— Здесь раньше жила Саша и ее семья: мама, папа, старшая сестра, — объясняет Соня, встречая нас на пороге классической петербургской коммуналки, где мы договорились встретиться и поговорить — с огромным коридором, кучей комнат на этаже, соседями на общей кухне.

Отец давно ушел из семьи, сестра в 18 лет уехала во Францию, а в апреле 2022 года перевезла туда маму, они давно это планировали. До ареста Саши мы жили в другом районе, в моей квартире. После ареста мне стало там очень тревожно. Когда слышался шум шагов в коридоре, мне казалось, что это силовики вернулись. Я переехала к своим друзьям.

— Помните тот день, 11 апреля 2022 года, когда Сашу арестовали и когда вы в последний раз виделись на свободе?

— Я встала рано, собиралась на работу. У Саши был выходной, но около 8.30 утра ее разбудил звонок Николаева (школьный друг Саши — Алексей Николаев. — Н. П.). Он сказал, что к нему пришли с обыском, попросил о помощи. Саша стала собираться к Алексею. Я говорила ей: может, тебе лучше не ехать, ты же никак ему сейчас не поможешь, ему нужны адвокаты, а не ты. Мне было тревожно. Но Алексей перезвонил, сказал, что менты уже ушли, а ему нужна поддержка, и Саша решила ехать. Я торопилась на работу, быстро попрощалась и убежала. А через несколько часов Сашу арестовали. Я была на работе, когда мне позвонил Леша и сообщил об этом.

Пыталась отпроситься у начальства, но меня не отпустили. Сейчас я жалею, что тогда не настояла и не ушла с работы. Когда я освободилась, Саша была уже под арестом. Леша предупредил, что домой мне лучше не возвращаться, и я прямо с работы поехала к друзьям.

— А когда вернулись домой, что увидели? Насколько варварским был обыск?

— Вообще не варварским, у нас ничего не искали. Силовики зашли, увидели Сашин компьютер, принтер. Сказали Саше: «Либо ты сама называешь пароль от компьютера, либо мы здесь все разнесем». Саша сразу дала пароли. Больше они ничего не трогали.

— Саша с самого начала выступала против СВО, выходила на акции протеста, ее задерживали. Поводов волноваться за нее было немало?

— Достаточно. На первый митинг 24 февраля 2022 года мы с Сашей ходили вместе. Потом, через полторы недели, Саша выходила одна. Тогда ее задержали, она провела ночь в отделении полиции, утром со штрафом выпустили. Затем Саша перешла к более тихому протесту. Много писала в соцсети вроде «ВК». Это мне очень не нравилось, потому что «ВКонтакте» — самая небезопасная соцсеть. Я постоянно ее отговаривала: давай, ты хотя бы в Фейсбуке* или в телеграм-канале это будешь делать. Но Саша считала, что писать надо именно во «ВКонтакте» — там больше всего людей, которые вне политики. В ночь перед арестом я между делом сказала Саше: «Я так боюсь, что к нам придут с обыском из-за этих постов». А она улыбнулась и ответила: «Все будет в порядке, ничего не случится».

— Саша оставила ценники в магазине почти за две недели до ареста. Все это время вы не знали о Сашиной акции? Не обсуждали ее?

— Я ничего не знала до ареста. Не потому, что Саша скрывала. Думаю, она просто не считала нужным это обсуждать. Это казалось безопасной формой протеста — ценники в магазине. Ее это не волновало.

Когда мы, близкие и друзья Саши, узнали о ее аресте, то сначала подумали, что это из-за джема мира. Саша — музыкант. Она устраивала в разных петербургских ДК джемсейшн — музыкальные импровизации для друзей и знакомых, на них приходило много людей. Эти мероприятия стали довольно известными в творческой среде. На одном из джемов мира собирали пожертвования для «ОВД-Инфо»**. Саша там впервые прочитала один из своих антифашистских текстов. Очень сильный. Мы сначала были уверены, что ее задержали за это.

— Как скоро выяснилось, что случилось на самом деле?

— Сама Саша после ареста, уже за полночь, позвонила мне с телефона адвоката и сказала, что ее арестовали за ценники и за это грозит до десяти лет тюрьмы. Я не могу передать словами свое состояние в тот момент. Страх, ужас, какой-то сюрреализм. Не верилось, что Сашу могут посадить, да еще на такой срок. Это был мой первый опыт политического уголовного преследования. До этого моих друзей максимум избивали на митингах и сажали на две недели в спецприемники. Я была уверена, что все обойдется.

Даже когда Сашу отправили в СИЗО, я не думала, что все будет так плохо. Не предполагала, что процесс может продолжаться так долго. Мне казалось, это займет максимум пару месяцев. И я тогда еще верила, что все может закончиться хорошо. Ведь

Во время апелляций по мере пресечения я постоянно ждала, что Сашу отпустят под домашний арест. Первые 6–7 заседаний я верила и надеялась, и от этого было очень тяжело. Всякий раз, когда Саше продлевали арест, я плакала.

В какой-то момент я стала следить за другими политическими делами, и мои надежды постепенно начали рушиться. Я видела, какие огромные сроки давали обвиняемым по политическим статьям, и поняла, что, скорее всего, у Саши будет такой же. Но плакать перестала — до дня приговора.

— В тот момент эмоции трудно было сдерживать?

— После того как прокурор запросил восемь лет колонии, я понимала, что меньше 7–7,5 года Саше не дадут. Пыталась как-то подготовиться к этому морально, но полностью подготовиться к таким вещам невозможно.

Последние часы в ожидании приговора были очень тяжелыми для всех. Я находилась в окружении друзей, пыталась отвлечься, не думать о том, что будет, что ждет. Было очень страшно. Когда мы заходили в зал заседаний, у меня началась паника, я поняла, что не готова услышать приговор Саше. Подруга обняла меня, взяла за руку, а я просто стояла и думала: «Блин, я не готова это услышать». И я не выдержала и заплакала, когда судья произнесла: «Семь лет». Потом я подошла к клетке в зале суда, Саша увидела, что я плачу, и тоже заплакала.

Я хотела перекинуться с Сашей парой фраз и попросить приставов, чтобы нам дали несколько секунд подержаться за руки. Один раз в суде разрешили нам пару секунд просто подержаться за руки. Но в тот момент, когда я подошла поближе к клетке, какой-то пристав схватил меня сзади за плечи, оттащил назад и едва ли не кинул на толпу людей. Саше я успела сказать только, что мы вместе со всем справимся. А потом все слушатели в зале суда стали кричать судье Демяшевой: «Позор!»

— Как вы считаете, повышенное внимание к делу о ценниках, в том числе — на мировом уровне, скорее помогло Саше или навредило?

— Я сталкивалась с тем, что есть совсем неизвестные дела, где не было никакой огласки, где люди признавали вину и тоже получали большие сроки.

Не знаю, как было бы по-другому. Из того, что я вижу: огласка нам помогла. Саша — в безопасности. Ее перестали травить сокамерницы. Ей дают безглютеновые продукты. К ней пускают врачей — это уже хорошо.

Кроме того, Сашино творчество стало очень известным. Мы собрали денег краудфандингом и переиздали Сашины комиксы. Она давно мечтала об этом.

Потом совершенно неожиданно обрели большую популярность Сашины рисунки. Она сделала серию работ, как только попала в СИЗО. Сначала рисовала черной гелевой ручкой, потому что в СИЗО были запрещены другие материалы. Позже нам разрешили передать цветные карандаши.

Летом 2022 года в Москве в «Открытом пространстве» открылась выставка работ разных политзаключенных, где были и Сашины рисунки. К сожалению, она просуществовала всего два дня. На третий день в «Открытое пространство» пришла полиция и изъяла все работы. Сашины — тоже, мы не можем их вернуть.

Но Саша нарисовала новую серию работ. Ими очень заинтересовались в Европе. Сашины рисунки уже выставлялись в Великобритании, во Франции, в Германии, сейчас выставка в Дании идет.

Мне кажется, такая книга будет иметь успех и в России, и за границей, поскольку мало кто хорошо представляет жизнь российских политзаключенных. А Саша умеет в простых рисунках описывать сильные глубокие опыты.

— Весь первый год после ареста Александры вам не разрешали звонки и свидания. Как вы пережили это время?

— На протяжении первого года после ареста мы виделись только в судах. Однако все первые заседания (по избранию меры пресечения) были закрытые, и мы могли видеть Сашу буквально десять секунд, пока ее вели по коридору суда.

Нам не разрешали ни звонки, ни свидания, потому что меня сделали свидетелем по делу. Мы могли лишь писать письма. Но письма — это совсем другое общение. Не слышать голос, не видеть перед собой человека — морально очень тяжело.

Ярко помню момент, когда все заговорили про ядерную угрозу. Градус безумия с февраля 2022 года настолько вырос, что это казалось вполне реальным. Мне рисовались жуткие картины, как на города сбрасывают ядерные бомбы, все разрушается, стены СИЗО превращаются в пепел. Такие мысли лезли в голову постоянно. Но больше всего меня расстраивало, что все остальные люди успеют хотя бы попрощаться, а мы с Сашей — вообще без вариантов.

Без Саши очень трудно. Держаться помогает только то, что Леша рядом. Без него я бы не вынесла это все. Помогает не падать духом осознание того, что если я опущу руки, Саше будет намного хуже, чем сейчас, потому что ей нужны врачи, передачи, адвокаты и т.д.

Еще помогает общественная поддержка. К нам всегда очень много людей на суды приходило. Прямо

Я тоже чувствую общественную поддержку. В такие моменты мне становится немного спокойнее. Я верю, что в любом случае мы с Сашей справимся, даже если эти семь лет придется отсидеть.

— Вы уже виделись с Александрой после приговора. Что обсуждали?

— Через два дня после приговора мы созванивались, через пять дней я попала к Саше на свидание. Приговор мы, конечно, обсуждали, но уже не плакали. Мы стали очень стрессоустойчивыми за эти полтора года. Очень поддерживаем друг друга тем, что обе хорошо держимся, насколько это возможно.

Я боялась, что Саша будет совершенно разбита. Но она была в хорошем настроении и сказала: «Знаешь, мне стало гораздо легче. Легче оттого, что я теперь не мотаюсь в суды каждый день, не вижу Демяшеву с Гладышевым (гособвинитель. — Ред.). Есть какая-то определенность. Сейчас можно немножко выдохнуть, отдохнуть, и потом уже серьезно готовиться к апелляции». Хотя я, честно говоря, сейчас уже ни на что не надеюсь, просто делаю то, что могу.

Сейчас мы все стараемся не думать о том, какой Саше дали огромный срок, поскольку это ужасно. Это сильно демотивирует. Мы просто живем, как жили. Радуемся тому, что есть возможность увидеться на свиданиях. Услышать друг друга. Сейчас еще для нас ничего принципиально не поменялось. До апелляции Саша будет находиться в петербургском СИЗО.

— Прошлый Новый год впервые за последние несколько лет вы встречали без Саши. Грядущий тоже будет без нее. Каким теперь для вас стал этот праздник?

— Для меня Новый год никогда не был каким-то особенным праздником, разве что в детстве. Единственное — с Сашей у нас была традиция. Поскольку у Саши очень много друзей, мы обычно так встречали Новый год: с утра 31 декабря до поздней ночи ездили по городу — в гости к Сашиным друзьям. Ко всем заходили на полчаса-час, общались и ехали дальше. Было душевно и весело.

Прошлый Новый год я встречала с друзьями и с Лешей. Поужинали, посидели, поговорили. Саше мы передали много вкусной еды и даже безглютеновый торт. Больше ничем особенным Новый год отмечен не был. Новогоднего настроения нет уже два года. В этом году мы с друзьями тоже не собираемся как-то особо этот праздник отмечать.

Однако накануне Нового года, 24 декабря, мы встретимся с Сашей — нам дали еще одно свидание.

— А дальше? Вы думаете о будущем? Планируете его?

— Мы много думаем о нашем будущем. Это — единственное, что помогает все выносить и двигаться дальше. У нас огромные планы! Мы верим, что они сбудутся. Мы хотим жить там, где будет безопасно. Где Саша сможет дальше заниматься своим искусством, а я продолжать работать в правозащите. И все друзья будут рядом.

— Вы связываете свое будущее не с Россией?

— Нет, точно не с Россией.

— А если допустить, что скоро все закончится, в России сменится власть, исправится законодательство?

— Наверное, нехорошо так говорить, но я в это уже не верю.

* Принадлежит компании Meta, чья деятельность в России признана экстремистской и запрещена.

** Внесены властями РФ в реестр «иностранных агентов».