Отец Марка Лоллий Питовранов — писатель, с горечью сознающий ограниченность своего дарования, мучительно переживающий смерть любимой жены и размышляющий о жизни и смерти с тоской глубоко разочарованного человека. «Где ты, мой рай? Студеным днем не высовывай голову из форточки и не оглашай морозный воздух беспомощным вопросом, какое нынче тысячелетие на дворе. Мой драгоценный. Побереги себя. Не все ли равно изгнанному из рая человеку, в какие времена прожить свою короткую жизнь?»

Марк держался посланного, казалось ему, свыше обещания. Если не утратит до времени своего целомудрия, то однажды окажется в потустороннем мире. Убедится в бессмертии души и вернется назад. Эта врожденная любознательность чревата трагедией. Девушка Оля, его невеста, должна дожидаться обещанного возвращения.

Обещание послано ему при мистических обстоятельствах, которым Оля не поверила, считая их наваждением. Она, будущая жена, которую он беззаветно любит. Она хочет его близости, земной, горячей, непостижимой, а он прячется за голосами «оттуда». («Только девство до той поры сохрани, — внушал ему таинственный голос, — тогда взойдЕшь и выйдешь». Заглянуть в потустороннюю жизнь — это и была его высшая цель. «Неужели тебе это важнее, чем мы с тобой?» — сокрушается Оля.

Тайну непостижимого восполняет христианская вера. Но не абсолютно. Можно ли понять, почему Господь создал Вселенную и человека в ней?.. Понять невозможно. Но можно довериться Его благому замыслу. В Марке явлен симптом Фомы неверующего, который хотел на ощупь убедиться в продолжении жизни. Марк признается: что-то «не даёт мне всецело поверить. Душа не доверяет вере».

Марк родился в стране, одурманенной атеизмом. Несколько лет относительной свободы мало что изменили в мировоззрении соотечественников. В этой оценке он соглашается с Лоллием, который, защищая демократию, в дни путча находился с немногими защитниками в Белом доме. Он откровенен с сыном: «Покайся, мой несчастный народ, ибо даже те, кто не казнил невиновных, все равно причастны к их гибели», «Отчего так тошно жить в России?», «Да пропади оно пропадом, это государство, если оно втаптывает человека в уличную грязь».

Отец был очень богат, прятал баул с баблом в подполе на даче. «Он копил деньги исключительно для того, чтобы их стало больше». Абсурдная логика современного Плюшкина, но куда с более зверскими аппетитами. Он, по мнению сына, «как злокачественная опухоль на теле жизни, вполне заслуживает удаления». И нанятые убийцы порешили отца.

Зло рождает зло. Сыну приходиться прятаться от нанятых когда-то убийц, они теперь посягают на его богатство. И он — регулярно читающий, кстати, Священное Писание, ценитель древних икон — выбирает невинную защиту. Купить похоронку и закопать себя фиктивно, чтобы концы в воду, в землю. Фальшивые похороны. В морге нашелся труп — неопознанный бомж, которого подобрали на улице. Его и похоронили вместо Карандина. И Марк, агент похоронного бюро «Вечность», участвует в этом мрачноватом спектакле. Почему?

Оля попала в беду, ее оговорила в распространении наркотиков подруга.

Текст «Психопомпа» плотный по смыслу; ассоциативные поля, порой весьма обширные, его не рассеивают, не размыкают. Даже графически он слитен на протяжении многих страниц. Без абзацев, без кавычек в диалогах и монологах. Долгие периоды сцеплены прямой и косвенной речью. Автор присутствует в тексте как один из героев. Он общается с ними и с читателем, размышляя над ходом событий, углубляя характеры.

Богатый язык. Низовой сленг уживается с богословской терминологией, с возвышенным словарем, взращенным на почве мировой культуры. Что сказывается в художественной палитре — в богатых по смыслу экскурсах и лирических отступлениях. Настораживают блики русской истории, ее неусвоенные уроки. Александр Нежный, оправдывая свой вымысел — быть может, чрезмерный, — вспоминает Достоевского: «Нет ничего фантастичней русской действительности».

Роман пронизан, а лучше сказать дышит на многих страницах безутешной болью. Все герои так или иначе травмированы, но не все это чувствуют… Не все осознают. И только в Марке выстраивается путь на иную действительность, которая его обнадеживает. Путь, к сожалению, наивный… сказочный.

И наконец, юмор — он простегивает суровой нитью все повествование, проявляясь комическими сценками, репликами. Мне вспомнились строчки неизвестного в Советском Союзе поэта: «Без юмора в совдепии родной наверняка бы я и дня не выжил». Последняя глава, которая значится прологом, как бы предуведомляет задним числом драматические события с запредельной высоты. Она написана в стиле увлекательного гротеска. Марк в сновидении (после которого не проснется) попадает в загробный мир. «Перед нами — седьмое небо, где на сверкающем драгоценными камнями престоле восседает Бог Саваоф с длинными — до плеч, белыми, как снег, волосами и такой же белоснежной бородой».

Гавриил вторит Саваофу, озабоченному падением нравственности среди людей. «Горькая правда, Ваше Всемогущество. Как пала нравственность! Ни тебе родительского благословения, ни райской ветви, ни полевой ромашки. Сразу в койку. (Качает головой.) Что-то надо делать, Ваше Всемогущество, а то они там все протухнут». Ад и все его злосчастные обитатели представлены: Ленин, Землячка, Сталин, Блохин, палачи Освенцима… Все они, прожаренные в огне, квасятся в кровавом болоте.

Марк в загробном мире увидел все, что представлялось человечеству с давних времен. Саваоф признается: «Древняя, как мир, мечта людей» — побывать здесь «и вернуться. Получить, так сказать, билет в два конца. Что ж, Я сам наделил их любознательностью».

Но Марка, удостоверившегося в своих догадках, там, во сне, томит тревога, опасение не вернуться к отцу, к Оле, которая верит в бессмертие без всяких гарантий.

И горькая минута его невозврата, его бездыханное тело на руках ошеломленной Оли — это приговор сомневающемуся человечеству.