Тост первый: Брожению любого продукта предшествует брожение умов

Воспитанный в уважении к первоисточникам, я обратился к древнейшим мыслителям. На пыльных путях мировой цивилизации с удивлением отметил немеркнущую в веках роль роковых напитков. Поэты, так те вообще скрывают высокий романтизм души за водопадом вина. Оно — словно вуаль ранимой души…

Но вернемся в древность. Так вот, припав к первоисточникам человеческого разума, не назло, а к сведению надменного соседа, я обязан заявить следующее: Армения — родина крепчайших напитков.

Поверьте, нет особой гордости в том, что человечество первый тост подняло именно в Армении. Но когда кто-то нам говорит, что, мол, мы пьем больше, мы отвечаем: «А армяне — дольше!»

Чтобы не было обвинений в фальсификации «питейной документации», сошлюсь на Ксенофонта. (Он не армянин, ему можно доверять.) Так вот, этот самый Ксенофонт в «Анабасисе» рассказывает об удивительном приключении легионеров Александра Македонского в Араратской долине.

Сейчас же происшедшее назвали бы элементарной пьянкой. Но наши предки были гораздо мудрее в бытописании. Вот что свидетельствует Ксенофонт:

«…хранилось ячменное вино в огромных карасах — кувшинах. В уровень с краями сосудов в вине плавал ячмень, а в него был воткнут тростник… Кто хотел пить, должен был взять этот тростник в рот и тянуть через него вино. Напиток был терпкий и приятный на вкус».

Между прочим, я цитировал первое упоминание о пиве в исторических документах.

Для тех, кто больше склонен доверять науке, сообщаю: академик Борис Пиотровский при раскопках вблизи Еревана обнаружил сосуд, в котором приготовлялось ячменное пиво. На дне античных сосудов сохранились зерна ячменя и проса, а на стенках — следы солодования.

Отвечаю: во всякой любви сам процесс бывает важнее ее конечного результата. Поясняю: урартийская техника изготовления пива свидетельствует о стремлении предков разнообразить серую, в общем-то, жизнь возбуждающим зельем. Но общение с зельем, как и с женщиной, пусть даже и любимой, в ежедневном режиме перерастает из демократического акта в служебный. (Не зря же ЭТО называется супружеским ДОЛГОМ).

Уловил, читатель? В поисках разнообразия и более острых ощущений умнющий предок стал варьировать закладку зерна и винограда в глиняные чаны, добиваясь восходящей степени крепости, скажем так, бродящего материала.

Отсюда первый тост: За брожение умов, которое всегда предшествует брожению любого продукта.

Но факты не разбавишь и не прилепишь им другую этикетку. Как бы то ни было, а первую бутылку армянского коньяка разлили в 1887 году на Ереванском винодельческом заводе…

Разлил ее владелец завода, тайный советник Николая II Таирянц.

На Востоке уважают и преклоняются перед старшими. Теперь вы понимаете, что чем старше коньяк, тем, в силу возрастных причин, больше людей его просто вынуждены уважать.

Тост второй: В сосуде напиток принимает его форму, а в пьющем — его содержание

Хорош старый друг и старый коньяк. Друг седеет, а коньяк густеет, становится как бы медовым. Коньяк начинается тогда, когда умирает вино: улетучиваются легкомысленные пары, непредсказуемые брожения — короче: исчезают всякие иллюзии. Все, как в жизни человеческой — теряя иллюзии, обретаем истину.

Если вино приятно несовершеннолетнее, то коньяк замечателен в возрасте почтенном, отстоявшийся, возмужавший в дубовых бочках.

Россияне, как известно, предпочитают водку, но вкус у них, ничего не скажешь, отменный. Василий Шустов, зная это, приобрел к концу XIX века армянский винодельческий завод и придал ему славянские масштабы творчества.

Он поставил в Россию более половины необходимого ей коньячного спирта. К первому заводу прибавились еще пятнадцать — и с годами количество переходило (переливалось?) в качество.

Существует легенда о том, как Шустов, поняв, что созданный им коньяк не уступает другим, набрал 20 высоких и красивых молодых ребят. Два года он обучал их языкам и хорошим манерам. Затем дал денег и послал в Европу с весьма приятной миссией — стать постоянными клиентами в самых шикарных ресторанах. Но поставил одно условие: не пить никаких спиртных напитков, кроме армянского коньяка. Шокированные хозяева европейских ресторанов начали выяснять, что это такое — армянский коньяк? И вскоре слава о нем разлетелась по всему свету.

Армянский коньяк завоевывает Гран-при в Париже. Он поставляется ко двору Его Императорского Величества. Его пьют и о нем поют Горький и Нансен, Мандельштам и Белый. Он вскружил голову сэру Уинстону Черчиллю, ценителю тонких политических ходов и, как оказалось, всего утонченного.

Уважением к коньяку проникнуто все человечество. Даже мастера сленга, ботающие по фене и тоскующие в подъездах, бережно подбирают глаголы, общаясь со старейшиной алкогольной продукции.

Да вы, наверное, и сами заметили, сколь бережен фольклор к божественным созданиям. Коньяк нельзя квакнуть, ввинтить, всосать, опрокинуть. Им нельзя «передать пламенный привет« печени. Это вам не «сучок» и не «бормотуха«. Пошлое пойло имеет столько общего с благородным питием, сколько ишачий вопль с соловьиным пением.

Могу привести медицинские заключения о целительной силе нектара, но боюсь испугать вас аптекарской дозой, на которой настаивают эскулапы, советующие пить коньяк. Сошлюсь на мнение другого эксперта — Гроссмана. Вот что он пишет об армянском коньяке:

«Иногда выпьешь сто грамм — и мир дивно преображается: мир внутренний и мир вокруг — все звучит внятно, тайное становится явным… пресный день наполняется прелестью, она во всем, она волнует и радует».

Пусть отсохнет моя рука, если я прерву на этом цитату писателя и утаю некоторое уточнение во времени: «Такие счастливые сто грамм случаются обычно утром».

А не по этой причине утро вечера мудренее?

Отсюда второй тост: В сосуде напиток принимает его форму, а в пьющем — его содержание.

Один после вина выражается матом, другой (Омар Хайям) — стихами…

Тост третий: на красный террор народ всегда отвечает белой горячкой

Сотворение коньяка — искусство. Его принятие в себя — тоже. Не случайно к 100-летию со дня рождения на заводском дворике установили памятник Бутылке. Как вы понимаете, это дань уважения предназначается отнюдь не стеклотаре. А ее содержимому.

Не думаю, что такая мысль посещала мастеров заводов по выпуску «солнцедара» или «плодововыгодного». Коньяк в ряду дурманящих, еле держащихся на ногах напитков — настоящий джентльмен во фраке, с белоснежным платочком. Грудь его украшена звездами, как награда за долголетие в дубовом заточении. Он держал тост и дождался звезды!

Но умерим анакреонтический пыл. Без меры употребление — яд. Да, количество лет в коньяке переходит в качество напитка. Однако количество выпитого, переходит в «качество» принимающего. Алкаши делают себе харакири незаметно, тихо, вонзая в себя нож безмерности.

Впрочем, не менее опасен нож безмерности и в руках трезвенника. Он отступает от меры в противоположную сторону, но с тем же результатом.

В этом же году мы торжественно отметили 10-летие сухого закона. Число жертв и материальных потерь не считали ввиду их катастрофических размеров.

Отсюда третий тост: На красный террор мы ответим белой горячкой.

Посошок: Беременна душою плоть бокала…

Но в ту тяжелую годину нашлись в Армении люди, сохранившие лозу — совесть. Чудо: именно в те годы был построен новый цех купажа.

У нашего коньяка, считаем с той поры, особая выдержка.

Тысячи декалитров армянского коньяка поставляются на мировой рынок под названием «Нояк» («Глаз Ноя»). Французы стали ревновать и запретили использовать в этикетке слово «коньяк». Вывозится напиток для избранных в исподнем, можно сказать, в подштанниках — отгружают бочками, словно квашеную капусту. Завод на каждой бутылке теряет два (!) доллара. И все потому, что нет изящной стеклотары. Вы же знаете, что есть великое множество безумно прелестных женщин в столь же безумной форме. И кто же их берет?

Французская фирма «Реми Мартин» за год разливает два миллиона декалитров. Ей четверть тысячелетия — обладает 80 тыс. гектаров собственных виноградников. Во что разливается тот же «Наполеон», читатель, надеюсь, видел.

Наш же выходит в свет с 60 медалями международных дегустаций, выставок, ярмарок в… лохмотьях. Пусть Эзоп — раб. Да ведь мудрее императора.

На посошок я посетил коньячный завод. Прошелся между рядами бочек, почувствовал приток сил. Повторный проход совершил с удовольствием и с некоторым даже вызовом, отчего-то настроение еще повысилось. Понятно, воздух пьян, атмосфера купажного цеха хмельная и, окунувшись в нее, подвергаешься воздействию — флюиды искушают, соблазняют, тянут в греховный омут, совращают — вообще сбивают с пути истинного. Тут мое длинное объяснение деликатно прервал технолог: «Из этих бочек за год улетучивается пять процентов коньяка, — улыбаясь, добавляет, — французы это называют «ангельской долей».

Вот он — воспарение!

Англичане изощряются в стрижке газонов, армяне — в изготовлении напитков. Занятие это, похоже, никогда не утомит, так же, как прекрасная тема.

От повторения молитва не портится.

1995 г.