29 июня Государственная дума приняла в первом чтении проект Федерального закона «О внесении изменений в отдельные законодательные акты Российской Федерации по вопросам защиты прав детей».
Некоммерческие организации, которые занимаются подготовкой приемных родителей и помощью детям-сиротам, уже протестовали против первой попытки принять этот закон, и протестуют сейчас.
Трагедия как повод
В прошлый раз законопроект был внесен на рассмотрение Госдумы в ноябре 2022 года; 24 января должно было состояться его рассмотрение в первом чтении, однако перенесли — с требованием «Заместителю Председателя Государственной Думы А.Ю. Кузнецовой, Комитету Государственной Думы по вопросам семьи, женщин и детей (Н.А. Останина) организовать дополнительное обсуждение указанного проекта федерального закона перед рассмотрением его в первом чтении». пункт 3.2)
Тогда законопроект называли сырым и недоработанным. Что не помешало вернуть его на рассмотрение Госдумы практически в прежнем виде. Поводом стала трагедия в Екатеринбурге, где весь город три дня искал пропавшего мальчика Далера Бобиева, после чего оказалось, что его тело уже несколько месяцев лежало в гараже, принадлежащем опекуну Веронике Наумовой. Появились свидетельства жестокого обращения Наумовой с мальчиком, она заключена под стражу по обвинению в убийстве малолетнего, истязании малолетнего и мошенничестве (присвоении пособия на умершего ребенка).
Нина Останина,
председатель комитета Госдумы по вопросам семьи, женщин и детей, прокомментировала ситуацию екатеринбургскому порталу Е1 так:
«Такую опеку обязательно разогнать надо, сотрудников и руководителей лишить права занимать эти должности. По закону, который мы будем принимать в первом чтении, только близкие родственники смогут не проходить предварительную подготовку, а все остальные должны будут пройти психологическую экспертизу, получить заключение. Проводя подготовку, они что, не видели, адекватна, неадекватна эта женщина? Семья благополучная или нет? Можно ли ей столько детей отдавать?»
Прощание с шестилетним Далером Бобиевым в Екатеринбурге. Фото: Донат Сорокин / ТАСС
Запретят жениться?
Именно этот пункт — социально-психологическая экспертиза будущих усыновителей и их близких — и вызывает возмущение сотрудников НКО, занимающихся семейным устройством сирот. Согласно законопроекту, экспертизу должны проходить и потенциальные усыновители/опекуны, и те, кто живет вместе с ними, включая детей старше 10 лет. А если приемный родитель или опекун собирается вступить в брак, то ему придется сообщать в опеку о кандидате в супруги, чтобы тот тоже прошел тестирование. Этот пункт вызывает особое удивление: а если тестирование покажет, что он плохой кандидат, — тогда что? Отнимут ребенка или запретят жениться?
Законопроект говорит, что результаты тестирования будут выдавать кандидату, чтобы он смог получить нужную психологическую помощь, — но ведь эти же результаты будут выдаваться опеке для принятия решений.
Светлана Строганова,
программный директор благотворительного фонда «Дети наши», объясняет:
«Сейчас люди, которые идут в школу приемных родителей (ШПР), получают сертификат о прослушанном курсе, если они просто посещали занятия. Человек может быть социально невменяем, но, если у него есть работа и жилье, оснований отказать ему в праве усыновить ребенка у школ приемных родителей нет: они просто дадут ему справку о прослушанном курсе. Хотя в опеке ему могут и отказать. Справка от психиатра, которую должны приносить кандидаты в усыновители и опекуны, — формальность. Обычно прием у психиатра, к которому приходят за справкой, занимает пять минут, психиатр ставит диагноз «здоров». Склонность к насилию за такой прием невозможно выявить.
На пути усыновителя к родительству нет ни одного этапа, на котором бы всерьез проверяли его вменяемость. И я понимаю, что это беспокоит депутатов. Но вменяемость кандидата в усыновители не проверяют просто потому, что нет методик, способных ее научно обоснованно проверить. Если все делать как следует, можно было бы взять какой-то район, в котором кандидатов в усыновители проверяли бы по конкретным методикам и смотрели бы по статистике: уменьшилось ли количество отказов и вторичных отказов, — чтобы была какая-то доказательная база. Но авторы законопроекта проталкивают социально-психологическое обследование семьи и проживающих рядом людей, просто нагоняя на них страху: ой, усыновители отказываются от детей, надо что-то делать. Но кто, какими ресурсами, по какой методике будет проводить это тестирование — непонятно».
Дина Магнат,
руководитель Школы приемных родителей Института развития семейного устройства говорит:
«Идея о том, что кандидатов в усыновители нужно лучше контролировать — это бред, и я уже устала обсуждать этот бред. Не существует никаких методик, которые позволяют отделять хороших кандидатов от плохих. Те, кто декларирует, что у них есть такие методики, ни разу не ответили на просьбу их показать. Да, они показывают какой-то набор тестов. Но нет никаких доказательств, что эти методики действительно работают как надежный фильтр кандидатов. Существуют регионы, в частности Московская область, где это тестирование кандидатов идет годами. Оно формально добровольное, как требует законодательство, так что с каждого, кто проходит это тестирование, берут согласие на него, но фактически это тестирование проходит принудительно, людей заставляют подписать бумагу о добровольности этого безобразия, и они берут под козырек.
Это делается много лет почти тотально, но где же результат? Если вы поголовно тестируете кандидатов — покажите, какая у нас стала отличная статистика: не стало вторичных отказов, или стало гораздо меньше, или что-то еще. Но такой аргумент нигде не приводится, потому что фактически ничего не меняется».
Бездетным детей не давать
Не так давно в ИРСУ написала женщина, прошедшая социально-психологическое тестирование. Она прислала скан выданного ей документа, разрешив его опубликовать. Документ содержит следующую рекомендацию для органов опеки: «На момент обследования выявленное соотношение ресурсов и рисков является препятствующим принятию и исполнению роли замещающего родителя. Рассматривать кандидата в качестве замещающего родителя нецелесообразно».
Вадим Брайдов / Коммерсантъ
Что же послужило основанием для таких суровых выводов? В заключении 15 пунктов, перечислим только некоторые:
«3) стремление показать себя в лучшем свете, отсутствие искренности в ответах (как измеряется искренность? — И. Л.);
4) жесткий характер активности в связи с отсутствием типичных для женского характера свойств, который зависит от настроения (несогласование грамматических категорий усложняет понимание этого текста, но, по-видимому, тут сказано, что характер кандидата недостаточно женский, потому что ее активность мало зависит от настроения. — И. Л.);
7) стремление соответствовать социально принятым нормам (было бы лучше, если бы она стремилась им не соответствовать? — И. Л.);
8) избегание избыточной ответственности в принятии сложных решений (кандидат не избегает ответственности как таковой — только избыточной, то есть ненужной. Почему это плохо? — И. Л.)».
Но самое удивительное нас ожидает дальше:
«13) отсутствие опыта воспитания детей».
Это фактически означает, что
быть замещающими родителями могут только те, у кого уже есть своерожденные и лично воспитанные дети. А если их почему-то нет — то таким людям ни в коем случае нельзя доверять воспитывать детей.
Прекрасны и пункты «15) нарушение эмоционального контакта с ребенком; 16) излишняя строгость, суровость с ребенком». Ребенка еще нет — вообще никакого. Тестируемая еще никого не усыновила, не взяла под опеку, даже не выбрала ребенка в федеральной базе данных. Но с несуществующим ребенком уже нарушен эмоциональный контакт, к нему уже проявлена излишняя строгость и суровость. Поэтому ей нельзя брать никакого осиротевшего ребенка: ясно же, что в детдоме ему будет лучше, чем с такой матерью, которая стремится соответствовать социальным нормам.
При этом совершенно непонятно, как оспаривать такое заключение. Отказ опеки можно оспорить в суде, а как оспорить в суде заключение психолога? Законопроект на это отвечает, что оспорить можно «в установленном Правительством РФ порядке».
Фото: ITAR-TASS
Дина Магнат
«Теперь это безобразие становится обязательным на всей территории России, — говорит Дина Магнат. — За дело возьмутся неподготовленные и необученные психологи. Те, кто подготовлен и обучен, вопят от ужаса, потому что методик нет. Там, где психологическое тестирование используется разумно, результаты выдаются на руки кандидатам, но там ничего нет про то, можно ему давать ребенка или нельзя. Кандидату говорят: смотрите, у вас повышена тревожность, у вас высокая ригидность, смотрите, к каким проблемам это может привести, давайте поговорим о том, как с этим обходиться. Но это не фильтр по отделению хороших от плохих.
Кандидат получает заключение и разрешение идти к детям на том этапе, когда еще неизвестно, какого ребенка он возьмет. То есть людей тестируют на пригодность быть родителем неизвестных детей в неизвестном возрасте и неизвестном количестве. А ведь человек может быть прекрасным родителем младенцу и плохо справляться с родительством подростка, или наоборот.
Эта процедура в любом случае показывает сиюминутный срез: вот сейчас эти люди находятся вот в таком состоянии. Что с ними будет через полгода, через год — тестирование не говорит ничего».
Кто последний к психологу?
Вопросы к психологам, которые должны проводить тестирование, серьезные. Светлана Строганова говорит: «Думцы предполагают, что денег на это все тратить практически не придется. Если почитать финансовое обоснование к прежним версиям законопроекта, можно увидеть расчеты, из которых следует, что час работы психолога стоит триста рублей, вот вам и все затраты. На самом деле это может быть не час работы, а целых два дня и два специалиста — скажем, чтобы выезжать в отдаленные районы. Если человек проходит ШПР в Ярославле, а сам живет где-нибудь в Тутаеве, кто-то должен к нему туда поехать. У нас просто нет столько психологов, чтобы их этим нагружать. Они и в ШПР еле-еле справляются. Если введут это тестирование, то очереди на усыновление в регионах вырастут в несколько раз. Сейчас люди месяцами ожидают прохождения ШПР, теперь сюда добавится тестирование, все это растянется на год-полтора. Кто будет готовить этих специалистов? Как, где, на какие деньги их будут учить?»
Фото: ITAR-TASS
Обязательное тестирование, по-видимому, придется проводить психологам где-то в рамках подготовки будущих родителей в ШПР. Но и здесь возникают сложности.
Дина Магнат
«ШПР не может и не должна заниматься контролем и выдачей разрешений на усыновительство, — убеждена Дина Магнат. — В ШПР вся работа строится на контакте, чтобы потом приемная семья пришла к нам за помощью, если она будет нужна. А если ШПР передать функцию контроля, то это убьет подготовку приемных родителей, а она в нашей стране и так не слишком хорошая. Люди не пойдут рассказывать о своих сложностях тому, кто принимает решение, быть им родителями или нет».
Точно так же нельзя передавать органам опеки функции службы сопровождения, о которой идет речь в законопроекте. Просто потому, что органы опеки — контролирующие. Одновременно помогать и контролировать нельзя. Если ты идешь к специалисту жаловаться на свои трудности — ты должен быть уверен, что специалист не использует твою честность против тебя и не отнимет у тебя детей.
Дина Магнат
«Я не очень понимаю, почему люди в опеке до сих пор еще работают, — делится Дина Магнат. — Нагрузка дикая, платят мало, при этом спектр обязанностей безумный. Сотрудники органов опеки должны быть, во-первых, юристами, чтобы разбираться с имущественными правами детей: наследственными, при разводах, при купле-продаже квартир. Во-вторых, они должны каким-то образом отслеживать неблагополучные семьи, ездить с полицией на отобрание детей в асоциальные семьи. В-третьих, они должны заниматься документами на опеку и усыновление. В-четвертых, должны участвовать в делах по разводам, если люди не могут договориться. А есть еще в-пятых, в-седьмых, в-девятых… Количество семей в каждом районе безумное, при этом сотрудников органов опеки никто не учит. В лучшем случае это просто юристы, но ведь недостаточно быть юристом, чтобы справляться со всеми этими обязанностями. А когда случается ЧП, именно сотрудников органов опеки обвиняют во всех грехах, их полощут в СМИ, их проверяет прокуратура, именно против них возбуждают уголовные дела — хотя совершенно непонятно, как именно сотрудник опеки должен был догадаться, что в этой конкретной семье будет происходить насилие над ребенком. Никто его этому не учит, никто ему в этом не помогает. Видимо, он должен иметь третий глаз. А если он его не имеет — он пойдет под суд.
И тут депутаты ему еще велят заняться сопровождением приемных семей. Это заведомая профанация: если бы у сотрудников опеки в сутках было 72 часа и образование не только юридическое, но еще и восемь разных, они бы не могли делать эту работу. На них возложены функции контроля, а совмещать контроль и сопровождение невозможно в одном лице. Если ты контролирующий орган, люди не будут тебе рассказывать о своих проблемах».
Те же грабли
По новому закону, усыновителями не смогут быть не только те, кто судим за ряд преступлений (преступления против половой неприкосновенности и половой свободы личности, а также за преступления против жизни и здоровья, против свободы, чести и достоинства личности, против семьи и несовершеннолетних, против здоровья населения и общественной нравственности, против общественной безопасности, мира и безопасности человечества, имеющие судимость за тяжкие и особо тяжкие преступления, уточняет пояснительная записка к законопроекту), но и те, кто проживает совместно с такими людьми.
Это тоже не вполне однозначно. Скажем, среди преступлений против общественного здоровья и безопасности есть преступления, подпадающие под статью 238 УК РФ «Производство, хранение, перевозка либо сбыт товаров и продукции, выполнение работ или оказание услуг, не отвечающих требованиям безопасности». И если вместе с потенциальными усыновителями живет вовсе не насильник, убийца или изготовитель детской порнографии, а теща или свекровь, оштрафованная за торговлю просроченным товаром или пирожками без сертификации, то их шансы стать родителями обнуляются.
Еще одно новшество — нельзя брать больше одного ребенка в год (кроме братьев-сестер и детей, которые вместе воспитывались год и более в одной группе).
Дина Магнат
«Это звучит как разумная история, — комментирует Дина Магнат. — Ребенку и родителям нужно какое-то время на адаптацию. Но при этом важно, чтобы у тех, кто принимает решение на месте, оставалась какая-то гибкость, пространство для маневра, потому что даже самые разумные регламенты во всем, что касается взаимоотношения людей и человеческих судеб, не могут предусмотреть все на свете случаи, и всегда остаются ситуации, внутри которых эти регламенты вредны».
В «Заключении Комитета Государственной Думы по государственному строительству и законодательству на проект федерального закона № 232772-8 «О внесении изменений в отдельные законодательные акты Российской Федерации по вопросам защиты прав детей», которое подписано председателем комитета П.В. Крашенинниковым, прямым текстом сказано, что это ограничение не кажется обоснованным, потому что «при принятии второго ребенка в семью по истечении года [оно] приведет к увеличению адаптационного периода, связанного с появлением нового члена семьи. При одновременном принятии двоих детей они вместе проходят и заканчивают период адаптации, который не продлевается на долгие годы».
Фото: Таисия Воронцова / ТАСС
Так что такое ограничение «оправданно только в случае, если отменяется значительная часть решений об одновременной передаче в семью двух и более детей, не являющихся родственниками, а ограничение прав граждан при этом является единственным способом прекращения подобной практики. Во всех других случаях введение подобных формальных запретов и ограничений приведет только к необоснованному ограничению права ребенка, оставшегося без попечения родителей, на устройство в семью».
Наконец, нельзя взять на воспитание ребенка и тем, чье жилье признается непригодным для проживания (но это правило не распространяется на кровных родственников; кровным родственникам не нужно и социально-психологическое тестирование). Входящее в пакет документов по законопроекту «Заключение по проекту федерального закона № 232772-8», подписанное все тем же депутатом Ниной Останиной, напоминает, что
требования к жилищным условиям усыновителей неоднократно вносились в законодательство, а потом исключались из него как не соответствующие интересам ребенка. Налицо очередной подход к прежним граблям: законодатели ничего не запомнили и ничему не научились.
Светлана Строганова
«Законопроект ужесточает требования к усыновителям и опекунам — и одновременно убирает все требования к близким родственникам: им больше не надо проходить ШПР, снимаются требования к жилью. А почему, собственно? — задается вопросом Светлана Строганова. — Ведь бабушки, которые берут детей, оставшихся без родительского попечения, тоже как-то вложились в то, что ребенок остался сиротой. Более того, у ребенка горе: он лишился родителей. Но и у бабушки горе: она потеряла своих детей. Одно горе наслаивается на другое горе, но никакого профессионального сопровождения этой семьи не предполагается».
Дина Магнат
«Бабушки и дедушки и сейчас не должны проходить никакие курсы, — говорит Дина Магнат. — Но именно родственники больше всего берут детей под опеку, и именно родственники больше всего от них отказываются. Чаще всего история с родственными отказами выглядит так: бабушки и дедушки берут ребенка не потому, что родители умерли, а потому, что у них алкоголизм или наркомания, ослабленная семья или лишение родительских прав. Бабушка подхватывает этого ребенка лет в пять, при этом она уже немолодая, сама много пережила, она его как-то растит до его подросткового возраста, в подростковом возрасте он идет вразнос, она снимает опеку. Это просто классика жанра, о таких случаях может рассказать любой сотрудник опеки. Их сотни — таких бабушек на всю страну. Нельзя сказать, что им точно поможет. Но что им точно не поможет — это дополнительный контроль. А поможет возможность куда-то прийти, поговорить с кем-то о том, что она сама неудачная мать, дочку вырастила, а та спилась. Кому-то — поговорить о том, как быть с этим неслухом. Кому-то — помочь со школой, потому что школа нагнетает напряжение. Но если в Москве, Петербурге, Новосибирске еще можно найти, куда пойти, то в каком-нибудь селе — скорее нет, чем да».
Возможно, бабушкам помогла бы какая-то подготовка к жизни с внуком. Подготовка должна быть какой-то другой — не такой, как для некровных опекунов и усыновителей. Но какой — пока неизвестно, программы для кровных родственников или совсем не разработаны, или существуют в отдельных региональных НКО. Главное, что такой бабушке нужно — это служба поддержки.
Но только если эта служба поддержки не будет наделена функциями решать, отнять у бабушки внука или оставить.
Светлана Строганова
«Похоже, при подготовке этого законопроекта профессионалов вообще не спросили, — огорчается Светлана Строганова. — Я спрашивала представителей ведущих НКО в нашей области — ни с кем из них не консультировались при подготовке этого законопроекта. В общем, все это имитация бурной деятельности, одно расстройство».
