18+. НАСТОЯЩИЙ МАТЕРИАЛ (ИНФОРМАЦИЯ) ПРОИЗВЕДЕН, РАСПРОСТРАНЕН И (ИЛИ) НАПРАВЛЕН ИНОСТРАННЫМ АГЕНТОМ КОЛЕСНИКОВЫМ АНДРЕЕМ ВЛАДИМИРОВИЧЕМ ЛИБО КАСАЕТСЯ ДЕЯТЕЛЬНОСТИ ИНОСТРАННОГО АГЕНТА КОЛЕСНИКОВА АНДРЕЯ ВЛАДИМИРОВИЧА.
27 членов СВОПа (Совета по внешней и оборонной политике), неправительственного общественного объединения, с 1992 года содействующего «выработке и реализации стратегических концепций развития России» и издающего журнал «Россия в глобальной политике», подписали заявление «О призывах к развязыванию ядерной войны».
Это небольшая часть экспертов организации, к которой за более чем три десятка лет присоединилось множество ученых, чиновников (бывших) и политиков (бывших), поэтому на сайте СВОПа скромно указывается, что заявление публикуется по просьбе лишь «ряда» его членов.
То есть не выражает позиции самой организации, которая проявляет осторожность, поскольку выступать против ставших легкими и модными разговоров о возможности и полезности ядерной войны — это, по новым временам, идти против мейнстрима. Причем мейнстрима государственного.
Не говоря уже о том, что самые яркие пропагандисты идеи нанесения ядерного удара без особых последствий для России, зато с ее полной и окончательной цивилизационной победой над всем остальным миром (безусловно, лишним, ибо если мир — не Россия или ей не подчинен, то зачем он в принципе нужен), тоже являются членами СВОПа. Например, Сергей Караганов, чья статья о возможности и желательности ядерного удара стала, собственно, импульсом к написанию заявления, является почетным членом президиума СВОПа и председателем редакционного совета журнала «Россия в глобальной политике».
Сергей Караганов. Фото: Александр Щербак / ТАСС
Совет по внешней и оборонной политике долгие годы претендовал на то, чтобы, заседая, среди прочего, в номенклатурных интерьерах пансионата Совмина Союза «Лесные дали» (где еще мебель не остыла от человеческого тепла средней бюрократии советского правительства), играть роль этакого русского Бильдербергского клуба (согласно конспирологическим теориям, управляющего миром). В силу длительности существования и некоторой политической и физиологической ротации элит, в его составе оказались люди из очень разных команд, кланов и возрастных категорий. А политические взгляды многих из них самым радикальным образом не совпадают. Это несовпадение, как и его радикальность, естественным образом усугубились в связи с событиями февраля 2022 года.
Степень влияния Совета на внешнеполитический курс путинской России, тем более в последние годы, едва ли была сколь-нибудь значимой. И, пожалуй, «заявление 27-ми» против ядерной войны, в принципе, напомнило о существовании такой организации. В оправдание можно сказать лишь одно:
в период окончательного бронзовения персоналистского, национал-имперского, одержимого мессианской идеологией режима едва ли найдется какая-либо организация, общественная или научная, пусть и трижды лояльная Кремлю с Лубянкой, которая хотя бы каким-либо образом на что-то влияла.
(За исключением некоторых сугубо экономических think-tank’ов, к которым время от времени прислушивается финансово-экономический блок правительства.)
То есть люди, подписавшие заявление, пусть и слабо надеясь на что-то повлиять в государственном дискурсе, делали это прежде всего для себя, для своей совести. Не просто для того, чтобы остаться рукопожатными в приличных салонах, которых теперь и след простыл, а чтобы остаться рукопожатными с самими собой. Ну нельзя же, в конце концов, солидаризироваться с теми коллегами, чьи пылкие сочинения пусть и считаются Комиссией по этике ВШЭ вполне себе этически допустимыми, но в строго правовом смысле слова являются призывами к разжиганию агрессивной войны.
Подписанты — не диссиденты. И едва ли рискуют жизнью и свободой, подписав письмо. Но, возможно, сами того не осознавая, действовали в логике Ларисы Богораз, которая в последнем слове на суде над вышедшими на Красную площадь в августе 1968-го, сказала: «Для меня промолчать — значило присоединиться к одобрению действий, которых я не одобряю».
Еще раз — невозможно сравнивать подписантов с диссидентами, сознательно шедшими на прямое столкновение с государством и лишение свободы. Но мотивы-то те же самые — сохранить уважение к самим себе.
Этот мотив — совестливость и репутационная чистоплотность пусть малого числа людей — и подтачивал в свое время советскую систему. Которая, впрочем, заботясь о соблюдении минимальных приличий, персонажей, публично рассуждавших о пользе ядерной войны, выкидывала бы из академических и номенклатурных кругов — они бы после таких словесных интервенций партбилет положили б на стол в обмен на волчий билет.
Большинство членов Совета к письму не присоединилось. Одни, потому что боятся пассивно, надеясь тихо пережить подзатянувшийся Армагеддон. Другие — потому что боятся активно, шумно и принципиально: они всю жизнь соглашались ставить подпись под совсем другими, верноподданными, письмами, объясняя друзьям и коллегам свои мотивы в духе «вы-ничего-не-понимаете-иначе-меня-не-позовут-на-кремлевский-прием» или «за-мной-стоит-коллектив-института-я-не-могу-не-подписать». А теперь они, наоборот, не могут подписать то, что могло бы спасти их репутацию для самих себя: внешнюю среду уже никакая репутация никого не интересует — не то время.
Один коллега — член СВОПа, не заметивший в почте письма с предложением его подписать, узнав о существовании заявления от стороннего наблюдателя, спохватился и попросил поставить свою подпись. А сообщившего о существовании письма горячо благодарил со словами «Ты спас мою девичью честь».
Чистая правда.
В конце концов, честь — девичья, сельская или какая-либо еще — сохраняется для себя и для того небольшого круга, в котором это понятие еще в ходу. Остальные будут продолжать бояться.
Те, что поприличнее, молча. Те, кому важно быть замеченными высшим руководством, — выражая все сто оттенков лояльности в самых воинственных высказываниях и требованиях ядерных ударов.
