Сейчас идет много разговоров о том, можно ли доверять публикуемым результатам массовых опросов. Имея в качестве сотрудника «Левада-центра»* определенное отношение к этой теме, хочу поделиться своими соображениями.
Тема существует в разных формах и форматах. Широкий формат: говорят о принципиальной неспособности опросов как метода в целом дать истинное знание о мнениях людей. Узкий формат: говорят о недоверии опросам «даже «Левада-центра». По форме иногда ограничиваются замечаниями в запятых или в скобках: «Судя по результатам опросов (а к ним надо относиться с осторожностью), российское общество…» Иногда публикуют пространные тексты с этой же основной мыслью. Феномен недоверия опросам существует и в виде широкой интеллектуальной моды, и в виде методологической установки людей, позиционирующих себя как социологи.
Причиной, побудившей меня к написанию этих строк, является то, что данная тема возникла в драматический момент специальной военной операции, идущей в Украине. И если раньше сомнения в валидности метода были одной из периферийных тем для дискуссий на научных конференциях, то теперь сомнения в данных, публикуемых «Левада-центром», связаны с одним из важнейших для общества вопросов касательно этой СВО. А именно:
поддерживает ли население России соответствующие позиции ее руководства и, если да, то в какой мере.
«Левада-центр» ежемесячно проводит опросы и обнародует их результаты. Когда были опубликованы данные опроса, проведенного в самом начале СВО (март 2022 года), они, судя по реакциям в пабликах и разговорах, шокировали очень многих из тех, кто не был готов поддержать эту акцию. Из данных опроса следовало,
- что 69% россиян находят, что «дела в стране идут сегодня в целом в правильном направлении»,
- что 83% одобряют в целом деятельность В.В. Путина на посту президента РФ
- и более 80% поддерживают действия ВС РФ в Украине.
Публикации последующих месяцев показывали сходную картину. Это давало одним повод заключить, что положение в российском обществе именно таково, и делать из этого свои выводы. Другие, чье сознание отказывалось принять такие заключения, решили думать, что дело в недостоверности этих данных, и стали заявлять это публично. Принять, что позиция большинства россиян ей противоположна, так тяжело, что они объявляют это неправдой.
Их многочисленные публичные заявления такого рода имели в виду, что сообщаемые результаты завышены, что «на самом деле» поддержка властей, поддержка военных действий ниже или гораздо ниже.
Чаще всего дело ограничивалось такими заявлениями; дать собственную оценку, выраженную в числовой форме, почти никто из них не был готов. (См. ссылку 1.)
Ключевым пунктом их позиции является представление о том, что опросы (опросы «Левада-центра» или опросы вообще) показывают не то, что думают люди «на самом деле». (См. ссылка 2.) При этом подразумевается, что «на самом деле» мнение российского населения по этим вопросам если не такое же, то более близкое к мнению группы, к которой принадлежат сами критики опросов — они же критики политических решений российского руководства, в частности, решения о проведении СВО.
Наши оппоненты объясняют, что при опросе люди, мол, дают «социально одобряемые» ответы. А вне ситуации опроса те же люди высказывают не «социально одобряемые» мнения, а те, которые у них есть «на самом деле».
Фото: Юрий Мартьянов / Коммерсантъ
Заметим для начала, что вообще все мнения, которые высказываются людьми, являются «социально одобряемыми». Вопрос в том, референция к какой социальной инстанции имеет место при каждом данном высказывании. От этой инстанции и следует одобрение. Тем, кто проводит опросы, безусловно, известно, что в рамках той субкультуры или группы, к которой в повседневной жизни себя относит респондент, может существовать не то мнение о руководстве страны, о СВО и прочих политических реалиях, которое предлагает официальная пропаганда. Безусловно, какие-то люди поступают именно так, как об этом с пылом рассказывают критики опросов: они говорят интервьюеру то, что считают совпадающим с «официальной» точкой зрения, скрывая то, что думают «на самом деле».
Нашим критикам, видимо, не случалось быть в роли респондента. Поэтому они сами придумывают ситуацию интервью (якобы их останавливают на улице и опрашивают под камеру или им звонят по телефону), и далее они воображают собственную реакцию на вопросы о Путине и СВО. И гордо сообщают, что они в такой ситуации не стали бы говорить правду. На этом основании они заключают, что никто не стал бы говорить правду.
Поскольку критики находят множество (обычно это десяток-другой) единомышленников среди личных друзей и знакомых, а также сотни, а то и тысячи, десятки тысяч единомышленников в среде интернета, у них складывается впечатление, что их точки зрения и линии поведения придерживаются «все».
А из этого следует их вывод, что эти «все» лгут при опросах, значит, и результаты опросов ложь, а их публикация — ненамеренное (а может, и намеренное?) введение общества в заблуждение, а также внушение властям иллюзии, что у них широкая поддержка.
В пылу осуждения опросов обычно забывают, что они отражают и мнение несогласных с официальной позицией. Меж тем в мае 2023 г. в ходе опроса
- 23% заявили, что «страна идет по неверному пути»,
- 15% заявили о недоверии Путину
- 18% отказали в поддержке действиям ВС РФ в Украине.
Далее критики обычно берут «цифры «Левады» из публикаций в медиа, а не из первоисточника — пресс-релизов «Левада центра». В медиа не указывают, каким методом собраны данные. Меж тем «Левада-центр», как это сообщается во всех его пресс-релизах, для этих опросов использует метод личных индивидуальных интервью по месту жительства респондентов. Метод сложный и затратный, но показавший наибольшую надежность в условиях российских городов и сел.
Предположим, что критики учтут эти их упущения. Но остается тезис, что люди «на самом деле» думают одно, а отвечают интервьюерам другое. Представим себе ситуацию опроса. Что это за ситуация? Опрос «Левада-центр» всегда проводится специально обученным интервьюером, который ведет разговор с респондентом с глазу на глаз. Респондент у себя дома, он добровольно согласился на участие в опросе, получив официальные заверения в анонимности.
Если в этой мягкой обстановке респондент не решился открыть, что он думает «на самом деле», он не станет это делать в жесткой публичной ситуации, где сегодня установлены тяжелые санкции за нарушение неких норм и границ, где человек находится под контролем различных систем наблюдения, и пр.
Тем более его скрытые мнения не получат выражения в поступках. В нынешней обстановке такой человек не выйдет заявить их на улицу. Вот этим, в конечном счете, определяется политическая ситуация в стране. И именно о ней сообщают результаты опросов. (См. ссылку 3).
Фото: Юрий Мартьянов / Коммерсантъ
Обратимся к важной аналогии. Массовые опросы рождались вместе с электоральной демократией — там, где она складывалась в ее современном виде. Они имитируют ее черты — анонимность, равенство голосов, вычисление результатов в процентах от общего числа участников и пр. Представляя себе выборы и процедуру голосования в какой-нибудь другой стране, мы можем предположить, что за кандидата N голосуют, в том числе, а порой и в большинстве, и те, кто «на самом деле» считает его нехорошим человеком. Но они голосуют за него потому, что его соперник — кандидат М еще хуже. Для кандидата N, да и для политической ситуации в этой другой стране, важно то, как поступят избиратели, а не их мнение о нем «на самом деле», которое они оставят при себе.
Подобно такому голосованию, опросы показывают политически реальный уровень поддержки политиков, их акций и кампаний. Это мы и предлагали бы считать тем, что есть «на самом деле».
Письмо в редакцию
Алексей Левинсон
Уважаемые коллеги, предложив «Новой газете» заметку о том, как понимать результаты опросов «Левада-центра»*, я оказываюсь внутри дискуссии, а точнее раздоров по этому поводу.
Повод следует признать весьма серьезным и драматическим. Понятно, что раздоры идут внутри некоего меньшинства и заключаются, в конце концов, в том, сколь большим видеть то большинство, которому это меньшинство себя вынуждено противопоставлять.
Возможно, кто-то не захочет принять эти оценки и будет настаивать на том, что позиции, с которыми мы — и мои оппоненты, и я — не согласны, на самом деле позиции одной лишь пропаганды, а не большинства населения… Пусть так, но вряд ли кто-то будет оспаривать тот факт, что лица, полемизирующие по поводу соцопросов (т.е. и мои оппоненты, и я с моими сторонниками), представляют меньшинство. И хотя это меньшинство разделено различиями в отношении к опросам вообще или опросам «Левада-центра» в частности, оно объединено негативным отношением к проводимому политическому курсу и, что есть специфика момента, объединено удрученностью по поводу широкой (или очень широкой) поддержки этого курса населением страны, с которой это меньшинство чувствует себя в связи и ответственность за которую является для него проблемой. Добавляет горечи в эти чувства знание о том, что та часть мирового сообщества и мировой цивилизации, к которой также причисляет себя это меньшинство, в свою очередь, объединена неприятием политики нашей страны и так или иначе участвует в военных действиях против нее. Быть со своей страной и с теми, кто видит в ней врага, — поза невероятно трудная для души.
В этой позе замерли мы все. Но и это нас не объединило.
По своему устройству это та же драма русской оппозиции, а затем эмиграции (в том числе, внутренней), что уже имела место быть в первые десятилетия ХХ века. Я имею в виду тот факт, что люди, казалось бы, объединенные на уровне своих главных ценностей и общих моральных и мировоззренческих установок, объединенные тем, что власть их всех считает своими врагами, эти люди отнюдь не были едины. Российская демократия в своих изданиях и на своих собраниях, в открытых формах либо в подполье, в эмиграции или на каторге, не переставала спорить и дробиться. Так вели себя красные, так потом вели себя в эмиграции белые.
Можно считать за благо то, что представителей различных оппозиционных групп, находящихся вне границ РФ, собрал Европарламент. Но в этом и доказательство того, что их собственного сознания общности своих конечных целей и своей сегодняшней судьбы не было достаточно, чтобы самим собраться. Понадобились сила и авторитет ЕС, чтобы их хотя бы собрать в одном зале. Заметим, пусть все они объединены «европейскими ценностями», им не было достаточно самого прецедента, самого примера Евросоюза как политического объединения бывших политических соперников и противников, понявших, что объединение каждому дает больше, чем попытки преуспеть в соперничестве.
Я понимаю, что первой реакцией читающих эти строки будет усмешка и сравнение автора с котом Леопольдом из мультфильма с его мемом «давайте жить дружно!». Но это — попытка объявить серьезное несерьезным и тем от него отделаться, закрыть неприятную и кажущуюся бесперспективной тему.
Но, господа, ставки небывало высоки и становятся выше день ото дня. Время ли спорить?
Пока есть для того возможность, надо объединить интеллектуальные усилия на поиске нового места России в мире, которое так или иначе установится, — не того места, куда вероятно ее сползание, а именно — в ансамбль стран-изгоев, но на поиски ее социального и политического устройства, если это не диктатура, которой не хотим, но и не полноценная демократия, которая не получается.
Есть один из приемов коллективного мозгового штурма: каждый должен поддерживать и развивать что-либо близкое ему в мысли другого, критика же воспрещена. У нас много общего в наших мыслях, надо это развивать.
Мутное стекло диктатур. Опросы в условиях автократии — как их понимать и интерпретировать. Объясняет политолог Кирилл Рогов
* «Левада-центр» внесен Минюстом РФ в реестр организаций, выполняющих функцию «иностранного агента».
