Имя Элтон Джон не настоящее, это псевдоним, и это знают все или почти все. Но не все знают, что в этом псевдониме между именем и фамилией есть ещё и второе имя — Геркулес. Элтон Геркулес Джон — так маленький пианист, имевший пристрастие к высоким каблукам и ярким пиджакам, назвал себя, начиная свою музыку, свои концерты и своё странствие по жизни, в начале которого он был безымянным сессионным музыкантом, а потом — и быстро — превратился в рок-звезду, летающую с концерта на концерт на собственном «Боинге». Может быть, вторым именем он оповещал самого себя и окружающих о своих могучих силах, хотя наверняка тут была и ирония; а может быть, этим именем он посылал привет строгим людям, которые после прослушивания не приняли его в выдающуюся группу King Crimson.

В гитарный и барабанный мир рок-н-ролла он въехал за своим огромным роялем, который выдавал точные, быстрые, изящные пассажи, волнующие и прекрасные. При этом он за классическим, дорогим, концертным роялем оставался рок-н-ролльным музыкантом, полностью, сто процентов рок-н-ролльным, заведённым на все сто пять оборотов, выдающим концентрированный драйв. Иногда драйва в нём было столько, что чёрных и белых клавиш не хватало, чтобы дать ему выход, и тогда Элтон Джон нёсся по сцене на своих огромных — не меньше тридцати сантиметров — каблуках (как он с них не падал?) и совершал прыжки в стиле Джерри Ли Льюиса. Он в прыжке летел к роялю, в серебристом комбинезоне и серебряных туфлях, руками вперёд, так, что ноги его взлетали выше головы — впавший в экстаз пианист, никогда, однако, не терявший класса своей игры.

Фотографы очень любили эти моменты. Есть множество фотографий, запечатлевших Элтона Джона, летящего к роялю по воздуху, причём ноги его ещё летят, а руки уже лежат на клавиатуре и с невозмутимой лёгкостью выдают быстрый и изящный звук.

Но Геркулес не был музыкальным спортсменом, трюки которого потрясают больше музыки. Элтон Джон, сидевший на вертящемся стуле у рояля с четырёх лет и начавший учиться в консерватории в одиннадцать, был настоящим, хорошо образованным, хорошо обученным пианистом, которые приносил в рок сложное сознание и мастерство классического музыканта. Он поднимал рок из его примитива к высоким гармониям, делал его многообразным, текучим, виртуозным, классным. Он был среди тех музыкантов — Emerson, Lake and Palmer, Jethro Tull, Procol Harum и ещё другие — которые вытаскивали рок из его андерграундных подвалов, очищали его от запаха пива и слова fuck и делали из него высокую, чистую и качественную музыку.

Для этого нужны были не просто дикие крики в микрофон (хотя Элтон и это умел, и ещё как, его горловой крик покрывал огромные залы), не просто все эти присказки «bip-bop-yeah» и стоны «baby I love you», на высоте музыки нужна была поэзия, и Элтон получил её по почте, когда Берни Топин стал присылать ему свои стихи.

Они рассказали свою историю — историю двух молодых провинциалов, приехавших в Лондон — на альбоме Captain Fantastic and the Brown Dirty Cowboy, невероятная обложка которого показывала, что собой представляет бурный, искристый, бравурный, безумный, легкомысленный мир, в котором жили оба.

Этот мир был ярким и пёстрым, и Элтон Джон часто выглядел так, как будто его с утра пораньше осыпали целым ведром конфетти и раскрасили в десять кистей двадцатью красками. Его цветные пиджаки от Версаче — красный, жёлтый, зелёный — светили почище светофоров, в ухе его сияла капля золота, его соломенные волосы периодически стояли дыбом, его блузы были усеяны звёздами и золотыми нитями, оттисками листьев и отпечатками губ. Его очки — сколько их у него было? сотни? — то оказывались огромными стрекозиными глазами, то узенькими чёрными полосками пластика с оранжевыми стёклами; он водружал на лицо сооружения из белой пластмассы, завязанные узлами по углам, и носил толстые голубые оправы, усеянными цепочками звёзд. Он то появлялся на людях в очках, стёкла которых были алыми сердечками, то весело носил на лице маленькие иллюминаторы подводной лодки. Он развлекался в этих пиджаках и очках, это был его стиль, это был его драйв, во всех этих ярких мелочах выражалась его музыкальная, брызжущая мелодиями душа и его свобода.

Посреди своего жизненного пути он потерял голос, вернуть его удалось только с помощью хирургических операций. Он страдал не только от своей боли, от депрессий, когда не мог петь и сочинять, но и от боли других людей, от боли больного СПИДом мальчика, узнав про которого, он не мог спать и не мог жить, и поэтому помогал мальчику всеми своими деньгами, а когда тот умер, создал фонд помощи, чтобы помогать другим больным людям. Эту боль потери, уже приглушённую, уже вошедшую в берега, уже подчинившуюся этикету и гармонии музыки, он выразил в новой версии своей старой Candle in the Wind, которую живьём спел единственный раз в жизни, на похоронах принцессы Дианы. И в этой музыке он выразил свою печаль — и печаль всей Англии.

Его прощальное турне, растянувшееся почти на шесть лет и на дюжину стран, имело название Goodbye Yellow Brick Road. Альбом с этим названием был удивительным переживанием для мальчиков рок-поколения не только в Лондоне, но и в Москве. С замиранием сердца открывали они этот альбом и рассматривали картинки, как всегда у Элтона, сияющие яркими красками, забавные, ироничные. Но в музыке, которой открывался двойной альбом, не было ничего забавного и ироничного — много позже Элтон Джон сказал, что, сочиняя эту музыку, он думал о том, какой должна быть музыка на его похоронах. В это время ему было 26. Эта двойная вещь Funeral for a Friend / Love Lies Bleeding сразу возносила того, кто слушал, на торжественные и драматические вершины, где жизнь открывалась во всей своей бурной сложности и героической красоте. Симфоническое звучание, созданное синтезатором ARP2500 и шедшее из мощных колонок, потрясало. И как чётко, как патетически и возвышенно звучит в потоке мощного звука его рояль.