«Народ (неценз.) <сумасшедший>, что ли? Кого они тут поддержать пришли?» — Женщина с ослепительно-белыми волосами в коридоре суда обменивается с приставом впечатлениями. «Сумасшедший» народ толпится у зала заседаний, где идет судебное следствие по делу правозащитника Олега Орлова. Не пускают внутрь публику до последнего, исключение делают для одного человека: пристав открывает дверь, находит его в толпе и кивком приглашает внутрь.

Привилегированной особой оказывается Вадим Мироненко, свидетель обвинения, допрошенный пару заседаний назад. Мироненко — исполнительный директор организации «Ветераны России», известной тем, что по их жалобе был ликвидирован «Мемориал»*. Мироненко, на допросе заявивший, что деятельность организации привела к распаду СССР, посещает каждое заседание.

Слушания еще не начаты, и в зале есть места, но приставы перестают пускать публику, а тем, кто успел пройти, запрещают пользоваться телефонами и шутить (излишне говорить, что ни один нормативный акт таких требований не содержит).

Перед началом процесса обнаруживается замена прокурора: вместо уехавшей в отпуск Светланы Кильдишевой гособвинение теперь представляет прокурор Щербакова. Заседание начинается с ходатайства защиты о направлении запросов в различные учреждения для выяснения квалификации авторов основного доказательства обвинения — лингвистической экспертизы.

Прокурор возражает, судья отказывает.

Следующее ходатайство адвоката Тертухиной — о вызове на допрос следователя СК Ильи Савченко. Данные ему показания свидетелей Мироненко и Бохонько совпадают на 97% (разнятся в них только имена, адреса и должности), но вопрос к свидетелям о причинах такого чуда был снят судом и переадресован следователю. Вызывает вопросы само их появление в деле — людей, вовсе не знакомых с Орловым и даже не писавших лично на него заявлений. При этом других свидетелей в деле нет.

Еще один непроясненный нюанс — причины выбора негосударственного экспертного учреждения с неоднозначной репутацией, при том что нормативная база требует прежде выяснить возможности проведения экспертизы, за которую платит бюджет. Но никаких следов того, что следователь Савченко в принципе интересовался этим вопросом, в деле нет: экспертиза назначена, начата и окончена 21 марта — через несколько часов после возбуждения дела.

О причинах такого выбора рассказать мог бы только Илья Савченко, ведь следователь — по закону лицо, процессуально самостоятельное. Однако судья Кристина Кострюкова в его вызове в суд отказывает, опираясь, очевидно, на позицию гособвинителя Щербаковой, сформулировавшей ее так: «Что он нам тут пояснит в заседании?»

Начинается допрос свидетелей защиты. Первый — Владимир Лукин, бывший уполномоченный по правам человека при президенте РФ, соавтор ныне действующей Конституции. Защитник Олега Орлова главный редактор «Новой газеты» Дмитрий Муратов спрашивает, подразумевает ли Основной закон дискуссионное восприятие и разного рода корректировки. Лукин отвечает о неизменяемых статьях, в число которых входит 29-я, гарантирующая свободу слова и мысли и запрещающая цензуру.

— Конституция является документом прямого действия, эта статья действует прямо и непосредственно, — отвечает Лукин.

— В каких случаях свобода слова может быть ограничена, а цензура введена?

— Военное положение. Насколько мне известно, военного положения в нашей стране нет. Если какой-либо закон противоречит Конституции, то действует Конституция.

— Из уст экспертов прозвучала мысль, что правозащитная деятельность — антигосударственная.

— Этот тезис мне не совсем понятен, ведь государство провозгласило, что его главная цель — защита прав граждан.

— За время сотрудничества с Орловым, который входил в экспертный совет омбудсмена, встречали ли вы с его стороны попытки дискредитации государственных институтов?

— Орлов был одним из самых активных людей, которые занимались правозащитой. Никогда не замечал за ним действий, которые противоречили бы закону, напротив, его работа оказалась исключительно полезной для государства.

В заключение Лукин вспоминает Буденновск — тогда Олег Орлов был в числе группы людей, ставших добровольными заложниками, чтобы спасти людей, захваченных террористами Шамиля Басаева.

Следующий свидетель защиты — Юлий Рыбаков, экс-депутат Госдумы трех созывов.

Он рассказывает, как оказался с Орловым в Грозном в ночь штурма города. Орлов вместе Сергеем Ковалевым приехал туда, чтобы спасти пленных солдат и офицеров, от которых военное руководство страны публично отреклось. А депутаты — чтобы понять, что происходит в республике. Штурм, как известно, закончился катастрофой. К утру в подвал, где прятались Орлов и Рыбаков, зашел боевик и высыпал на стол гору окровавленных офицерских документов. Орлов тогда составил первый список погибших — в нем было 70 человек. А затем начали вызволять живых — пленных. Это стало главной задачей правозащитников на долгий срок. Но началась работа по обмену именно тогда, в грозненском подвале.

Муратов спрашивает Рыбакова о работе правозащитников в Буденновске во время захвата заложников в больнице.

— Пулеметные очереди шли по окнам, женщины падали, а на их место вставали новые. И новая очередь, — вспоминает Рыбаков. Правозащитники дозвонились до Черномырдина. После неудавшегося штурма тот поручил им вести переговоры с террористами. В больнице, как рассказывает свидетель, они увидели лужи крови и убитых заложников. У Басаева в качестве условия продолжения переговоров Ковалев и Орлов потребовал освободить детей и женщин. А вместо них Орлов предложил остаться в руках террористов сам. 111 заложников сразу освободили.

— Переговоры мы вели по прямому поручению премьер-министра, — продолжает Рыбаков. Муратов показывает фотокопию документа, составленного в ходе этих переговоров и ставшего залогом освобождения еще 1200 человек.

— Под нажимом переговорщиков, двое из которых находятся в этом зале, — комментирует он.

Покинуть Буденновск Басаев согласился при условии сопровождения колонны террористов добровольными заложниками.

— Мне не дают покоя формулировки из материалов дела об «антироссийской правозащитной деятельности» Орлова, — резюмирует защитник.

Адвокат Тертухина спрашивает свидетеля о сути обвинения — пикетах и статье, которую обвинение считает дискредитацией армии.

— Мог ли он этого не делать? — задает она вопрос.

— Когда мы вышли из подвала утром после штурма, я увидел, что Орлов поседел. Он не мог не стать миротворцем. Когда идут боевые действия, он не мог промолчать, чтобы спасти свою страну. Это его гражданский долг.

— Вы сейчас наговорите… — осторожно предупреждает судья.

Следующий свидетель — правозащитник Светлана Ганнушкина**, член экспертного совета при омбудсмене. Она рассказывает о работе с Орловым в горячих точках. Адвокат спрашивает ее, что такое правозащитная деятельность и является ли она антигосударственной.

Мы занимаемся любыми группами людей, права которых нарушены. В 2000 году привезли на Кавказ тонну лекарств. По дороге нас остановили военные, и по предложению Олега часть медикаментов мы оставили этим ребятам. Отрицательного отношения к армии у него никогда не было. В 1995 году он участвовал в освобождении российских солдат из чеченского плена.

Ганнушкина вспоминает задержание Орлова на пацифистском пикете 6 марта.

— Мы не дошли туда, где собирался народ, на моих фото видно, что вдалеке человек семь, а в протоколе написано, что 700, — пожимает она плечами.

— Мог ли он не выходить с пикетами, не писать статей?

— Нет. Эти единственный мирный способ выразить отношение к происходящему. Мы граждане этой страны, и мы отвечаем за нее и ее власти.

Следующее заседание состоится 31 августа. Защита намеревается продолжить предъявление доказательств невиновности Орлова.

* Признан иностранным агентом и ликвидирован

** Власти РФ внесли в реестр «иноагентов»