Этот феномен получил название «пугачевщина» — беспощадный по своему размаху и жестокости бунт, сносящий все на своем пути. Как это хорошо выразил советский философ Александр Ахиезер:

Пугачевщина была выразительницей того явного антагонизма самодержавного духа власти и доправового анархизма простого народа. С одной стороны, абсолютно ничем неограниченное самодержавие, а с другой — абсолютно бесправное население; с одной стороны — просвещенная монархия, с другой стороны — темный народ, который отчаянно сопротивляется наступлению любых организованных форм угнетения.

Народ в своей массе искал вдохновение не в новых идеях и формах политического мышления, а в старине. Крестьянам было некомфортно жить в условиях становления самодержавного государства, которое несло с собой организованную бюрократию, контроль, дисциплину и — хоть и в небольшой степени — толику европейского просвещения. К этому добавился еще фанатизм раскольников, которые были одной из движущих сил пугачевщины. Российско-американский экономист Александр Гершенкрон по этому поводу отмечал:

Первым делом, что делали крестьяне и казаки, захватывая заводы, станицы и города, — сжигали все бумаги, все реестры и документы. В письменном слове они видели символ сатанинской власти (здесь напрашиваются аналогии с современностью: движения антипрививочников, противников цифровизации и пр.).

Посулы Пугачева были популистскими и утопичными одновременно. Казаков он жаловал возможностью «великому государю служить казачью службу и набираться на житье вольными людьми». Староверов — «крестом и бородою», крестьян «вольностию и свободою… владением земель, лесными, сенокосными угодьями, и рыбными ловлями и соляными озерами без покупки и без оброку, и протчими всеми угодьями», башкир — «землями, водами, лесами, рыбными ловлями, жилищами, покосами <…> хлебом, верою и законом вашим, посевом, телом, пропитанием, рубашками, жалованьем, свинцом, порохом и провиантом… И бутте подобными степным зверям».

Самозванцы против самозванцев

«Беспощадный бунт» обнажил еще одну горькую правду: отсутствие какой-либо легитимности царствующей особы и ее окружения. Пугачев был уже седьмым и не последним в ряду самозванцев екатерининской эпохи (всего насчитывалось около 40). Их появление было спровоцировано коротким правлением Петра III, давшим крестьянам надежды на освобождение (или смягчение крепостной зависимости), и воцарением Екатерины II, которое этих надежд не оправдало.

Екатерина II прекрасно понимала, что никакого легитимного основания в глазах населения ее власть не имела, как не имела ее вся имперская государственная машина, которая расширялась, чтобы закрепощать людей и ставить их на службу бездушной имперской бюрократии. Императрица опасалась и дворян, в которых видела единственную реальную силу, способную устранить ее от власти. Кто знает, ведь новоявленному самозванцу «амператору» Петру Федоровичу при удачном стечении обстоятельств ничего бы не помешало занять трон; сама императрица пришла к власти при весьма сомнительных обстоятельствах.

Историк Илья Калинин отмечал, что самозванчество стало одной из распространенных форм русского бунта, а с легкой руки Лжедмитрия I превратилось в «хроническую болезнь государства» (термин Василия Ключевского). Эта болезнь почти непрерывно сопровождала жизнь страны с начала XVII века до самого 1861 года. Лжедмитрию I, по словам исследователя, «удалось ввести в резонанс династический кризис и «социальную психологию народных масс, ожидавших прихода» царевича-избавителя». Его дело продолжили другие — Пугачев оказался самым известным из них. А завершилось все Лжеконстантинами — по имени брата Николая I, великого князя Константина Павловича, с которым в народе связывались надежды на «волю». Так, после смерти Константина Павловича в 1831 году ходили упорные слухи, что он жив, и многочисленные авантюристы выдавали себя за покойного великого князя.

Чтобы понять причину Пугачевского бунта, важно также увидеть социальный состав его участников.

Старообрядцы бежали от имперской инквизиции, крестьяне — от помещиков или государственных управляющих, казаки пытались сохранить свою свободу и привилегии, а нерусские этносы — свои земли и образ жизни (в основном кочевнический), угрозу которому несла постоянная экспансия российского государства.

Пугачеву во время его скитаний регулярно помогали старообрядцы, укрывая его в своих жилищах, снабжая едой, одеждой и деньгами. Говорили они, что и сам Пугачев был раскольником. Казаки считали его своим и видели в нем выразителя своих интересов. Башкиры во главе с Салаватом Юлаевым хотели воспользоваться смятением и анархией, которая несла пугачевщина, чтобы изгнать имперскую власть. Пугачев, как и Степан Разин до него, воплощал в себе чаяния глубинного народного анархизма, «царя-освободителя».

Вор Емелька

Историю Пугачева стоит рассказать с того момента, как он стал рекрутом и очутился на европейских полях грохотавшей в то время Семилетней войны. Уроженец Дона, родины казачьей вольницы, он оказался в составе армии графа Захара Чернышева. По иронии судьбы, Емельян Пугачев позже станет причиной отставки с должности президента Военной коллегии славного генерала. Чуть позже Пугачева снова призвали в армию: в 1768-м началась Русско-турецкая война, где он служил под началом графа Петра Панина: с ним Пугачев тоже столкнется позже при других обстоятельствах.

С 1770 года Пугачев в бегах, до 1773 года он скитался по стране и жил преимущественно у староверов, где он обрел ценные навыки конспирации. Там же на него и сошло «откровение», что он и есть пропавший император. В 1773 году Пугачев прибыл в окрестности Яицкого городка — место, где уже несколько лет шли волнения между простыми казаками и казачьей старшиной, — и начал при помощи «новообращенных» вести пропаганду. Семена смуты пали на благодатную почву.

Русский бунт

Пугачев умело распоряжался людскими ресурсами, что определило успех на начальном этапе восстания. Например, пойманных дворян чаще всего оставлял в живых: «надежа государь» был неграмотный, и ему позарез нужны были люди, способные писать прокламации и манифесты. Пленного дворянина Дмитрия Кальминского он поставил писать прокламации, а пленный гренадерский офицер Михаил Шванич — который стал прообразом Алексея Швабрина и Петра Гринева из «Капитанской дочки» — перевел на немецкий язык один из манифестов, который очень напугал царствующую императрицу: она подумала, что за Пугачевым стоят дворяне, а они, по ее мнению, могли вполне сбросить ее с трона.

К сентябрю бунтовщикам удалось одержать первую победу — взять Илецкий городок. На тот момент их численность составляла уже 800 человек. К 27 сентября Пугачев взял Татищев, недалеко от Оренбурга, и казнил коменданта вместе с женой, которых Александр Пушкин взял в качестве прототипов для Ивана Кузьмича и Василисы Егоровны из той же «Капитанской дочки». Тогда произошла и неприятная оказия с молодым дворянином Кальминским — его нашли утопленным в реке. Когда стали разбираться, оказалось, что это сделали казаки, которые были возмущены недовольством Пугачева: «Как ето, ваше величество, нас-де отбиваете прочь, а дворян стали принимать?» Казаки хотели вырезать и убить всех, кто хоть как-то был связан с государством и повинен в гибели казачьей вольницы на Яике.

У стен Оренбурга Пугачев со своим войском появился 5 октября, и началась длительная осада города, который бунтовщикам так и не удалось взять, несмотря на массовое дезертирство царских войск и малый гарнизон города. Однако тогда же Пугачеву удалось одержать первую — и единственную — победу над имперскими войсками в лице карательного отряда генерала Василия Кара.

Кстати, тут есть занятная деталь: если сравнить командующих двух сторон, то получается странная картина. Со стороны империи воевали люди с фамилиями:

• Кар,
• Рейнсдорп,
• Михельсон,
• Деколонг,
• Валленштерн,
• Корф.

Со стороны Пугачева же:

• Почиталин,
• Шигаев,
• Овчинников,
• Кожевников,
• Плотников,
• Мясников.

После своих первых побед, преисполнившись веры в свою миссию, Емельян Пугачев решил организовать собственный монарший двор во главе с Государственной Военной коллегией. Он старался полностью копировать устройство своего двора с екатерининского, а своим ближайшим соратникам давал имена главных министров императрицы. Например, один из ближайших соратников Максим Шигаев стал «графом Воронцовым», Чика Зарубин — «Иваном Чернышевым», Овчинников — «графом Паниным», Чумаков — «графом Орловым».

Свою ставку, которая располагалась в Берде, бунтовщики называли «Москвой».

Первые поражения

Пламя восстания охватывало все больше территории и к январю 1774 года дошло до Самары, Кунгура, Челябинска и Екатеринбурга. Под контроль восставших перешло огромное количество заводов и фабрик, которыми, впрочем, бунтовщикам так и не удалось воспользоваться в полной мере: забрав одних мастеровых к себе в армию, а других разогнав, они оставили предприятия без работников.

Тем временем продолжалась осада Оренбурга, где на передний план вышли недостатки пугачевской «армии»: низкое техническое оснащение, которое Пугачев при своем боевом опыте в качестве артиллериста не смог разрешить

В 1774 году произошли два события, ставшие началом заката звезды Пугачева.

1. 1 февраля 1774 года самозванец женился на молодой казачке Устинье. В чем была проблема? Пугачев к тому моменту уже был женат и имел детей, а подобный шаг — двоеженство — подорвал доверие к Пугачеву со стороны соратников. В их сознании это был тяжкий грех, и простому народу такой шаг пришелся не по душе, что привело к первым попыткам покушения на «государя-амператора».
2. Вторым ударом по пугачевскому восстанию стало поражение, которое самозванец потерпел под Татищевым от генерала Голицына.

После неудачи у Татищева сторонники Пугачева начали отступать. Самозванец и его ближайшие сподвижники смогли скрыться. Оставленные своим лидером, бунтовщики продолжали ожесточенно сражаться с противником, но в итоге были разгромлены. На поле боя погибло примерно 1300 мятежников, еще 1200 были уничтожены во время бегства. Почти 4000 повстанцев были взяты в плен. Когда Пугачев ночью прибыл в Берду, он немедленно созвал Военную коллегию. Все осознавали, что продолжение осады Оренбурга представляет серьезную угрозу для сохранения войска, поэтому 23 марта повстанцы поспешно покинули город. Поражения повстанцев под Оренбургом, Уфой и в Яицком городке, казалось, означали конец восстания. Большого войска больше не было, базы были разгромлены, а большинство вождей взято в плен.

Но не только это обстоятельство было на руку повстанцам. С одной стороны, сложности, возникшие у властей после снятия осады Оренбурга, затрудняли преследование мятежников.

Власти на местах погрязли в текущих проблемах: нужно было наладить снабжение города, схватить отставших повстанцев, охранять пленных. Пугачев в это время предпринимал попытки по восстановлению своей поредевшей армии.

С новыми силами

С менее чем 500 соратниками самозванец бежал на север в башкирские земли, где на некоторое время повстанцы получили передышку. Они быстро восстановили свою Военную коллегию и стали агитировать башкир присоединится к армии «Петра III». Одновременно Военная коллегия приказала заготавливать продовольствие и фураж. В кратчайшие сроки численность пугачевцев выросла до нескольких тысяч человек. Далеко не последнюю роль в этом сыграло участие Салавата Юлаева и его отца, способствующее консолидации башкир под знаменами Пугачева.

Новые силы мятежников позволили возобновить восстание северо-восточнее Уфы, подготавливая приход Пугачева, и отвлекали на себя внимание правительственных сил, позволяя самозванцу восстановить Большое войско. Собравшись с силами, мятежники осадили крепость Магнитная, но без поддержки артиллерии не смогли взять ее сразу. Однако на следующий день крепость пала, мятежники повесили коменданта, его жену и священника, приняли гарнизонных солдат в казаки и отправились на север. Пугачев приказал сжечь мосты, чтобы замедлить преследование, и разрешил башкирам поджечь несколько «русских» заводов на своей земле.

Далее мятежники взяли Троицк, главную крепость на русско-казахской границе. Повстанцы убили коменданта, офицеров и несколько солдат, полностью разграбили город, увели простолюдинов в свой лагерь и предались разнузданному пьянству, отмечая такой крупный свой успех. Впрочем, отсутствие дисциплины, как известно никогда не доводило армию до добра,

Однако, отправившись на север после «похмельного поражения», уже через двое суток Пугачев восстановил свои силы — его армия стала насчитывать 2000 человек. Радость, однако, была недолгой — после столкновения с отрядом полковника Михельсона армия «Петра III» сократилась вдвое. Правительственные войска еще месяц пытались догнать оставшиеся силы повстанцев, но, будучи измотанными погоней, приняли решение вернуться в Уфу. Длительное и активное преследование повстанцев Михельсоном привело к неожиданному результату: он загнал мятежников далеко за пределы Урала, в земли, где практически не было правительственных войск, а города были почти беззащитны.

К этому периоду относится один крайне занимательный эпизод, демонстрирующий, что Пугачев очень хорошо понимал силу не только оружия, но и PR’а. Однажды к пугачевскому лагерю явился странный незнакомец, представившийся торговцем Иваном Ивановым. «Иванов» утверждал, что его послал к «Петру III» его «сын», великий князь Павел Петрович. На самом деле это был 49-летний купец Астафий Трифонович Долгополов из Ржева, попавший в тяжелое финансовое положение. В юности он поставлял фураж императорским конюшням и часто видел там (настоящего) Петра Федоровича. Узнав о воскрешении «Петра III», он решил воспользоваться этой ситуацией и отправился к «настоящему государю». Услышав о таком «высоком госте», Пугачев сразу же принял его. Долгополов вошел в палатку самозванца, поклонился и пал перед ним на колени, заявив, что «Павел Петрович приказал кланяться Вашему Величеству» и передал Пугачеву дары от «сына». «Петр» благодарил своего гостя и, увидев вокруг палатки толпу зевак, пригласил своих ближайших сподвижников присоединиться к беседе. Обращаясь к присутствующим, Долгополов подтвердил подлинность личности «Петра III».

Казанское фиаско

После некоторых раздумий повстанцы решили идти на Казань — будучи здесь год назад, Пугачев обратил внимание на плохую оборону города. Взятые ранее в плен солдаты казанского гарнизона сообщили, что численность защитников города невелика, а один из пленников указал самозванцу на самые слабые места обороны Казани. Более того, войску было сообщено, что Долгополов привез «Петру III» письмо от его «сына» Павла, который обещал встретить своего «отца» в Казани. Эта новость оказала крайне позитивное влияние на сбор солдат под знамена Пугачева — в кратчайшие сроки войско разрослось до 20 000 человек.

Защитники Казани были практически в безвыходном положении — гарнизон был мал, пугачевцы знали об уязвимостях обороны, а гражданские и военные власти не могли договориться между собой о плане обороны. Казань фактически оказалась беззащитной. Подавив нерешительное сопротивление, мятежники ворвались в город. В панике солдаты и горожане пытались найти укрытия в городском кремле.

Пугачевцы могли взять и кремль, но, как обычно, после взятия города предались грабежу и пьянству. Мятежники напивались до беспамятства, переодевшись в рясы священников, открыли ворота городской тюрьмы и в конце концов подожгли центр города. Затем пугачевцы покинули Казань, надеясь вернуться позже для осады кремля. Однако этому не суждено было случиться — повстанцы подверглись атаке отряда Михельсона.

На стороне Пугачева было численное превосходство, на стороне правительственных войск — техническое оснащение (значительная часть Большого войска Пугачева была вооружена копьями и луками). Пугачевцы потеряли 800 человек убитыми и более 700 взятыми в плен. Только темнота спасла их от окончательного поражения. Но, как это уже не раз случалось за время восстания, Пугачев быстро восстановил силы и набрал около 15 000 солдат. Спустя несколько дней Пугачев вновь двинулся на Казань, но в пути на него снова напал Михельсон. Дисциплина, преимущество в артиллерии и стойкость солдат правительственных сил перевесили численное превосходство пугачевцев — мятежники были вынуждены отступить. Повстанцы бежали, потеряв примерно 2000 человек убитыми и ранеными и около 5000 захваченными в плен. Башкиры, разочарованные отсутствием успехов, покинули самозванца и вернулись на свою родину.

Последние дни

10 июля (по старому стилю) 1774 года можно смело называть личным «черным днем» Пугачева — в этот день Россия и Турция подписали мирный договор. У этого события было два негативных для мятежников последствия.

• Во-первых, война разоряла страну и население, что толкало простолюдинов «в объятия» Пугачева, выступавшего защитником «простого народа».
• Во-вторых, войска, ранее задействованные в турецкой кампании, теперь могли быть использованы против армии Пугачева.

В конце июля в армии Пугачева было не более 500 человек. Поэтому рассчитывать на захват какого-то крупного и хорошо защищенного города не приходилось. Чтобы поправить положение, в поволжские села были отправлены эмиссары, призывающие простолюдинов присоединиться к армии «истинного императора» и сплотиться под его знаменами против засилья помещиков и дворян.

Однако этой «подпитки» было уже недостаточно — фактически Большое войско стало к этому моменту мифом и фикцией. У Пугачева на тот момент было всего 3000 воинов, ядро теперь составляли несколько сотен яицких казаков и немногие оставшиеся в живых ветераны предыдущих кампаний. Вскоре Пугачев одержал свою последнюю значимую победу — в начале августа 1774 года в Саратове. Местные власти, имея две недели на подготовку к обороне, как и в случае с Казанью, не смогли договориться о тактике обороны, поэтому, когда повстанцы появились у города, их победа была предопределена.

После взятия города войско мятежника, по уже устоявшейся традиции, предалось безудержному пьянству. После взятия Саратова Пугачев рассчитывал пополнить свою армию за счет поволжских и донских казаков, однако этому плану не суждено было осуществиться. Пугачев был хорошо известен в этих местах и не мог надеяться на легенду о «выжившем Петре», а сами казаки знали об окончании войны с Турцией и не верили в успех пугачевщины в условиях «освободившейся» армии. Не найдя поддержки, мятежники предприняли неудачную попытку осады Царицына, после чего бежали на юг, где на них вновь напал отряд Михельсона. Пугачев потерпел поражение, потерял 2000 убитыми и 6000 взятыми в плен, однако сам смог скрыться.

После череды поражений у Пугачева осталось всего около 200 измученных и оголодавших сподвижников, преимущественно яицких казаков. Многие его ближайшие соратники были схвачены или убиты, а его Большое войско окончательно исчезло. Выжившие приближенные Пугачева приняли решение спасти свои шкуры за счет своего «императора». Заговор возглавили ближайшие сподвижники Пугачева Федор Чумаков и Иван Творогов.

Смерть ворона

Пугачевский бунт сменился жестокими репрессиями. Широко применялись тюремное заключение и телесные наказания — битье кнутом, порка, избиения, отсечение конечностей. Тюрьмы были переполнены повстанцами. Но главным «трофеем» императрицы был, конечно же, сам Пугачев, допросы которого проходили в течение нескольких месяцев. Следователи пытались узнать, есть ли у Пугачева сторонники среди российской элиты, и нет ли у бунта «иностранного следа». Проверив возможные связи повстанцев с иностранными державами, недовольными дворянами или раскольниками, следственные органы пришли к парадоксальному выводу, что Пугачев «действовал самостоятельно, хотя и не мог всего этого совершить в одиночку». Столь противоречивые результаты, однако, удовлетворили Екатерину, желавшую из репутационных соображений поскорее закрыть это дело и опасавшуюся в первую очередь внутреннего заговора.

Суд в Москве признал самозванца виновным и приговорил к смерти. Под давлением напуганного (и не способного простить Пугачеву собственного страха) московского дворянства суд предложил казнь невероятной жестокости: Пугачева предлагалось колесовать, четвертовать и только потом обезглавить.

Бунтовщики «рангом пониже» были приговорены к битью кнутом, вырыванию ноздрей и ссылке в Сибирь.

Главные казни происходили в Москве при огромном стечении толпы. Пугачева везли до эшафота на высокой вымазанной черною краскою и запряженной лошадьми телеге. По словам очевидцев, Пугачев не испытывал (или как минимум не показывал) страха, но сидел с зажженной свечой в руке и просил у всех прощения во имя Бога. На эшафоте ему были зачитаны обвинения, а священник отлучил его и других мятежников от церкви.

Палачи положили Пугачева на эшафот, после чего произошло событие, вызывавшее споры историков вплоть до начала XX века — палач нарушил «технологию» казни и сначала отрубил Пугачеву голову, а лишь потом — остальные конечности.

Соратников Пугачева, выдавших своего патрона, освободили от наказания, но запретили им возвращаться на Яик или жить в столицах. Салавата Юлаева и его отца схватили в ноябре. Они отказались признавать свою вину, поэтому на ее доказывание у следствия ушло почти полгода. По итогу лидеры башкир были приговорены к 175 ударам кнутом, им были вырваны ноздри, на их лицах выжгли знаки, означавшие «вор и убийца», а затем обоих отправили на каторгу, где они и закончили свой век.

Последним ударом по Пугачеву и его восстанию стало уничтожение памяти. Родная станица Пугачева была уничтожена, а ее жители переселены на другой берег Дона. Река Яик была переименована в Урал, здешние казаки — в уральских, а Яицкий городок — в Уральск (ныне — город Орал в Казахстане).

Так бесславно закончилась история одного из самых массовых (если не самого-самого массового) европейского восстания XVIII века.

Долгое эхо

Екатерина полагала, что с наказанием вожаков мятежа он завершился. 17 марта 1775 г. она даровала прощение всем, кто участвовал «во внутреннем бунте, возмущении, безпокойствии и неустройстве 1773 и 1774 годов» и приказала предать «все прошедшее вечному забвению и глубокому молчанию». Одновременно отменялся ряд налогов, прекращалось преследование участников восстания, прощались беглые солдаты, и была объявлена свобода заведения промышленных предприятий.

Отныне все городские жители с объявленным капиталом в 500 и более рублей считались купцами. Они были освобождены от внесения подушной подати — главного отличительного признака непривилегированных социальных групп. Лица, чье состояние было меньше 500 руб., стали именоваться мещанами и продолжали платить подушную подать, служить в армии и нести государственные повинности. Это должно было стабилизировать и упорядочить правовой статус горожан, изолировав их от влияния сельских бунтов. Фактически имперское правительство признало, что оно справится с восстаниями на селе, если их не поддержат города.

В последующие годы Россия смягчила отношение к степным кочевникам своих юго-восточных окраин, ожидая, что они поддержат будущую экспансию империи. В 1779 г. правительство также реформировало систему приписки крестьян к уральским заводам.

Но если непосредственным итогом восстания стали консервативные реформы, то каковы же были его отдаленные последствия?

Как отмечал британский историк Джон Александер в книге «Казацкий император. Емельян Пугачев и крестьянское восстание на окраине России в 1773–1775 гг.», советские историки-марксисты относились к крестьянской войне 1773–1775 гг. положительно. Отказавшись от употребления термина «пугачевщина» как якобы реакционного «дворянско-буржуазного», они утверждали, что это восстание дало массам благотворный урок революции, поэтому репрессии и ответные меры, последовавшие за ним, усилили ненависть народа к власти.

Кроме того, советские историки утверждали, что масштабы и мощь восстания потрясли основы империи и вынудили правительство начать реформы, способствовавшие зарождению капиталистических отношений. По их мнению, страх перед новым восстанием в итоге вынудил царя Александра II в 1861 г. отменить крепостное право «сверху», не дожидаясь, пока новый Пугачев отменит его «снизу». Согласно такому анализу, пугачевский бунт следует считать прогрессивным и «объективно буржуазным», поскольку он расчищал путь капитализму.

Таким образом, Пугачев и его сподвижники заняли почетную нишу в советском пантеоне революционных предшественников большевизма.

Но даже среди советских историков нет единства в оценках пугачевского восстания, в частности, его прогрессивного характера. Некоторые исследователи, даже марксистских убеждений, указывают на то, что в своих воззваниях повстанцы выступали как идеологи примитивного аграрного прошлого, а не как пропагандисты прогресса.

Кроме того, восстание, вероятно, отсрочило падение крепостного права и проведение других либеральных социальных реформ, примирив взгляды властей и помещиков на крепостничество.