Верите ли вы, что буддистские монахи летают? Фильм «В храме Шаолинь» начинается с признания одного из монахов, что он пришел в знаменитый монастырь, потому что верил в эти полеты.

Будни монашеской жизни выглядят куда прозаичнее, обучение боевым искусствам — изнурительная работа, которая вызывает множество вопросов. Стоит ли так изгаляться тренировками малым детям, словно они будущие балерины Большого? Что осталось сегодня от традиций древнего монастыря, если 90 процентов его зданий, включая уникальную библиотеку со множеством буддийских рукописей, были сожжены китайскими военными в 1928 году?

Сегодня искусство монахов Шаолиня большинству знакомо если не по кино, то по выступлениям однодневных гастролеров в турецких отелях. Дебютный фильм Хунюнь Сунь проникает за кулисы парадной картинки, позволяя увидеть недоступное чужаку. Чтобы не смущать героев, режиссер порой включала камеру и уходила; результат впечатляет. Фильм красив — но не на сверхэкране IMAX'а, для которого предложенная копия явно не предназначалась. Зато именно в фильме «В храме Шаолинь» звучит мысль, которая могла бы стать эпиграфом ко всей документальной программе: «Вернуться — это уйти из дома, чтобы найти себя».

Путешествием занят и герой картины «Али против Али» Алирезы Рофугарана. После побед Мухаммеда Али маленький Али из Тегерана захотел встретиться со своим кумиром. Но к исполнению желания приступил поздно, когда знаменитый боксер уже тяжело болел. Ироничный фильм не только показывает историю попыток пробраться к кумиру — он касается темы отношений фанатов и кумиров сегодня.

Кажется, социальные сети сокращают дистанцию в этих отношениях, но одновременно они и демифологизируют звезд; они полны подробностей, о которых не мечтали газетчики эпохи немого кино, летчиков и спортсменов начала ХХ века. Парадружба эпохи парасоциальности варьируется от страны к стране, в фарси, например, нет понятия «прайвеси», при случайной встрече можно запросто попросить знаменитость сфотографироваться вместе, что невозможно в Америке. С этой закрытостью звезд и связан неуспех всего предприятия — Рофугаран в итоге успевает лишь в больницу и на похороны. Но главное — за что второй раз полюбил Али, уже будучи взрослым. Тот не только был добр, но и великодушен. Один из его противников рассказывает, как понятие «прайвеси» как таковое отсутствует, из-за чего режиссер попадает в немыслимые для американца ситуации, но это не отменяет главного — рассказа о самом Али и о том, что сделало его великим в глазах не только болельщиков, но и самих спортсменов: доброты и человечности.

Один из противников рассказывает, что, когда он уже потерял после пропущенного удара равновесие и стал падать, Али замахнулся, чтобы нанести решающий удар — его совершили бы многие, — но в итоге бить не стал. «Поэтому он и велик», — сказал боксер. Логика, доступная не каждому.

Понятие победы и поражения относительны. Как относительно и понятие путешествия. Героини ленты «Дом мамаши Шоку» иранского режиссера Мехди Бакши Могадама сидят дома — это наркоманки, пытающиеся долгим воздержанием излечиться от зависимости. «Дом мамаши Шоку» — пример социального кино, фактически скрытого от публики, ленту показывают в основном специалистам да обитательницам женских же интернатов. Хотя ничего опасного с точки зрения общественной стабильности здесь нет, это эмоциональный рассказ о безуспешной, как правило, попытке начать новую жизнь. После многих месяцев воздержания под надзором суровой Шоку — когда-то она сама была наркоманкой — большинство к ней вскоре возвращается, иные были в ее доме по двадцать с лишним раз. Вообще терапия против наркозависимости не срабатывает в 90 процентов случаев, цифры обескураживают, но они не останавливают тех, кто стремится помогать другим.

Еще более странной кажется логика тех, кто способен противостоять всеобщему безумию в военное время. «Анна и врач-египтянин» воссоздает фантастическую историю эпохи нацизма. Работавший в Берлине врач Хельми из Египта спасает еврейскую семью: мать и бабушку он прячет у знакомых немцев, а подростка выдает за свою помощницу, ради документов обращая ее в ислам. В 2012 году Яд Вашем называет Хельми праведником мира, но его потомки в Каире не в состоянии принять награду: политическая ситуация не располагает. В итоге режиссер Талия Финкель берется исправить ситуацию, она договаривается с племянником доктора, тоже врачом, о приезде в Берлин, встрече с дочерью Анны и церемонии вручения. В египетской прессе разгорается скандал, но доктор Насер едет в Германию. История давнего подвига обрастает множеством подтекстов и обстоятельств, неожиданно требующих мужества в новых условиях, — и это к вопросу о генеалогии самого мужества, когда справедливости требует не только история, но и гены. Не случайно публикация книги немецкого публициста Ронена Штайнкена «Мусульманин и еврейка», собравшего в 2017 году основную фактуру о Хельми, произвела фурор, ее перевели на многие языки, включая арабский. Хочется верить, что успех выпадет и на долю фильма Финкель.

Раньше фестиваль был полон фильмов-расследований. Времена изменились, победители Санденса редки у нас, как айфоны по дружелюбным ценам. Но есть и исключения. Испанская журналистка Паломы Сапата в ленте «Ла Сингла» разыскивает следы исчезнувшей звезды фламенко 60-х. Цыганка Антония Ла Сингла, известная как Антонита Ла Сингла, начала танцевать, когда у нее были проблемы со слухом и речью; танцуя, такт она отбивала скорее интуитивно. Излечившись, она заворожила Европу, ею восхищались Дали и Кокто, Дюшан и Юл Бриннер, выступала, говорят очевидцы, и в Москве, где потрясла всех своими руками. Она снималась и в кино, однажды сыграла саму себя — фрагментов из этой ленты, как и архивных записей, у Сапаты множество, многие из них выложены в интернете. Интересно, что за границей Ла Сингла была популярнее, чем на родине, — в Германии ее считали лучшей танцовщицей фламенко, в то время как в самой Испании в это время царила Кармен Амайя. Тем не менее карьера продолжалась до 1988 года, когда у нее началась многолетняя депрессия. Сапата показывает долгий путь розысков, в результате которых ей удается встретиться с танцовщицей.

Впрочем, в Сети масса статей и прочей информации о Ла Сингле, в том числе о клубе фламенко, открытом шесть лет назад ее братом-гитаристом в Барселоне, — он так и называется, «Ла Сингла». Об этом в фильме, увы, ни слова, как и о причинах депрессии, заставившей танцовщицу покинуть сцену, — хотя мало что сравнится с темой, как искусство калечит своих творцов.

Кино — лучшее средство забыться, особенно когда молчат не только музы. Киномания царит на фестивале в разных формах. В тайской «Скала» показывают, как по кусочку разбирают самый известный кинотеатр Бангкока. Когда-то он принадлежал отцу Ананты Титанат, здесь прошло ее детство, а теперь она фиксируют, как элемент за элементом, шуруп за шурупом исчезает последний отдельно стоящий кинотеатр Бангкока: в эпохе синеплексов ему нет места.

Ностальгией полна и индийская картина «Назад в будущее» — начинается она как реквием по кинопленке, которую вытеснили цифровые камеры, режиссер Манохар Сингх Бишт явно не уверен, что удешевление процесса улучшило качество кино, к тому же исчезло или радикально переменилось множество кинопрофессий, от монтажера до оператора, те вынуждены приспосабливаться к новым условиям. В интервью, собранных по всему свету, говорят о том, как изменилось искусство кино после того, как играть, полностью выкладываясь на площадке, уже не обязательно, и стремление к идеально сделанной работе тоже не обязательно, косяки исправит компьютер.

Иные изменения смерти подобны. Так, индейцы при встрече с современной цивилизацией часто гибнут от болезней, против которых у них нет иммунитета. С карантина и прививок начинается экспедиция бразильского федерального агентства по защите индейцев в труднодоступные места Амазонии в фильме Бруно Жорже «Изобретая другого». Этим съемкам позавидовал бы Клод Леви-Стросс. «Национальный фонд индейцев» в 2019 году предпринял крупнейшую в истории попытку обнаружить в дебрях Амазонки так называемые «неконтактные» племена. Они немногочисленны, но отличаются порой нешуточной агрессией и часто убивают непрошеных гостей — а там все гости непрошеные. При этом на экране индейцы корубу (они-то не убийцы) выглядят любознательными и смешливыми, но контакты с «большой» цивилизацией приучили их мерять отношения количеством подарков. «Какие они стали жадными», — не раз говорят о белых индейцы. Они привыкли к подаркам, но в этот раз что-то не заладилось, кроме одной майки, ничего не перепало, даже из важнейших подношений — мачете.

Ее глава Бруно Перейра был в том же году убит в районе проведения экспедиции — эпилог, который напоминает, как тонка грань между хорошим кино и трагической реальностью.