На Соловки нынче едут туристы в основном за красотой острова и его окрестностей. Попасть сюда летом можно по морю. Два часа на теплоходе либо час на частном быстром катере — и вы на месте. Соловки поражают сразу — необъятной красотой и чудовищным даже по меркам российского захолустья бардаком, запустением и «неумытостью». Спустя три дня жизни тут становится очевидно, что местные жители будто остались заложниками того вроде уже сгинувшего лагеря. У них плохо со снабжением, практически нет медицины, нет очистных сооружений, нет работы…

Дорог в понятном смысле слова тоже нет, а есть разбитые колеи с ухабами, вдоль которых можно пройти, утопая по щиколотку в песочной пыли. На автомобиле проехать здесь может только местный, знающий всю топонимику рытвин. Говорят, но кто ж теперь проверит, что монахи когда-то, еще до революции, мостили дороги местным камнем. Но когда на остров пришло большое строительство, дороги раздолбили в прах.

Мой местный спутник Виктор показывает на дорогу: «Смотри, грейдер пригнали, будут ровнять. Значит, завтра кто-то из начальников приедет, точно тебе говорю». На следующий день Виктор скажет: «Колокольцев (министр внутренних дел РФ. — Н. Ч.) приезжал отдыхать…»

Из современного и нового здесь только одно здание — Фонда возрождения Соловков, — которое местные называют «Сарай». Он действительно похож на большой, будто построенный из просоленного дерева сарай, выходящий фасадом на главную пристань. По сути, это большой конференц-зал для разного рода делегаций, чтобы было где с комфортом обсуждать судьбу Соловков. Вообще судьбу острова обсуждают вполне интенсивно сразу несколько ведомств — РПЦ, Минкульт, Минприроды… Идей, если почитать проекты, немеряно. Все прекрасные и духоподъемные. Зримый результат этих обсуждений — десяток стендов, выставленных вдоль «Сарая» с изображением проектов по «возрождению Соловков».

Юрий Бродский, главный летописец и хранитель памяти Соловков и мой проводник по острову, скажет загадочную фразу: «Соловки — место самоидентификации всей России». У этой его максимы множество трактовок. Но главная самоидентификация современной России — это ее бесхозность. Страна ни власти, ни своему народу по большому счету не нужна. Психология временщиков — это очень по-соловецки.

Хотя вроде все проекты на бумаге по делу. В реальности же — пошлое до зубовного скрежета воровство и маниловщина. Например, здесь уже построено новое здание больницы. С виду большой, человек на сто корпус, похожий на те, что строили в пандемию в экстренном порядке. По документам это больничка на 10 (!) коек и поликлиника при ней. При этом профильных врачей на Соловках нет. Их и не может здесь появиться, потому что единственное жилье, которое могут предоставить местные власти молодому специалисту, — это квартирка на двоих в бывшем аварийном бараке.

Строить больницу начали два года назад, стройматериалы и технику везли с материка. Вроде построили, но оказалось, что работать больница не может, так как ее надо подключать к канализации, у которой тоже трудная судьба. Однако на стройку уже потратили 203,2 миллиона рублей из федерального бюджета и еще около 310 миллионов — из регионального. Еще в Совете Федерации удалось добиться выделения транша в размере 360 миллионов. Плюсуем все суммы — 800 миллионов на объект (население Соловков, напомню, — меньше тысячи человек). Перспектива открытия туманна.

Сейчас прием пациентов ведется в ветхом здании 1939 года постройки. Мой спутник Виктор говорит, что там не лечат никого, одни алкоголики лежат. Подойти ближе к стройке и рассмотреть, что же за суперклиника достанется соловчанам, не удается: все огорожено и завалено строительным мусором.

С новыми очистными сооружениями, без которых больница работать не может, тоже не задалось. Трубы закопали на 70 сантиметров выше, чем положено. Объект заморозили. Прежний губернатор региона, Орлов, три года назад обещал, что брак будет быстро исправлен. Не сбылось. И местные экскурсоводы каждый раз, когда очарованные красотами туристы начинают чувствовать отчетливый запах нечистот, уверяют их, что это пахнут водоросли. Местные рыбу тут не ловят. Нечистоты по-прежнему уходят тоннами в Белое море.

В аварийных, но все еще живучих, из потемневшего дерева домах живут люди. Из современного в этих жилищах — пластиковые окна с тарелками «Триколора». У одного такого бабушка рядом с самодельным прилавком продает хендмейд — вязаные мячики и авоськи. И еще сорванный тут же на обочинах иван-чай, запакованный в пластиковые контейнеры стоимостью 150 «рэ».

— Как вам тут живется? — спрашиваю у нее.

Она с недоверием смотрит на меня и с легким вызовом отвечает:

— А хорошо! Хорошая квартира, душевая кабина есть.

— А можно посмотреть?

Я не прохожу фейсконтроль: «Не, нельзя».

Бабушка не врет — самое удивительное не то, что жизнь в бараке ее устраивает, а то, что построенное сто лет назад жилье теплее, чем пара двухэтажных домов из 70-х. Кстати, однокомнатную квартиру в таком бараке «с печью и запасом дров», а также центральным отоплением продают за три с лишним миллиона рублей.

Самый главный общепит — монастырская трапезная с неадекватными ценами и одноразовой посудой. Общественных туалетов — ноль. Поэтому туристы находят выход из положения в высокой траве.

Если все же вспомнить про самоидентификацию России по Бродскому, то лично меня впечатлило то всеобъемлющее равнодушие, с которым местные жители относятся к своему острову. В поселке нет, вот реально нет ни одного благоустроенного места около жилья, а не на туристическом пятачке.

Соловки буквально завалены старой техникой, машинами, прицепами и контейнерами, которые застряли здесь будто на полдороги, и у хозяина дома не возникает даже мысли отволочь рухлядь хотя бы на задворки участка. Старые ржавые пазики прорастают травой и становятся частью ландшафта — безнадежного и прекрасного одновременно. Двое мальчишек играют консервной банкой посреди пыльной дороги. Веселый чумазый мужик чинит во дворе своего дома с заваленным штакетником мотоциклет (другого слова не подберешь) марки Shumaher. Редкие приличные частные дома на окраине острова — это те, что хозяева оборудовали для посуточной сдачи туристам.

Все улицы Соловков прошиты, как фирменным пунктиром, разваливающимися сараями, построенными век назад. В сараях хранили дрова, рыболовецкие снасти. Сараи эти реально представляют угрозу, они рушатся на глазах, опадая кровлей и опорами, их так много, что возникает твердое ощущение: они природная часть ландшафта и признак «самоидентификации», когда все временное в России становится вечным.

На Соловках кажется, что все, что нужно для нормальной человеческой жизни, обречено. Даже и начинать не стоит. Один из самых провальных и дорогих проектов — Музей Соловков. Начинали строить в 2014 году с размахом. Размах не одобрило ЮНЕСКО, включившее остров в Список Всемирного наследия. Проект, по мнению экспертов, выглядел слишком громоздким и уродливым, и почти возведенный музей было предписано разобрать. На стройку и разбор потратили около полумиллиарда рублей. Но странное массивное строение из плохого красного кирпича, постепенно проседая в болотистый грунт, так и торчит на окраине. Здесь же брошена техника.

В 1938 году на Соловках было сооружено здание тюрьмы, спроектированное братьями-близнецами Борисом и Константином Минихами. Сами они были заключенными, строили тюрьму тоже сидельцы. Но уже готовое строение так и не стало узилищем — всех заключенных приказом НКВД вывезли с острова. Честно сказать, такой красивой тюрьмы — с легким готическим налетом, высокими окнами из кирпича двух цветов (красного и белого) — видеть не доводилось. Она на удивление хорошо сохранилась, хоть сейчас занимайся внутренней отделкой и открывай что-то менее пенитенциарное — санаторий или больницу.

Единственное, чем наверняка могут похвастаться жители Соловков, — это баня. Баня новая и пока работает.

Продолжение следует