новую зимнюю одежду Надя даже не мечтает.

— Ой, а я и не заметила, — смущается она, когда видит мой взгляд, упавший на рваный рукав. — Вы не подумайте, я женщина хоть пожилая, но опрятная. Вернусь домой — зашью. Новая одежда-то сейчас сами знаете, сколько стоит…

— Это у вас рабочая одежда?

— Это моя, личная. Если бы рабочую одежду нам выдавали, цены бы им не было! А так только жилетка, но куда я в ней? Вот пуховик, я в нем и по работе, и по своим делам хожу. Есть еще шуба, но она совсем страшная. Лет-то ей знаешь сколько? Старше тебя. Я ее еще когда дочку родила покупала, наверное, еще при СССР.

Удовольствие за свой счет

В свои походы по окрестным деревням Надежда ходит два раза в месяц. Третьего числа нужно разнести пенсию, а 24-го — раздать платежки за коммуналку.

— Они сейчас возят, — рассказывает она мне, упаковывая сумку. — А раньше мы на своем транспорте ехали или пешком. Я вот 10 лет уже работаю, когда начинала еще, просила: дайте хоть на бензин рублей 100. Говорили мне: нету денег, как хочешь, так и добирайся. А сейчас, когда заставили торговать товаром, меня машина возит. Это года три, наверное, как стали возить.

Однако сегодня машина за Надеждой не пришла. В Курганской области вторую неделю стоят аномальные морозы. Позвонили из Макушино, сказали, что автомобиль просто не завелся, а это значит, что Надежде придется искать машину самостоятельно. Обычно в таких случаях почтальону помогает муж, но именно сейчас, как на грех, уже несколько дней он находится на обследовании в одной из курганских больниц.

Надежда как раз достает из кармана старенький «Самсунг»:

— Вов, привет, как ты? Ну хорошо… Скажи, ты сильно занят? Дело к тебе есть. Мне в Мартино через Братенники съездить нужно. А в Макушино машина сломалась. Сейчас позвонили — сказали, что не приедет, — на лице женщины появляется еле заметная улыбка. — Мне к тебе подойти? Да, там же. Ну хорошо, хорошо, жду.

Помочь Надежде согласился односельчанин Владимир Николаевич, ему только нужно прогреть машину и немного расчистить снег.

Ищите подработку

Пока Владимир Николаевич прогревает машину, Надежда садится на скамейку и продолжает рассказывать мне про свою работу. Признается, что грядущей оптимизации ждет с тяжелым сердцем. Хотя ведь она и так работает лишь на полставки.

— А в рублях это сколько? — спрашиваю я.

Женщине становится неловко.

— Как на эти деньги вообще можно прожить?

— Тяжело, ну а куда деваться? У меня еще восемь, еще и муж кормит. А в Братенниках — там вообще у почтальона 0,2 ставки. Это три тысячи рублей вообще! Но нам осенью уже сказали: будет еще меньше, ищите подработку. А в деревне подработку ты где найдешь? У нас даже фермеров нет в деревне. Зато школу отремонтировали. В школе педагоги нужны, но на учительницу я в свое время так и не выучилась. А в уборщицы и технички не возьмут — там уж и без меня очередь стоит, они своего места не отдадут, они там уже до самой смерти. Вот и приходится здесь.

— А где она?

— Да здесь, рядом на въезде в село — магазин… вот туда и зайди. Ты ее сразу увидишь, она на кассе стоит. Продавщицей там работает.

Неблагодарная работа

Тусклый желтоватый свет лампочки. Печенье, конфеты на развес, три сорта колбасы соседствуют с кубиками сыра, соленой и сушеной рыбой. В воздухе — аромат свежего, только что привезенного хлеба. За прилавком, что-то перебирая и пересчитывая, копошится миниатюрная девушка в синем фартуке — Наталья, ей около 30.

Начальник здешней почты и по совместительству продавец единственного в Чебаках сельмага. В отличие от «работающих для души» таксистов девушка сразу признается, что работа на кассе — единственная возможность прокормить семью. Так как зарплата в подведомственном ей отделении «Почты России» — двенадцать тысяч рублей.

Однако низкая зарплата — отнюдь не единственная причина ее неудовлетворённости этой работой.

— Вот день только начался, а мне уже с утра звонят, жалуются, говорят: ваша почтальон не пришла, не принесла журналы. Говорят, что прекратят выписывать и будут жаловаться. Я им объясняю: мороз, не пришла машина… Даже слушать не хотят, в трубку кричат, бросают, потом снова перезванивают. И вот так каждый раз, — Наталья грустно улыбается.

— А подписка на журналы — важный фактор? Это на что-то влияет?

— Ну это в первую очередь — поддержка для почтальона, 4%. Месячная подписка, например, на 1000 рублей на несколько журналов, из них 40 рублей просто почтальону за доставку. Но сейчас немного тех, кто выписывает. Может, человек 15. Раньше, конечно, больше подписчиков было, люди чем-то интересовались. А сейчас либо умерли подписчики, либо те, кто попродвинутей, все ищут в интернете.

— Но это же совсем копейки…

— Согласна. А вот некуда деваться в деревне. Работать негде, поэтому и работают люди, где могут. Где копейку получишь, где две. Вот городским они полную ставку платят — и почтальонам, и операторам — 20 тысяч. А в деревне, видимо, не люди живут, есть не хотят. Вот Надя — 8 тысяч получает, я — 12 тысяч. Чтобы концы с концами свести, из магазина не вылезаю, а есть женщины, кто и по три получает, и по две с половиной. В городе у них меньше 20 ни у кого нет — а у нас зарплата шиш да маленько, а ответственности знаете сколько? Всем пенсию разнеси, посчитай — а там не сто и не двести тысяч.

Спасибо врачам — у нас почта с ФАПом в одном здании, котел общий. Мы в этом году за счет медиков живем. Они разрешили своими дровами топить. А если б их не было? И вот такое отношение у нас во всем. А я уже решила, что работаю до мая, потом ухожу. Переезжаю в Тюмень, поэтому до мая еще ищут замену, если не найдут — то все, почты здесь не будет. Потому что отношение такое. Работа почтальоном — это не жизнь, а выживание!

В этот момент за спиной у меня скрипнула дверь, уют непринужденного разговора сельмага нарушил громогласный женский голос: «Наташа! Я к тебе, я деньги принесла, за коммуналку: и свои, и от свекровки. Доставай книгу!»

Девушка смутилась — оторопь, секундная пауза — и потянулась под стол. Мгновенье спустя на прилавке появилась увесистая папка с файлами в твердом переплете, внутри платежные ведомости, чеки. Женщины приступили к расчетам. Почтальон в деревне — это еще и пункт оплаты коммунальных услуг. Сбербанка тут нет, а с онлайн-услугами местным бабушкам не разобраться.

Оставил женщин наедине. Пошел обратно на почту, но отделение уже было закрыто. Значит, Надежда все-таки уехала. На улице ни души, лишь где-то вдалеке, на окраине поселка в морозном воздухе разносился лай собак.