I. Тайна имени.
Странное пустое название «Иван Васильевич». То ли дело яркие: «Растратчики» (Катаев), «Самоубийца» (Эрдман), «Оптимистическая трагедия»…
Мы-то сейчас знаем, что «Иван Васильевич» — о забавных приключениях царя. Знаем, ибо кино смотрели и даже некоторые смешные словечки запомнили: вот что крест животворящий делает!
Но в 1934-м, когда Булгаков писал, и в 1935-м, когда Сатира репетировала, и до мая 1936-го, когда и спектакль, и пьеса были моментально запрещены после генеральной репетиции, — публика ничего не знала, и заурядное имя-отчество на афише никого соблазнить на покупку билетов не могло.
Зато имя автора очень даже могло. Никого из драматургов так не поносили газеты, как Булгакова. И тяжкий опыт с названиями у него был. «Белую гвардию» принудили переименовать в бесцветные безмятежные «Дни Турбиных»; «Кабалу святош» не разрешали ставить, пока не назвал пьесу «Мольер»…
Цензура в сочинениях Булгакова всегда подозревала коварство, крамолу, антисоветчину. В драгоценном (для историка) дневнике жены Булгакова читаем:
Пять человек в Реперткоме читали пьесу, всё искали, нет ли в ней чего подозрительного? Ничего не нашли. Замечательная фраза: «А нельзя ли, чтобы Иван Грозный сказал, что теперь лучше, чем тогда?»
Дневник Елены Булгаковой.
Идиотское, но вполне понятное желание чиновников. Конечно, теперь лучше, чем тогда: теперь коллективизация, индустриализация, электрификация, а главное — уничтожили царский режим и царя со всеми детьми, отменили веру в Бога; вот пусть царь вникнет, поймёт и похвалит наши достижения.
От такой дописки Булгаков отказался, зато Гайдай в некотором роде согласился. В фильме Грозный смотрит в окно на панельные многоэтажки и восхищённо повторяет: «Лепота! Лепота!»
Снимайся эта комедия сегодня, И.В. мог бы смотреть из окна на памятник Грозному, который, отвечая духу времени, незадолго до СВО появился в Москве, украсив (!) Китай-город и всю русскую столицу вообще, да и всю нашу историю времён Очакова и покоренья Крыма — «Лепота! Лепота!»
Кадр из фильма «Иван Васильевич меняет профессию». «Лепота, лепота!»
М.А. читал труппе Сатиры «Ивана Васильевича». Громадный успех.
Дневник Елены Булгаковой.
(Булгаков в её дневнике или «Миша», или «М.А.)
Кое с чем Булгаков всё же смирился. В частности — радикально изменил финал: никакой царь в советской Москве не появлялся, никто в XVI век не проваливался, вообще ничего не было — всё приснилось изобретателю.
Мелочь? Нет, это кастрация. Вообразите, что в финале «Мастера и Маргариты» читатель узнавал бы, что никакого Воланда в Москве не было, потрясающего рассказа о Голгофе не было, Берлиозу голову не отрезали, Мастера в психушку не сажали; ничего не было, всё приснилось Ване Бездомному. Нет, такую дрянь даже воображать не хочется.
Но именно такой финал — всё приснилось изобретателю — использовал Гайдай в кинокомедии 1973 года. Убрал сатиру, оставил лёгкий фарс, водевиль с куплетами. Замечательные артисты, замечательная музыка, песенки. Объект насмешек — отдельно взятый дурак-домуправ. Чудесный фильм, но — не сатира.
Спустя 50 лет этот же финал, этот же выхолощенный вариант — ах, это был только сон! — выбрал театр Сатиры.
***
А была ли Сатира в пьесе? Может, её там и не было никогда? Ведь же «пять человек в Реперткоме читали пьесу, всё искали, нет ли в ней чего подозрительного? Ничего не нашли».
Сцена из спектакля «Иван Васильевич». Фото: театр Сатиры
6 июня 1922 года Декретом Совета народных комиссаров создано Главное управление по делам литературы и издательств (Главлит, цензура). Задача: "предварительный просмотр всех предназначенных к опубликованию произведений, нот, карт и т.д., а также составление списков произведений, запрещённых к опубликованию".
Особое внимание Главлита привлекали Булгаков, Бабель, Пильняк, Замятин, Федин, Зощенко, Мережковский, Лесков, Коллинз, Конан-Дойль. Запрещены: "Конёк-Горбунок" Ершова, "Муха-Цокотуха" Чуковского, "Сказки" Мамина-Сибиряка, в которых, как указала Надежда Крупская, "проглядывает архимелкособственническая (так! — А.М.) идеология, и многое будет чуждо современному ребёнку".
9 февраля 1923 года при Главлите создан Репертком — Комитет по контролю за репертуаром и зрелищами. На него возлагалось "разрешение к постановке драматических, музыкальных и кинематографических произведений", а также запрещение таковых (совместно с ОГПУ).
Реперткомовские крысы понюхали и ушли, не нашли ничего подозрительного — потому что не было? Это у Булгакова-то? Ладно, сейчас найдём. Прямо у вас на глазах.
Но сперва напомним две важные вещи. Первая: Булгаков считал себя «мистическим писателем». Всерьёз.
Цитируем его официальное
Письмо Правительству СССР
…Борьба с цензурой, какая бы она ни была и при какой бы власти она ни существовала, — мой писательский долг, так же, как и призывы к свободе печати. Я горячий поклонник этой свободы и полагаю, что, если кто-нибудь из писателей задумал бы доказывать, что она ему не нужна, он уподобился бы рыбе, публично уверяющей, что ей не нужна вода.
Вот одна из черт моего творчества и её одной совершенно достаточно, чтобы мои произведения не существовали в СССР. Но с первой чертой в связи все остальные, выступающие в моих сатирических повестях: чёрные и мистические краски (я — мистический писатель), в которых изображены бесчисленные уродства нашего быта; яд, которым пропитан мой язык; глубокий скептицизм в отношении революционного процесса, происходящего в моей отсталой стране; а самое главное — изображение страшных черт моего народа, тех черт, которые задолго до революции вызывали глубочайшие страдания моего учителя М. Е. Салтыкова-Щедрина…
28 марта 1930 года.
(Через две недели застрелился Маяковский.)
Михаил и Елена Булгаковы. Фото из архива
Итак, мистический писатель добровольно открыл Правительству (читай: Сталину) свою душу: ненависть к цензуре, неверие в революционный процесс-прогресс, а главное — язык пропитан ядом (Сталин запомнил; он такие вещи не забывал никогда).
Вторая важная вещь: его зверское, звериное чутьё во всём, что касается русского языка. Такое чутьё в XX веке было ещё, пожалуй, в прозе у Платонова и Набокова, а в драматургии — только у Эрдмана.
Кстати (или некстати) простой вопрос: почему в герои взят ретроград-консерватор Иван IV, а не революционер-новатор Пётр I — Иван Васильевич, а не Пётр Алексеевич? Оба психопаты, сладострастники, параноики, садисты, убийцы своих сыновей. Пётр очень даже годился для сцены: сам пытал, сам головы рубил.
Бесцветное пустое название? И вы поверили? Тогда скажите: Грозный И.В. — это Иван Васильевич или Иосиф Виссарионович? Обозначение лица инициалами и в 1930-х было в ходу.
Сегодня смотрел «Мольера» секретарь Сталина Поскрёбышев. Оля, со слов директора, сказала, что ему очень понравился спектакль и что он говорил: «Надо непременно, чтобы И.В. посмотрел».
Дневник Елены Булгаковой.
Булгаков не мог не видеть совпадения инициалов сатанински жестоких владык. В жизни такое, конечно, может быть случайностью. В сочинении мистического писателя — нет.
Домыслы? — отнюдь. Булгаков шёл на переделки. Мучился, проклинал всё на свете, но вписывал, вычёркивал… Театр Сатиры настаивал, требовал, чтобы Булгаков из незначительной реплики вора убрал два безобидных слова.
МИЛОСЛАВСКИЙ (изобретателю). Вашему изобретению цены нет, гражданин! Поздравляю вас! (Бунше.) А что вы на меня так смотрите, отец родной?
Догадались, какие? Театр умолял убрать заурядное обращение к Ивану Васильевичу: «отец родной». Булгаков упёрся и не отдал. Хотя в то время уже во всех компаниях, кроме самых интимных, первый тост (от души или нет) поднимали «за отца родного», и так четверть века до 1956-го, до «разоблачения». Об этом у Галича:
Про Китай и про Лаос
Говорились прения,
Но особо встал вопрос
Про Отца и Гения".
Кум докушал огурец
И закончил с мукою:
"Оказался наш Отец
Не отцом, а сукою…"
…Чтобы сейчас легче понять, как сложно было тогда писателям, театрам, мыслящим людям свыкаться с удушьем, с запретами, с пониманием, что за пьесу, анекдот, частушку, за неосторожную фразу человека могут арестовать, посадить, уничтожить, — вспомните, что со времени Полной Свободы 1917 до Большого Террора 1937 прошло всего двадцать лет.
Чтобы сейчас легче всё это понять, оглянись вокруг себя: с 2000-го до 2020-го прошло ровно столько же.
Иосиф Сталин в театре. Фото из открытых источников
Мастер сочинял свои романы и пьесы не в башне из слоновой кости, не в эмигрантской безопасности. Это был ворованный воздух (Мандельштам). Гости приходили к Булгаковым, ели-пили, а потом он им читал только что сочинённые сцены из пьес или главы из романов. Слушать иногда было страшно. По выражению жены Булгакова «слушали, закоченев». Она не пишет «закоченев от ужаса», но это и так ясно; от радости не коченеют.
***
27 сентября.
Миша читал новые главы романа о дьяволе, написанные в последние дни, или, вернее, — ночи.
10 октября.
Вечером у нас: Ахматова, Вересаев, Оля с Калужским. Чтение романа. Ахматова весь вечер молчала.
12 октября.
Утром звонок Оли: арестованы Николай Эрдман и Масс. Говорит, за какие-то сатирические басни. Миша нахмурился. Ночью М. А. сжег часть своего романа.
Дневник Елены Булгаковой
Басня известна. Беда была в том, что Народный артист Качалов подвыпил на кремлёвском банкете и прочёл Сталину и его гостям:
Однажды ГПУ пришло к Эзопу
И взяло старика за жопу.
А вывод ясен:
Не надо басен!
Хозяин нахмурился. Холуи всё поняли.
ЦК ВКП(б) тов. Сталину.
Направляю Вам некоторые из неопубликованных сатирических басен, на наш взгляд, контрреволюционного содержания, являющихся коллективным творчеством московских драматургов Эрдмана, Масса и Вольпина.
Басни эти довольно широко известны среди литературных и окололитературных кругов, где упомянутые авторы лично читают их.
Эрдман Н. Р. — 1900 г. рождения, беспартийный, автор шедшей у Мейерхольда комедии «Мандат», автор снятой с постановки пьесы «Самоубийца».
Полагаю, что указанных литераторов следовало бы или арестовать, или выслать за пределы Москвы в разные пункты.
Зампред ОГПУ Г. Ягода
«Самоубийца» (1928) — гениальная сатира! Эрдмана отправили в Восточную Сибирь (Енисейский острог). Вернувшись живым, он до самой смерти (1970) больше пьес не писал никогда; делал оперные либретто, киносценарии («Волга-Волга», «Весёлые ребята»). Только в 1982 «Самоубийца» — через полвека с лишним — появился на сцене. Плучек поставил его в Сатире. Бешеный успех (публика хохотала, визжала от смеха, я свидетель). Очень скоро спектакль запретили.
А у т. Ягоды хорошо знакомая лексика.
— Взять бы этого Канта, да за такие доказательства года на три в Соловки!
Булгаков. Мастер и Маргарита.
Срок, который Иванушка Бездомный определил Канту, в точности соответствует сроку ссылки Эрдмана.
Примечание.
Генрих Ягода 13 марта 1938 приговорён к расстрелу. Расстрелян 15 марта на спецобъекте «Коммунарка» (бывшей собственной даче).
***
…У Булгакова есть гениальные пьесы: «Дни Турбиных», «Бег», «Мольер», «Пушкин». Есть откровенные неудачи: написанные под гнётом обстоятельств «Блаженство», «Адам и Ева». Есть «средние», «Иван Васильевич» из них. И неудачи, и полуудачи — жертвы тяжёлого гнёта — рождались уродами. Автор загнан, доведён до отчаяния; то пишет Сталину, то вымучивает ради денег какое-то оперное либретто, то, преодолевая депрессию и невроз, сочиняет комедию (в таком-то состоянии). В договоре с театром Сатиры так и написано: автору заказана именно комедия.
Сцена из спектакля «Иван Васильевич». Фото: театр Сатиры
II. Ваше зеркало.
«Театр — зеркало. Цель театра — показывать веку его истинное лицо». Это аксиома; кто же станет спорить с Шекспиром. Полная цитата звучит так:
Цель театра во все времена была и будет: держать зеркало перед природой, показывать доблести её истинное лицо и её истинное — низости, и каждому веку истории — его неприкрашенный облик.
Гамлет. Перевод Пастернака.
Тут есть важное, но незаметное слово «каждому». Важное потому, что люди не меняются, текст не меняется, а времена меняются и восприятие меняется. Сталинское время и нынешнее — различий очень много. Что увидели бы зрители 1936 года в театре Сатиры? Что они увидели в кино 1973? Что могут увидеть в театре Сатиры 2023? Уточним: увидеть и понять.
Вот смешная сцена. Глупый домуправ и ловкий жулик, оказавшись в XVI, веке принимают шведского посла.
ПОСОЛ. Дер гроссер кениг дес шведишен кенигсрейх зандте мих, зейнен трейен динер, цу имен, царь и фелики князе Иван Василович Усарусса, дамит ди фраге фон Кемска волост, ди ди румфоллвюрдиге шведише арме эроберы хат, фрейвиллиг ин орднунг бринген… (Булгаков нарочно написал немецкие слова кириллицей и со шведским акцентом!)
МИЛОСЛАВСКИЙ. Так, так… интурист хорошо говорит… но только хоть бы одно слово понять! Надо бы переводчика, Фединька!
ДЬЯК. Был у нас толмач-немчин, да мы его анадысь в кипятке сварили.
МИЛОСЛАВСКИЙ. Федя, это безобразие! Нельзя так с переводчиками обращаться! (Бунше.) Отвечай ему что-нибудь… а то ты видишь, человек надрывается.
БУНША. Я на иностранных языках только революционные слова знаю, а всё остальное забыл.
Ну не знают Бунша и Жорж иностранных языков — и что? Для нас — и в Путинское, и тем более в Брежневское время — это норма. Но в 1930-х это был всем понятный знак: они не учились в гимназии, у них за спиною училище либо ЦПШ (церковно-приходская школа), а то и вовсе ликбез.
Судьбу пьес и спектаклей решали именно такие кураторы.
В Политбюро ЦК ВКП(б).
Тов. Сталину.
По вопросу о пьесе Булгакова «Бег» сообщаю, что члены комиссии ознакомились с её содержанием и признали политически нецелесообразным постановку пьесы в театре.
К. Ворошилов.
Примечание.
Нарком обороны Клим Ворошилов окончил 2 класса сельской школы; по другим данным — 3, по некоторым — даже 4.
Кстати, напрасно думать, будто Бунша, не зная немецкого, говорит по-русски. У него во рту шершавый советский канцелярит.
БУНША. Я уж доказал путём представления документов… Я передовой человек. Вчера была лекция для управдомов, и я колоссальную пользу получил. Почти всё понял. Про стратосферу (в первой редакции «про венерические болезни» — А.М.). Вообще наша жизнь очень интересная и полезная, но у нас в доме этого не понимают… Я покидаю квартиру и направляюсь в милицию… Я — лицо, занимающее ответственнейший пост управдома, и обязан наблюдать.
«Путём предоставления», «покидаю квартиру», «я — лицо» — это жаргон советских и постсоветских чиновников. В том числе, «от культуры».
Управдом — двойник царя. Кадр из фильма «Иван Васильевич меняет профессию»
Пролетариат нуждался в том, чтобы в образах одновременно синтетического и художественно–конкретного порядка представить себе самому облик своего класса во всех его группах и типах. Пролетариату было необходимо глубоко выразить свой научно–социалистический творческий идеализм, познать и преодолеть в себе мелкобуржуазные примеси, цеховщину, унаследованные от старого режима пороки, в то же время выдвинув на первый план…
Луначарский, нарком просвещения.
Конструкции Луначарского, конечно, сложнее, чем у Бунши. Но по сути ещё бессмысленнее. Вы только что прочли полторы фразы министра просвещения и культуры. Попробуйте повторить, а? Попробуйте глубоко выразить свой научно-капиталистический идеализм.
А вот речь покровителя (и порой спасителя) поэтов, прозаиков, драматургов — «любимца партии» Бухарина. Всего 1 (одна) фраза:
Если мы понимаем, а мы все, безусловно, понимаем, что поэтическое творчество есть один из видов идеологического творчества, что поэтическая продукция есть тоже своеобразная продукция и что поэзия, независимо от того, думает ли об этом поэт или нет, есть один из крупнейших факторов общественного развития в целом (кстати сказать, и древние, скажем, греки, отлично понимали то, чего не понимают некоторые профессиональные литературоведы нашего времени, прекрасно понимали общественно-воспитательную и воспитательно-боевую роль всей литературы в целом и поэтического творчества в особенности), так вот я говорю, если мы имеем в виду эту проблематику качества, то и для нашего поэтического творчества сейчас проблема качества, проблема овладения техникой поэтического творчества, проблема мастерства, проблема овладения литературно-культурным наследством и ряд таких проблем, которые касаются качественной характеристики, мне кажется, выдвигаются на первый план.
Бухарин.
Доклад на Первом Всесоюзном съезде советских писателей.
28 августа 1934.
Он изображает интеллектуала, писатели изображают восторг (бурные, продолжительные аплодисменты). А потом в кулуарах, в кабаке за бутылкой…
Михаил Булгаков. 1920-е годы. Фото из открытых источников
Отзывы делегатов съезда известны. Вот два примера.
БАБЕЛЬ. Мы должны демонстрировать миру единодушие литературных сил Союза. А так как всё это делается искусственно, из-под палки, то съезд проходит мёртво, как царский парад, и этому параду, конечно, никто за границей не верит. Пусть раздувает наша пресса глупые вымыслы о колоссальном воодушевлении делегатов. Ведь имеются ещё и корреспонденты иностранных газет, которые по-настоящему осветят эту литературную панихиду. Посмотрите на Горького и Демьяна Бедного. Они ненавидят друг друга, а на съезде сидят рядом как голубки.
СЕМЕНКО (украинский писатель). Всё идет настолько гладко, что меня одолевает просто маниакальное желание взять кусок говна или дохлой рыбы и бросить в президиум съезда. Может быть, хоть это внесло бы какое-то оживление. Разве можно назвать иначе, как глумлением, всю эту лживую церемонию.
Но это они не с трибуны говорили. Это «Спецсообщение секретно-политического отдела ГУГБ НКВД СССР «О ходе всесоюзного съезда советских писателей». Такие сообщения составляются из доносов стукачей, которые всегда рядом. А с трибуны, как всегда, восторженные клятвы.
Примечание.
13 марта 1938 года Военная коллегия Верховного суда СССР приговорила Бухарина к смертной казни. Через два дня он был расстрелян на полигоне «Коммунарка» Московской области и похоронен там же.
Бабель приговорён 27 января 1940 и расстрелян на следующий день.
Семенко приговорён 23 октября 1937 и расстрелян в тот же день.
***
В заключение коснусь вопросов цензуры. Иногда по её адресу раздаются жалобы, рассказываются анекдоты. Однако правительство несколько раз обследовало нашу цензуру (Главлит), привлекая к этому и самих писателей. Каждый раз выяснялась полная корректность нашей цензуры и чрезвычайно ничтожное количество произведений, которые были запрещены ею — всегда по серьезным поводам.
Луначарский, нарком просвещения.
Доклад на Международной конференции пролетарских писателей. Журнал «На литературном посту», 1927.
В тот год были запрещены все пьесы Михаила Булгакова, все уже поставленные спектакли.
«Главискусство решило снять со сцены пьесы Булгакова «Дни Турбиных» в МХТ и «Багровый остров» в Камерном театре. Третья пьеса того же автора «Зойкина квартира» уже снята с репертуара театра им. Вахтангова».
Журнал «Современный театр».
Был запрещен «Бег», который уже репетировали во МХАТе. Запрет предъявляли народу как победу над врагом.
«В этом сезоне зритель не увидит булгаковских пьес… Снятие булгаковских пьес знаменует собой тематическое оздоровление репертуара»
Ричард Пикель, и.о. председателя Главного репертуарного комитета.
«Известия». 15 сентября 1929.
Пикель — автор разгромной статьи о драматургии Михаила Булгакова, вынес приговор: «Талант его столь же очевиден, как и социальная реакционность его творчества».
Примечание.
16 июня 1936 года Пикель был арестован, стал одним из обвиняемых на Первом московском процессе по делу «антисоветского объединенного троцкистско-зиновьевского центра». 24 августа 1936 года, как и все подсудимые, приговорён к высшей мере и расстрелян на следующий день.
М. А. Булгаков — в бюро секции драматургов ССП
Дорогие товарищи!
Бюро запрашивает меня о работе моей над пьесой к 20-летию Октября.
С большим сожалением я должен уведомить Бюро, что уже больше года я не занимаюсь сочинением пьес для драматических театров.
Причиной этого явилось следующее обстоятельство. В начале 1936 года Театры внезапно сняли со сцен всю мою драматическую продукцию последних лет. Московский Художественный снял, после нескольких представлений, мою пьесу «Мольер», Московский Театр Сатиры, после первой генеральной, — мою комедию «Иван Васильевич», Вахтанговский — прекратил работу над пьесой «Александр Пушкин».
Снятие моих пьес сопровождалось появлением в прессе статей такого характера, который показал мне с неоспоримой ясностью, что дальнейшее сочинение мною пьес и представление их в драматические театры является совершенно бесполезным.
Я вынужден был переключиться на другой вид работы и стать оперным либреттистом. В настоящее время я заканчиваю либретто оперы «Петр Великий».
III. Увеличительное стекло
Черновой автограф «Ивана Васильевича», фото из открытых источников
Где у меня сатира? о ней и помину
нет в "Евгении Онегине".
У меня бы затрещала набережная,
если б коснулся я сатиры.
Пушкин — Бестужеву. 24 марта 1825.
(Это не про набережную Яузы или Мойки.
Это про Дворцовую.)
Учитель Булгакова, по его словам, Салтыков-Щедрин. Он умер за два года до рождения Булгакова. Он учитель в мистическом смысле, а проще — в профессии.
Щедрин — король сатиры. Он №1 в мире. При том что самое сильное из его произведений пропало без следа: было вычеркнуто цензурой и ни в каких черновиках, ни в каких списках не сохранилось. Из самых важных сочинений Щедрина цензура вычёркивала до 40, до 50 процентов — стократно больше, чем вычёркивали у Пушкина.
Бог Сатиры, потрясатель основ, — он, безусловно, сделал больше для России, чем Герцен из эмиграции. А если мир не признаёт его №1, так это потому, что «мир» не может перевести его невероятный язык; на Западе просто отсутствуют многие наши «понятия».
Мир не может перевести, а государство не могло его перенести. Вот некоторые уцелевшие шедевры.
Проект Конституции «Сельская радость» для крестьян села Гнусикова».
Всякий имеет право сообщать, изъяснять, передавать на ухо, или иным образом излагать свои мысли с тем, однако ж, чтобы сие делалось с осторожностью.
Проект «О необходимости оглушения в смысле временного усыпления чувств».
Необходимо, чтобы дремотное состояние было не токмо вынужденное, но имело характер деятельный и искренний.
Если, например, приучить молодых людей к чтению сонников, или к ежедневному рассмотрению девицы Гандон, или же, наконец, занять их исключительно вытверживанием азбуки в том первоначальном виде, в каком её изобрели предки, то умы их будут дремотствовать, но дремотствовать деятельно.
Проект «О расстрелянии и благих оного последствиях».
Проект «О неношении одежд из материй, производимых непризнанными нами государствами».
Проект «О предоставлении коллежскому советнику Порфирию Минандрову в товариществе с первостатейным купцом Василием Поротоуховым в беспошлинную двадцатилетнюю эксплуатацию всех принадлежащих казне лесов для непременного оных, в течение двадцати лет, истребления».
В «Иване Васильевиче» есть незамечаемые и непонимаемые сейчас знаки. Например: квартира-коммуналка. В одной комнате живёт изобретатель с женой, в другой — Шпак (которого обчистил рецидивист Милославский), в третьей — семья Бунши…
Публика 1930-х без всяких пояснений поняла бы: уплотнили. Профессор Преображенский давно на Соловках; Швондера кинули на культуру; Шариков устал служить в очистке, стал домуправом. Но сегодня коммуналка — чужое зеркало, московский зритель себя в нём не видит.
А почему мы назвали Жоржа рецидивистом? А потому что, увидев, как машина изобретателя убирает стену, он приходит в восторг:
МИЛОСЛАВСКИЙ. На двух каналах был, видел чудеса техники, но такого никогда!
Сейчас кто-то, одним глазом глядя на сцену, другим — в телефон, слушая вполуха, решит, что колоритный Жорж был на Первом и на «России» (типа «Пусть говорят» и «Вечер с Соловьёвым»), но
телевизоров тогда не было; знаменитые два канала: Беломоро-Балтийский и Москва—Волга; оба строили зэки, там Жорж и освоил чудеса техники — тачку и лопату.
Увы, всё это — старьё. Актуализировать тему коммуналки невозможно, да и зачем? ГУЛаг далёк. Малограмотность домуправа — разве что для беззубого юмора, сатиры ноль. Но если имеешь дело с мистическим писателем…
Дело не в деталях. Сатира не может быть обращена в прошлое. Про Чапаева, Цезаря, Хрущёва, Штирлица можно зубоскалить, рассказывать анекдоты. Сатира — это сегодня! Это сегодняшнее общество, сегодняшняя власть.
Старый текст 1935-го в новом зеркале 2023 года дарит театру Сатиры потрясающе актуальную тему: двойник царя.
Домуправ — немыслимый дурак, но стоит ему сесть на трон и напялить шапку Мономаха, — вся государственная машина начинает рабски ему подчиняться, падать в ноги, биться лбом об пол.
Цель театра была, есть и будет — отражать в себе природу: добро, зло, время и люди должны видеть себя в нём, как в зеркале.
Гамлет. Перевод Кронеберга.
Если бы театр хотя бы негромко, хотя бы вполголоса обозначил тему двойника, обозначил сегодняшний день, как заиграла бы пьеса мистического писателя! — мы немедленно увидели бы себя, как в зеркале (а без этого Сатиры нет). Вот роскошная сцена:
ДЬЯК. Опричники царя спасенного видеть желают. Радуются.
МИЛОСЛАВСКИЙ. Э, нет. Это отпадает. Некогда. Радоваться потом будем. (Бунше.) Услать их надо немедленно куда-нибудь. (Вслух.) А что, Фединька, войны никакой сейчас нету?
ДЬЯК. Как же это нету, кормилец? Крымский хан на Изюмском шляхе безобразничает!..
МИЛОСЛАВСКИЙ. Что ты говоришь? Как же это вы так допустили, а? (Дьяк бросается в ноги.) Встань, Федор, я тебя не виню. Ну, вот чего… садись, пиши царский указ. Послать опричников выбить крымского хана с Изюмского шляха.
Сатира, премьера, тысяча мест, Москва, осень 2023 года, аншлаг. Где Изюм, помните? В чьих он сейчас руках? В чьих был год назад?..
И так промямлить эту сцену, чтобы никто не ахнул, не охнул, не засмеялся — это надо уметь. Это театр Сатиры или театр анестезии (обезболивания)? Или сами создатели спектакля не заметили и не поняли, или заметили, поняли и струсили.
ОПРИЧНИК. Где демоны? Гойда! Бей их!
Проще простого заорать эту реплику так, чтобы публика грохнула, вспомнив Лужники. Но — нет, всё мимо, шёпотом, на цыпочках… На афише Булгаков, а на сцене тишь. Тишь в сатирическом смысле, потому что музыкальной громкости в динамиках хватает.
Ещё один пример реплики, которая в фильме 1973 года прошла вхолостую, а сейчас могла бы выстрелить:
ТИМОФЕЕВ (изобретатель, в кино — Шурик). Выпейте горного дубнячку. Я тоже. (Вынимает водку, закуску.) Пейте.
ИОАНН. Отведай ты из моего кубка.
ТИМОФЕЕВ. Зачем это? Ах да… Вы полагаете, что я хочу вас отравить? Дорогой Иван Васильевич, у нас это не принято.
Мистический писатель! «У нас это не принято» можно было сыграть так, чтоб публика взвыла. Но чумовая реплика проскользнула серой мышкой.
***
Дурак-домуправ учит изобретателя — это, конечно, наше зеркало. Стало бы нашим, если б театр его не занавесил рюшами, парчой и тюлем.
Сатира-2023 вслед за Гайдаем-1973 сделала дурака-домуправа суетливым, робким, уступчивым — какой-то писклявый размазня; ни изобретатель, ни даже вор его не боятся; наоборот — они его третируют, чуть ли не на три буквы не посылают.
В таком зеркале мы наш век не узнаём. Мы и прежде, и нынче видели и видим бесчисленных домуправов. Они властные, опасные, уверенные в себе и в том, что «милиция» немедленно встанет на их сторону.
Бунша — дурак, но не хлюпик. Он должен не умолять изобретателя, а угрожать; он должен быть страшен (одно его слово, и примчится наряд) — тогда сатира, а иначе даже не юмор, не смешно.
Еще один булгаковский управдом — Швондер. Кадр из фильма «Собачье сердце»
Бунше рычать не обязательно. Иудушка Головлёв говорил тихохонько, а люди вешались.
Скажут: домыслы, вольная трактовка, в пьесе этого нет. Ответим: это как прочесть. Формально, может, и нет, а по смыслу есть, у Булгакова есть.
— Мы — новое домоуправление нашего дома, — в сдержанной ярости заговорил чёрный. — Я — Швондер…
— По какому делу вы пришли ко мне? Говорите как можно скорее, я сейчас иду обедать.
— Мы, управление дома, — с ненавистью заговорил Швондер.
Ярость, ненависть и сознание своей власти. А профессора и изобретатели — классовые враги. У Швондера за спиной трое безмозглых придурков с пистолетами, у Бунши милиция на подхвате, только свистни. Это Расплюевы наших дней с их знаменитой идеей: «Всю Россию потребуем» — имеется в виду арест, допрос, пытки (перечитайте «Смерть Тарелкина» Сухово-Кобылина — вот сатира, вот жуть).
А то что грозный Бунша, попав в палаты настоящего Грозного, поначалу смертельно пугается, «делает ку» — так это всегда в натуре хамов.
Увидел секиры, сабли, копья, там чужая сила, могут убить. Но как только осознал покорность холопов — вся наглость к дураку мгновенно вернулась. Сейчас подарит шведам Кемска волост, потребует «отдельный кабинет» для привычного начальственного развлечения (хоть бы и с царицей).
Россия подарила Норвегии 80 тыс. кв. км своей территории. Этот участок Баренцева моря оказался богат. Нефтяной директорат Норвегии сообщил: там не менее 1,9 млрд баррелей углеводородов. Это подняло оценку запасов Норвегии на 11% до 18,7 млрд баррелей.
РФ отдала Норвегии наиболее лакомую часть спорной приполярной акватории, богатую рыбой и морепродуктами, а также месторождениями углеводородов. Россия потеряет более 300 тысяч тонн рыбы в год — не менее 15 миллиардов рублей (в ценах 2010 года).
О подписании договора о разграничении спорных пространств в Баренцевом море и Северном Ледовитом океане Дмитрий Медведев и премьер Норвегии Йенс Столтенберг договорились во время визита российского лидера в Осло. 15 сентября 2010 в Мурманске долгожданный договор был подписан.
ТАСС, «Ведомости», «Комсомольская правда», «Солидарность» и др.
Долгожданный — для кого? Россия — это кто? Пенсионеры? Спортсмены? Врачи? 80 000 богатых квадратных километров норвежцам подарил очередной Бунша, оказавшийся на царском троне. В 2010 году его звали Дм.Медведев.
Скажут: какой к чёрту Медведев вместе с акваторией Баренцева моря? В пьесе Булгакова — Сталинское время! Правда. Но Сатира не может быть направлена на покойников. Сатира не может быть обращена в прошлое тысячелетие. Её бич должен хлестать современника! и не мелюзгу, а фигуру государственного масштаба. Президента? министра? — вовсе не обязательно. Это может быть городничий, частный пристав (начальник ОВД), квартальный надзиратель (участковый), главначпупс Победоносиков («Баня»), судья Ляпкин-Тяпкин («Ревизор») или управдом — главное: государственный человек. Хоть бы и винтик — главное: чтоб закручивал гайки. Главное — чтобы сегодня!
Сцена из спектакля «Иван Васильевич». Фото: театр Сатиры
Триумфальная площадь утратила смысл; её загромоздили качелями — чтоб никаких триумфов. На б.Триумфальной площади театр, на нём огромными буквами Театр САТИРЫ. Название театра, созданного в 1924-м, порой надолго утрачивало изначальный смысл. От него не ждали сатиры, как от газеты «Правда» не ждали правды, а в сосисках не искали мяса.
Комедия — смешно и весёло. Сатира — смешно и страшно. А если не смешно и не страшно — точно не сатира.
Когда сегодня герои пьесы проваливаются в XVI век, на сцену вытаскивают гигантский пушечный ствол. С виду он больше, чем Царь-пушка, и тем ярче, тем очевиднее, что смысла в этом стволе нет никакого. Может, это «символ», но ведь символом можно назвать что угодно. А эта гигантская штука из картонного чугуна (без колёс, без лафета) — что делает эта безумная вещь во дворце Грозного? Чтоб хоть как-то оправдать бутафорию, в ствол иногда залезают стрельцы, потом вылезают. Может быть, это смешно, но публика не смеётся.
Взять пьесу Булгакова — всё равно что выкатить на сцену бочку с порохом. Зачем же лить туда клюквенный кисель? Она ж не взорвётся. Да и кисель станет так себе.
Вытащить на сцену пушку и — не выстрелить? Такой здоровенной штукой опровергнуть чеховское ружьё. Разбавить спирт до крепости кефира, точнее — до слабости.
Маяковский перед смертью успел написать две остросатирические пьесы «Клоп» и «Баня» и гениально поправил Шекспира:
Ставь прожектора,
чтоб рампа не померкла!
Крути, чтобы действие мчало, а не текло!
Театр — не отображающее зеркало,
а — увеличивающее стекло!
***
…Помните? — пятеро в Реперткоме читали, искали, ничего не нашли и — разрешили. Но пришли на генеральную репетицию и — запретили. Потому что, услышав и увидев, поняли, во что превращаются на сцене вроде бы безопасные слова.
Реальная жизнь СССР 1936 года мистическим образом отразилась в зеркале Шекспира идеально. Отвратительные руки брадобрея-реперткома не узнали себя. Но мы-то видим и готовы позволить себе предосудительное полузапретное отождествление.
Помните? — Гамлет поставил провокационный спектакль и позвал на генеральную репетицию всю эльсинорскую верхушку в расчёте, что преступный король выдаст себя.
Король и Главрепертком в одном лице — не совсем дурак, он подвергает пьесу предварительной цензуре..
КОРОЛЬ. Ты знаешь содержание? Здесь нет ничего предосудительного?
ГАМЛЕТ. Нет, нет. Всё это в шутку, отравление в шутку. Ровно ничего предосудительного.
А потом Король увидел и в бешенстве заорал: «Прекратить представление!» Спектакль Гамлета, выходит, был запрещён прямо в ходе премьеры.
У Булгакова, само собой, были совсем иные планы и надежды; он хотел, чтобы спектакль пошёл. Но не видеть, как в его жизни разыгрываются классические трагедии, мистический Мастер не мог.
Классика, прописи. Любимову на Таганке в начале 1980-х разрешили ставить «Бориса Годунова», но увидели генеральную репетицию и — категорически запретили. И Пушкину печатать «Годунова» разрешили, а ставить запретили. Он очень наивно пытался защитить свою трагедию. Писал Бенкендорфу (читай: императору): «Все смуты похожи одна на другую» — мол, не подумайте, будто рассказом об убийстве царевича Димитрия я намекаю на убийство Павла I.
Замечательно совпадает с пушкинской фразой о схожести смут реплика в «Иване Васильевиче»: «Он нервозен, как всякий Иван Грозный». Как всякий! — значит, как теперешний. Булгаков написал, но — оставил в черновике. Впрочем, не помогло.
Пьеса Булгакова была для цензоров чем-то вроде нот: кружочков и крючочков. На сцене эти ноты зазвучали, и всё стало ясно.
Что всё? Да то, что единственный персонаж-чиновник — государственная кукла, дурак, управляющий всем домом! что им манипулирует наглый ворюга, что по воле дурака, случайно очутившегося на царском троне, шведам отдают Кемскую область, армию отправляют воевать на Изюмский шлях, даже не зная, где он (на Украине?) — в 1936 ещё ладно, но в 2023 — ох, неладно.
Шведский посол на приеме у Ивана Васильевича. Фото: театр Сатиры
Во что играет театр, о чём он играет? Ни о чём. Использует пьесу Булгакова, чтобы комиковать. Так нищий пацан, случайно став принцем, колол орехи Большой Государственной печатью, остановив все государственные дела. К счастью, тот пацан был добр, невзгоды и нищета его не озлобили…
А кинокомедию Гайдая лучше бы запретить. Там плохой финал, там на царя напяливают смирительную рубашку и увозят в психушку — вредная мысль.
6 февраля.
Вчера, после многочисленных мучений, была первая генеральная «Мольера». Публика аплодировала декорациям. Аплодировали реплике короля: «Посадите, если вам не трудно, на три месяца в тюрьму отца Варфоломея…»
Аплодировали после каждой картины. Шумный успех после конца. М. А. извлекли из вестибюля (он уже уходил) и вытащили на сцену. Выходил кланяться и Немирович — страшно довольный.
М. А. окончательно решил писать пьесу о Сталине.
11 февраля.
Сегодня был первый, закрытый, спектакль «Мольера» — для пролетарского студенчества. После конца, кажется, двадцать один занавес. Вызывали автора, М. А. выходил.
В «Советском искусстве» статья Литовского о «Мольере». Злобой дышит.
Сегодня смотрел «Мольера» секретарь Сталина Поскрёбышев. Оля, со слов директора, сказала, что ему очень понравился спектакль и что он говорил: «Надо непременно, чтобы И. В. посмотрел».
16 февраля.
Итак, премьера «Мольера» прошла. Сколько лет мы её ждали! Зал был, как говорит Мольер, нашпигован знатными людьми. Тут и Акулов, и Керженцев, Литвинов и Межлаук, Могильный, Рыков, Гай, Боярский… Афиногенов слушал очень внимательно, а в конце много аплодировал, подняв руки и оглядываясь на нашу ложу.
Успех громадный. Занавес давали двадцать два раза. Очень вызывали автора.
Примечание.
Акулов приговорён 29 октября 1937. Расстрелян на следующий день.
Межлаук приговорён 28 июля 1938. Расстрелян в ту же ночь.
Рыков приговорён 13 марта 1938. Расстрелян 15 марта на Коммунарском полигоне.
Гай приговорён 19 июня 1937. Расстрелян в ту же ночь.
Боярский приговорён 1 февраля 1940. Расстрелян 2 февраля 1940 вместе с Мейерхольдом и Кольцовым.
Афиногенов с конца 1936 года стал объектом резкой политической критики, его пьесы запретили, 22 июня 1937 года исключён из ВКП(б) и Союза писателей. Спасло чудо.
Восторг публики и — шельмование в газетах.
24 февраля.
В мхатовской газете «Горьковец» отрицательные отзывы о «Мольере» Афиногенова, Всеволода Иванова, Олеши и Грибкова, который пишет, что пьеса «лишняя на советской сцене».
Спектакль имеет оглушительный успех. Сегодня бесчисленное количество занавесов.
9 марта.
В «Правде» статья «Внешний блеск и фальшивое содержание», без подписи (то есть — редакционная, то есть — по прямому указанию И.В. — А.М.) Когда прочитали, М. А. сказал: «Конец «Мольеру», конец «Ивану Васильевичу»».
Днём пошли во МХАТ — «Мольера» сняли, завтра не пойдёт.
Примечание.
Ангаров приговорён 25 ноября 1937. Расстрелян на следующий день.
Фурер застрелился через четыре месяца после своего совета — 16 сентября 1936. В предсмертном письме пытался защитить безвинно репрессируемых. Посмертно объявлен «врагом народа». Хрущёв в марте 1937 на пленуме ЦК назвал это самоубийство актом вредительства: «Фурер, желая скрыть следы своей преступной работы и этим самым облегчить врагам борьбу с нашей партией, всячески запутывал эти нити, покончив даже жизнь самоубийством».
Эрдман — главному редактору «Правды» Мехлису
В своё время я написал ряд политически вредных и антисоветских произведений, за что был справедливо осужден органами НКВД. Но я никогда ни общественно, ни лично не был связан с троцкистом Авербахом и его приспешниками. Изолированный от советской писательской среды, я совершал ошибку за ошибкой, в конце концов вступив на порочный путь. С тех пор прошло более трёх лет. Сейчас я свободный советский гражданин. У меня огромное желание работать, у меня есть уверенность, что я смогу создать настоящее советское произведение в драматургии.
Внешний блеск и фальшивое содержание
…Что сделал театр с этой фальшивой пьесой? Не имея сколько-нибудь ценного драматургического материала, театр обратил всё своё внимание на внешность. Он старался сделать из спектакля пышное зрелище. Идейную фальшивость театр не мог смягчить, даже если бы и хотел, но, кажется, и особой воли он тут не проявил.
…Блестящая по технике игра артистов лишь усугубляет порочность пьесы. Эта фальшивая, негодная пьеса идёт решительно в разрез со всей творческой линией театра и ставит его в ложное положение перед зрителями.
«Правда», 9 марта 1936.
Таких покаянных писем Булгаков не писал. Другой характер.
Булгаков — Сталину
Разрешите мне обратиться к вам с просьбою, касающейся драматурга Николая Робертовича Эрдмана, отбывшего полностью срок своей ссылки. Уверенный в том, что литературные дарования чрезвычайно ценны в нашем отечестве, и зная в то же время, что литератор Эрдман теперь лишен возможности применить свои способности вследствие создавшегося к нему отрицательного отношения, получившего резкое выражение в прессе, я позволю себе просить вас обратить внимание на его судьбу. Находясь в надежде, что участь литератора Эрдмана будет смягчена, я горячо прошу о том, чтобы Эрдману была дана возможность вернуться в Москву, беспрепятственно трудиться в литературе, выйдя из состояния одиночества и душевного угнетения.
Булгаков — Вересаеву
Удар очень серьёзен. По вчерашним моим сведениям, кроме «Мольера», у меня снимут совсем готовую к выпуску в театре Сатиры комедию «Иван Васильевич».
М. А. диктует исправления к «Ивану Васильевичу». Несколько дней назад Театр сатиры пригласил для переговоров. Они хотят выпускать пьесу, но боятся неизвестно чего. Просили о поправках. Горчаков придумал бог знает что: ввести в комедию пионерку, положительную. М. А. наотрез отказался.
Булгаков — Ермолинскому
Киев настолько ослепителен, что у меня родилось желание покинуть Москву, переселиться, чтобы дожить жизнь над Днепром.
Надо полагать, что это временная вспышка, порожденная сознанием безвыходности положения, сознанием, истерзавшим и Люсю и меня. Люся сказала:
— Так жить больше нельзя.
Когда поезд отошёл и я, быть может, в последний раз глянул на Днепр, вошёл в купе книгоноша, продал Люсе «Театр и драматургию» № 4. Вижу, что она бледнеет, читая. На каждом шагу про меня. Но что пишут! Особенную гнусность отмочил Мейерхольд.
Да, она права. Так жить больше нельзя, и так жить я не буду.
Я всё думаю и выдумаю что-нибудь, какою бы ценою мне ни пришлось за это заплатить.
11 МАЯ
Репетиция «Ивана Васильевича» в гримах и костюмах. Без публики. По безвкусию и безобразию это редкостная постановка. Горчаков почему-то испугался, что роль Милославского (блестящий вор — как его задумал М. А.) слишком обаятельна и велел Полю сделать грим какого-то поросенка рыжего, с дефективными ушами. Да, слабый, слабый режиссер Горчаков. И к тому же трус.
13 МАЯ
Генеральная без публики «Ивана Васильевича». Впечатление от спектакля такое же безотрадное. Смотрели спектакль (кроме нашей семьи) — Боярский, Ангаров из ЦК партии, и к концу пьесы, даже не снимая пальто, держа в руках фуражку и портфель, вошел в зал Фурер, — кажется, он из МК партии.
Немедленно после спектакля пьеса была запрещена. Горчаков передал, что Фурер тут же сказал:
— Ставить не советую.
III. Машина времени застряла в грязи
Пьесе 90 лет; стала ли она безопасной? Такого с пьесой мистического писателя случиться не могло. Театр, видимо, старался изо всех сил; даже прозвучали отсутствующие в пьесе, но модные сейчас слова: «Вернём наши земли исконные»; таким способом можно было бы заставить Булгакова вертеться в гробу, но он и это предусмотрел: по воле покойного тело сожгли, а пепел вертеться, вроде бы, не должен.
Изобретатель Тимофеев. Фото: театр Сатиры
Комедия полна внешней и внутренней политики. Кто был ничем, тот стал всем.
Бунша — единственный представитель современной власти — невероятно глуп, полон лозунгов и штампов, продажен, моральный таракан, трус; жена — ведьма (с этим все согласны).
Гений — беден до крайности, никто его не уважает, гениальную машину времени он строит дома, никакого коллектива, никакого НИИ. Его жена и режиссёр Якин — человеки искусства — пошлые до неприличия.
На фоне этих советских людей, царь и дьяк — хорошие ребята, хоть и с предрассудками. Переводчика в кипятке сварили; мужик крылья изобрёл — его на бочку с порохом: «пущай полетает».
Умные нам не надобны, надобны верные, а бабы новых нарожают; кажется, вчера это какой-то праправнук дьяка в Думе заявил.
Новых нарожают? Проституток и секретарей — безусловно. А гениев?
Очень может быть (а на самом деле я уверен): Булгаков и Эрдман затмили бы Мольера; возможно, доросли бы до Шекспира.
Эти наши двое — со своим Божьим даром — попали в самый центр грандиозной мировой катастрофы. Куда там Шекспиру с его Ричардами, Макбетом, Гамлетом и Лиром. Убийство короля не отменяло ни монархии, ни собственности, ни законов, ни веры в Бога.
Булгакова и Эрдмана (они дружили, ходили друг к другу в гости, читали свои новые вещи) накрыло убийство старого мира. Это было откровенно заявлено: старый мир разрушим до основанья, кто был ничем, тот станет всем. Сбылось.
По всем законам физическим и политическим, кто был всем, стал ничем: если повезло — эмигрантом, если не повезло — лагерной пылью. Но и Новый мир был предельно ненадёжен и смертельно опасен. Для наглядности этой аксиомы мы в эту не-рецензию включили расстрельные примечания.
Результат этих этапов (эпох?) мы видим. Мы в них живём, в театры ходим. Сегодня суконным языком Бунши и Луначарского нам пишут учебники, прописи, манифесты то муж Собчак, то Мединский…
Минувшие полтора года, ставшие для мира временем (этапом? эпохой?) СВО, для театрального мира России стали временем (эпохой) СТО — Специальной театральной операции.
На этом фронте прямыми попаданиями уничтожены спектакли Крымова, Могучего, Райхельгауза, Рыжакова… Тут поневоле будешь осторожен.
22 мая.
Миша пишет пьесу о Сталине.
Сегодня днем дозвонилась (звонила два дня), наконец, до валютного отдела НКФ и узнала от юрисконсульта, что им была дана положительная резолюция на Мишином заявлении (о выписывании из Америки пишущей машинки на деньги от «Мёртвых душ» через Литературное агентство), но что потом это было изменено и решено отказать. Но кто это сделал, он не знает, советует приехать лично и говорить об этом.
Это не жизнь! Это мука! Что ни начнём, всё не выходит! Будь то пьеса, квартира, машинка, всё равно.
27 мая.
Ездили с Мишей утром в Наркомфин в валютный отдел. Миша говорил сначала с юрисконсультом — тот сообщил об отрицательном ответе. Миша сказал, что обжалует его. Потом юрисконсульт ушёл, поговорил с начальником отдела и, придя, пригласил туда нас. Миша сказал — я ведь не бриллианты из-за границы выписываю. Для меня машинка — необходимость, орудие производства.
Начальник отдела обещал ещё раз поговорить с замнаркома, думает, что ответ дадут положительный.
(Жить Мастеру оставалось 9 месяцев.)
Заместитель министра решает, можно ли позволить писателю за свои деньги купить пишмашинку. О, Михаил Евграфович, учитель Михаила Афанасьевича! — нас окружает ваша современная идиллия, мы плывём в океане премудрых революционных патриотических пискарей, их столько, что и вода и воздух стали отвратительной слизью…
***
15 мая.
Вчера у нас было чтение — окончание романа. Файко — оба, Марков, Виленкин, Ольга, Ануся, мой Женя.
Последние главы слушали почему-то закоченев. Всё их испугало. Паша в коридоре меня испуганно уверял, что ни в коем случае подавать нельзя — ужасные последствия могут быть. («Подавать» — не в издательство рукопись отправить, а «наверх», «в инстанции». — А.М.)
5 июня.
Позавчера пришла Ольга — знаменитый разговор о Мишином положении и о пьесе о Сталине. Театр, ясно, встревожен этим вопросом и жадно заинтересован пьесой о Сталине, которую Миша уже набрасывает.
Миша рассказал и частично прочитал написанные картины. Никогда не забуду, как Виленкин, закоченев, слушал, стараясь разобраться в этом.
***
Письмо Правительству СССР
…Ныне я уничтожен.
Уничтожение это было встречено советской общественностью с полной радостью и названо «достижением».
18 марта 1930 года я получил из Главреперткома бумагу, лаконически сообщающую, что не прошлая, а новая моя пьеса «Кабала святош» («Мольер») К ПРЕДСТАВЛЕНИЮ НЕ РАЗРЕШЕНА.
Скажу коротко: под двумя строчками казенной бумаги погребены — работа в книгохранилищах, моя фантазия, пьеса, получившая от квалифицированных театральных специалистов бесчисленные отзывы — блестящая пьеса.
Погибли не только мои прошлые произведения, но и настоящие, и все будущие.
Мистический писатель тогда, в 1930-м, угадал. Погибли и будущие сочинения. Всё написанное им в последние 10 лет жизни.
Скажут, что погибли они не безвозвратно; мол, через полвека тексты выпустили из тюрьмы. Но он же не знал, что режим одряхлеет (временно) и прикинется мёртвым (временно).
А мы не можем знать и даже вообразить, чего лишились навсегда, навечно. Мы же не знаем, какие пьесы и романы он не написал.
Вместо этого он правил какие-то дурацкие чужие либретто для Большого и писал свои (какое-то «Чёрное море», какая-то «Рашель» по мотивам «Мадмуазель Фифи» Мопассана), вымучивал инсценировки, уродовал собственные вещи в угоду дрожащим от страха театрам. А то, что он всё же написал в последние десять лет жизни, он писал под таким гнётом «окружающей среды», в таком отчаянии, в таких душевных терзаниях (которые в 48 лет свели его в могилу)
Булгаков — Вересаеву
Дорогой Викентий Викентьевич!
У меня нередко возникает желание поговорить с Вами, но я как-то стесняюсь это делать, потому что у меня, как у всякого разгромленного и затравленного литератора, мысль всё время устремляется к одной мрачной теме о моём положении, а это утомительно для окружающих.
Убедившись за последние годы в том, что ни одна моя строчка не пойдет ни в печать, ни на сцену, я стараюсь выработать в себе равнодушное отношение к этому. И, пожалуй, я добился значительных результатов.
…Эти цитаты и справки, разумеется, абсолютно неуместны в рецензии. Они лишние. Но для будущих зрителей премьерного спектакля Сатиры они, надеемся, лишними не будут. Читали, быть может, на бутылке односолодового виски волшебные заклинания:
«NNN — глубокого янтарно-медового цвета, во вкусе без труда можно различить сливочный крем, ваниль, зелёные яблоки и цитрусовые. Здесь сохраняется традиционное копчение солода на торфе, добываемом неподалеку. В целом, этот виски характеризуется как сбалансированный, с округлым сливочным вкусом. Яркие торфяные ноты гармонично сочетаются с тонами нуги, карамели, ириса. Богатый и комплексный вкус, с оттенками дуба, сладостей, фруктов, дыма. В коротком послевкусии ощущаются сладкие нюансы торфа».
Понятно, что почти ничего этого вы различить и ощутить не в состоянии, но почему-то приятно все это знать; вас приглашают почувствовать себя знатоком-дегустатором.
Цитаты из речей, статей и дневников тех лет — это, в некотором смысле, погружение в эпоху, в реалии, в, так сказать, подземные коллекторы нашей жизни. Там крысы, привидения и полустёртые ржавые надписи на стенах.
Создатели Художественного театра не дураки были; взяв в 1902 к постановке «На дне» Горького, они с артистами отправились на дно — в ночлежки, чтобы увидеть реальный ад отребьев человечества. Додин, решив в конце 1970-х поставить «Дом» — про совершенно неизвестную ленинградцам жизнь русской деревни времён Сталина-Хрущёва, увёз туда артистов чуть ли не на год. Перед съёмками «Взвода» Стоун отправил актёров на две недели в джунгли вместе с ветеранами. Без всякой связи с внешним миром.
Чтобы ощутить «правду жизни» (а без неё какая ж сатира?), ту правду, в которой сегодня существует драматург, артистам Сатиры стоило, быть может, сходить на суд, где раз за разом без всяких оснований продлевают арест Жени Беркович «за пьесу». Держат в тюрьме, калеча и её, и психику её приёмных дочерей.
В пьесе Булгакова затравленный драматург Мольер умирает со словами: «Ненавижу бессудную тиранию!» Суд в те времена, конечно был, но приговоры выносил не повинуясь закону, а угождая королю.
Как все повторяется. М. А. напишет пьесу — начинается шевеленье, звонки, разговоры, письма. Потом пьеса снимается — иногда с грохотом, как «Мольер», иногда тихо, как «Иван Васильевич», — и наступает полная тишина.
Театр Сатиры взялся за «Ивана Васильевича» — за комедию? Нет, Булгаков жанр не обозначил. Пьеса жутко смешная (даже в чтении), но…
Представьте: вам рассказали дико смешной анекдот; все ржали до слёз, до колик (так, по свидетельству жены Мастера, ржали гости, когда «Миша» читал куски будущей пьесы; то ржали, то «цепенели»).
Потом вы в большой компании говорите: «Я сейчас расскажу дико смешной анекдот, вы все со смеху помрёте».
И начинаете рассказывать, дико завывая, истерически хохоча и рыдая, заламывая руки и ноги, виляя задом (и передом виляя тоже). Вы кричите, повизгиваете, корчите рожи, пучите глаза, падаете на пол… А почему никто не смеётся?
Потому что смешное исчезло, вы его задавили, затоптали, рёв и треск театральной машинерии заглушили смысл.
Увы, и гениальная «Современная идиллия» Салтыкова-Щедрина в переделке С.Михалкова (мастера по переделкам гимнов СССР и России) под названием «Балалайкин и Кᴼ» поставлена в Сатире в том же стиле: — Здравствуй, Бим! — Здравствуй, Бом! А над сценой висит полдюжины здоровенных чёрных шаров из картонного чугуна — видать, ядра для той Царь-пушки, для того гигантского ствола без лафета и без смысла, который занимает полсцены в «Иване Васильевиче».
Сатира Щедрина, если и не убита, то забита до полусмерти тем же способом: криками, гримасами, противоестественными телодвижениями (у персонажей регулярные приступы падучей) — получается, что юмор великого сатирика вылезает изо рта припадочных; публика не смеётся. А чтобы смеялась, на сцене три-четыре полуголые проститутки (вполне!) обслуживают начальника прямо в отделении милиции, то есть полиции; там даже шест торчит для удобства соответствующих телодвижений соответствующих частей девичьих фигур.
Шест торчит, а Сатира головы не подымает.
Это тем более обидно, что в том же театре тот же Сергей Газаров блестяще, изобретательно, весело и по-настоящему (по-умному!) смешно поставил спектакль «Дядя Жорж», соединив две пьесы Чехова: «Леший» и «Дядя Ваня». Просто каскад находок и фейерверк остроумия. Даже трудно понять, как получилось, что Чехов смешнее Щедрина и Булгакова.
***
Театр — зеркало! Зритель смотрится в него. В монологе датского принца IX века есть то, что сегодня болит и кровоточит у публики в XXI веке.
…А то кто снёс бы эти униженья:
Ложь угнетателей, вельмож бесстыдство,
Насмешку гордеца, судей неправду,
Заносчивость властей и оскорбленья,
Нескорый суд и более всего
Насмешки недостойных над достойным.
В монологе Гамлета — замечали? — есть вещи, с которыми принц вроде бы столкнуться не мог: неправый и нескорый суд…
Сочинитель пишет о своём. Вольно или невольно. Или подневольно. Булгаков писал о своём. Прямо: в Театральном романе он — драматург Максудов; косвенно: в Кабале святош он — драматург Мольер; почти прямо: в Беге, в Белой гвардии он — человек, не принявший революцию большевиков.
Его нет в Иване Васильевиче как персонажа, но он там есть! Есть трезвый блестящий затравленный Мастер. Кроме истории (комедии) о царе и его двойнике-дураке, в пьесе есть голос и глаз рассказчика. Он в языке, в ремарках, в созданных положениях (ситуациях), в строении фраз. Вдобавок автор может показать своё отношение, вложив его в уста персонажа.
Булгаков — Вересаеву
Дорогой Викентий Викентьевич!
Я уже привык смотреть на всякую свою работу с одной стороны — как велики будут неприятности, которые она мне доставит? И если не предвидится крупных, и за то уже благодарен от души.
Всё-таки, как ни стараешься удавить самого себя, трудно перестать хвататься за перо.
В это время (и уже три года) он мучился, сочиняя Батум, пьесу о Сталине; театры страны об этом знали, жадно ждали, во МХАТе уже распределили роли.
Репертком одобрил, разрешил к представлению.
14 августа 1939 постановочная бригада во главе с Булгаковым села в поезд: в Грузию, за колоритом.
А в это время пьесу читал её главный герой, обладающий острым чутьём и отличной памятью. Первый акт, второй, третий. В конце третьего акта сцена в тюрьме.
НАЧАЛЬНИК ТЮРЬМЫ (Сталину, тихо). У, демон проклятый… (Уходит в канцелярию.)
Когда Сталин равняется с первым надзирателем, лицо того искажается.
ПЕРВЫЙ НАДЗИРАТЕЛЬ. Вот же тебе!.. Вот же тебе за всё… (Ударяет Сталина ножнами шашки.)
Сталин вздрагивает, идёт дальше. Второй надзиратель ударяет Сталина ножнами. И следующий…
«Демон проклятый. Вот же тебе за всё» — это написал мистический писатель, который когда-то признался, что язык пропитан ядом. Слово «проклятый» можно произнести с ударением на первом слоге, даже лучше получится. А «демон проклятый» — это дьявол; семинаристу ли не знать?
Четвёртый акт Сталин, вероятно, читать не стал.
Постановочная бригада отъехала от Москвы, спустя два часа в Серпухове вошла в вагон почтальонша: «Где здесь бухгалтер?» Булгаков понял, взял телеграмму, прочёл:
НАДОБНОСТЬ ПОЕЗДКИ ОТПАЛА ВОЗВРАЩАЙТЕСЬ
Закоченев, помертвев, сидели в вагоне еще два часа. В Туле вышли; на случайной машине М. А. и Елена вернулись в Москву, допуская, что там ждёт арест или чего похуже.
Вокзал, масса людей, закрытое окно кассы, неизвестность, когда поезд. Как спасение, — появился шофер ЗИСа, который сообщил, что у подъезда стоит машина, за каждого человека 40 руб., через три часа будем в Москве. Он берёт семерых; сговорились, что платим 280 руб. и едем одни. Миша одной рукой закрывал глаза, а другой держался за меня и говорил: навстречу чему мы мчимся? может быть — смерти?
…Роковые телеграммы стали смешным элементом в «Мастере и Маргарите» — романе, который «летел к концу». Да и автор летел к концу. Через полгода он заслужил покой.
