Фраза руководителя направления анализа и прогнозирования макроэкономических процессов Центра макроэкономического анализа и краткосрочного прогнозирования (ЦМАКП) Дмитрия Белоусова о том, что российской экономике может понадобиться «организационный набор», наделала много шума. Тем более что авторы комментариев, цитировавшие экономиста, ссылались на некий «доклад ЦМАКП», в котором говорилось, что «в России необходимо обеспечить межотраслевой маневр — переобучение, возможно, переезд примерно миллиона занятых в год в течение десяти лет».

У читателя этих комментариев перед глазами сразу вставали кадры из советских фильмов, в которых молодые (и не очень) люди шагали строем к поездам, увозящим их на Восток, где им предстояло рыть котлованы под фундамент гигантов второй пятилетки. Так следует ли нам паковать чемодан и готовиться встать в ряды строителей нового государственного капитализма в рамках современной версии «Управления строительства Дальнего Севера» (Дальстрой).

«Искусственная занятость»

Не совсем так. Доклад, в котором действительно есть фраза о перемещении миллиона человек из «сектора в сектор», называется «О логике и некоторых ключевых параметрах инвестиционно-активного сценария на долгосрочную перспективу». Он был представлен на заседании ученого совета Института народнохозяйственного прогнозирования (ИНП) Российской академии наук (РАН) 19 апреля 2023 года.

И фраза о «перемещении трудящихся между секторами» в контексте «Доклада» выглядит несколько иначе.

Рассуждая о ситуации на российском рынке труда, авторы «Доклада» объясняют, что

Да, а вы как думали? Это «две стороны одной монеты», как выражался один бывший вице-премьер.

Если дословно, то «…Избыточная занятость и наблюдаемый дефицит труда (особенно для сложных производств) — одно целое».

(По поводу робототехники авторы делают такое трогательное примечание: «Труд слишком дешев, чтобы замещаться роботами, соответственно, относительно низкопроизводителен — и от этого дешев. В России перед кризисом, в 2019 г., было 5 роботов на 10 000 занятых в промышленности, при том, что среднее в мире количество — 99 роботов на 10 000».)

В итоге, пишут эксперты ЦМАКП, отсутствует как достаточный «кадровый резерв» в отраслях промышленности и строительства (из-за нежелания молодежи получать рабочие специальности), так и «запас» высвобождающихся работников.

Другим словами, хвалиться низкой безработицей — это = выдавать нужду за добродетель. Почти всеобщая занятость обусловлена низкими ценами на труд, а низкие цены на труд демотивируют компании к инвестициям. Но если производительность труда будет расти, вам придется увольнять «лишних работников», которых надо будет каким-то образом трудоустраивать — вот какую мысль хотят донести до читателей авторы «Доклада». Тогда, возможно, и понадобится «межотраслевой маневр трудом». Кстати, основные параметры этого маневра в «Докладе» объясняются так:

• В принципе, развитие цифровизации способно высвободить «при прочих равных» 12–13 млн занятых, что ликвидирует нынешнее «скрытое индустриальное перенаселение», проявляющееся в хроническом разрыве по производительности труда между Россией и странами — технологическими лидерами).
• Порядка 1–2 млн чел. «съест» ухудшение демографической ситуации.
• Около 3–4 млн чел. может принять малый бизнес.
• Но еще 6–8 млн чел. должно быть сохранено за счет роста производства.
• Необходимо обеспечить межотраслевой маневр — переобучение, возможно, переезд (вопрос о дешевом жилье и 100–120 млн м2 жилья в год!) примерно миллиона занятых в год в течение десяти лет.

Вот так. Хотите роста — будьте готовы трудоустраивать тех, кто не найдет себе места «в цифровой экономике».

Так собираем чемоданы? Пока нет

Стоит ли опасаться скорого перемещения «трудовых резервов» на стройки «новой пятилетки».

Вряд ли — во всяком случае, до тех пор, пока власти РФ настаивают на своей политике «ипортозамещения», мог бы сказать выдающийся исследователь проблем неравенства экономист Бранко Миланович, объяснявший, к каким последствиям для рынка труда может привести попытка «опереться на собственные силы».

Дело в том, что прежние примеры «импортозамещения», которые знала мировая экономика, опирались на идею «догнать и перегнать». Логика была такая: есть развитые страны, у них есть передовые технологии. На базе этих технологий они производят товары, которые, попав на наш местный рынок, «побеждают» товары «своих» производителей. Давайте как-то мотивируем своих производителей осваивать эти технологии, создав для таких производителей особые условия (закроем рынок таможенными пошлинами, дадим субсидии, вариантов было много).

Где-то получалось хорошо (Англия в XVII веке, Соединенные Штаты в XVIII–XIX, Япония в XIX, Южная Корея в ХХ веке.) Где-то получалось хуже — Бразилия, Турция. Где-то получалось «как в Аргентине», которая из стран Первого мира скатилась во Второй. Россия в импортозамещение тоже играла — при императоре Николае Втором («первая индустриализация»), при товарище Сталине («вторая индустриализация»).

Но ключевой принцип не менялся: «импортозамещение» было важно не «само по себе», а в качестве инструмента усложнения экономики, ее модернизации, прогресса.

И такое импортозамещение требовало повышения качества человеческого капитала (ну вот как большевики начали с ликвидации неграмотности, библиотек, школ и «тотальной математики») и роста производительности труда, и роста зарплат.

Но сейчас-то в РФ ситуация совсем другая!

Бранко Миланович предложил называть происходящее «регрессивным импортозамещением» — technologically regressive import substitution — в отличие от импортозамещения «прогрессивного».

А регрессивное импортозамещение потребует «регресса» накопленного человеческого капитала, объясняет Миланович . Рынку труда в этом случае будут нужны работники не «высокой», а «средней» квалификации, что и даст возможность нанимателям игнорировать их уровень образования. Такая «деквалификация» обязательно скажется на спросе как на образование, так и на другие «сложные навыки».

Собственно, о том же самом говорят эксперты ЦМАКП: нынешняя экономическая политика не способствует росту спроса на высококвалифицированный, высокопроизводительный и высокооплачиваемый труд. А рост зарплат в отдельных отраслях — это свидетельство необходимости «заткнуть» дыры в производственных цепочках, а не свидетельство роста человеческого капитала.

Все по местам

Кроме того, идея заменить «любой ценой» иностранные товары «местными» в отсутствие доступа к современным технологиям сама по себе не предполагает роста производительности труда и высвобождения трудовых ресурсов.

Интуитивно, кстати, это не столь очевидно: разве нельзя просто заимствовать высокопроизводительные технологии?

Нет, это так не работает, мог бы сказать философ науки Майкл Полани. В середине ХХ века Полани объяснял, что всякая технология состоит из двух частей: явного, документируемого знания (техническое описание, инструкция, регламент) и неявного (опыт технолога, интуиция инженера), которое может быть передано только через прямое обучение. Поэтому для освоения новой технологии необходим контакт с экспертом и накопление в его присутствии достаточного личного опыта. Предыдущий опыт российского индустриального развития — там, где он был успешен, — показал, что основными инструментами освоения технологий является сотрудничество с обладателями этих технологий, привлечение квалифицированных специалистов (как при Сталине), прямые иностранные инвестиции (как при Николае II), обучение на зарубежных предприятиях.

Но в ситуации, когда цели перехода к экспорту и открытой конкуренции на мировом рынке нет, то «импортозамещение» не будет способствовать росту экономики. Промышленность, замкнутая в границах отдельно взятой страны, будет работать и производить товары — но ровно в тех объемах и с теми характеристиками, которые готовы будут оплачивать правительство и местные покупатели. Не меньше. Но и не больше.

А почему бы не расширять производство, продавая товары «в дружественные страны»? Потому, что эти страны не предъявляют спрос на российскую продукцию в объемах достаточных для того, чтобы оправдать инвестиции в значительное расширение производства и в рост производительности. Даже Китай и Индия, главные торговые партнеры и покупатели РФ, готовы приобретать только сырье, а российские товары им не очень нужны. Кончено, добыча нефти — это высокотехнологичная отрасль, она требует больших капиталовложений, но не требует большого количества работников.

А все остальные потенциальные покупатели товаров «made in Russia» — все как на подбор сырьевые державы, спрос которых на мало-мальски сложную продукцию ограничен объемом экспортной выручки от продажи собственного сырья.

Таким образом,

Попытка искусственно направить «трудовые резервы» в какую-то «приоритетную отрасль»,

• во-первых, должна быть оплачена правительством,
• а во-вторых, моментально приведет к дефициту тех же самых трудовых резервов — там, откуда их будут изымать. А такой дефицит сразу обернется ростом зарплат в секторах, которые столкнутся с дефицитом рабочих рук, и запустит «инфляцию издержек».

Правительство с таким трудом более-менее сбалансировало экономику — так, чтобы хватало ресурсов и на «наполнение прилавков», и на «выполнение задач». Невозможно предположить, что оно само займется разрушением этого баланса.

Тем более никаких объективных причин для этого нет. И авторы «Доклада ЦМАКП» говорят не о текущей необходимости перемещать трудовые ресурсы для «расширения производства» в текущей ситуации (сейчас не 1927 год, и в России нет избытка сельской молодежи), а о том, что такая необходимость возникнет, если инвестиции в новейшее оборудование и технологии (которых пока нет) обернутся ростом производительности и высвободят рабочие руки. Но идея «осажденной крепости» такого сценария объективно не предполагает — для нее важно, чтобы все «находились на своих местах».