«Было дело — и цены снижали!» Но не там и не для тех

Существует устойчивое мнение, что смягчение сталинской политики «в отношении деревни» началось едва ли не сразу после смерти «лучшего друга колхозников». На самом деле проблемами села новое руководство страны занялось далеко не сразу. Более того, даже будучи вполне осведомлены об истинном положении дел в колхозах, новые вожди СССР поначалу действовали традиционно.

В частности, 1 апреля 1953 года состоялось очередное «сталинское» снижение цен (в среднем на 10%, но, например, на мясо — 15%, на картофель и овощи — 50%). В последние годы оно затрагивало только продукты питания, что особенно сильно било именно по сельским жителям. «Механизм снижения был основан на том, что государство изымало продукцию сельского хозяйства по низким заготовительным ценам через систему обязательных поставок с колхозов и личных хозяйств граждан, а продавало ее по относительно высоким розничным ценам», — отмечается в научной литературе.

Снижения проводились не только в государственной торговле, но и в номинально негосударственных — кооперативной и рыночной (в официальных сообщениях даже отдельно указывалась примерная сумма «выигрыша населения» от снижения цен на колхозных рынках). Поэтому

В остальном же верхушку интересовало прежде всего укрепление собственного положения, проявлявшееся в различных инициативах политического характера. Тем не менее аграрная сфера постоянно напоминала о себе, и некоторые демонстративные шаги предпринимались. Уже в марте разрозненные ведомства, которые наплодил Сталин, слили в единое Министерство сельского хозяйства СССР — так предполагали повысить эффективность руководства отраслью. Вскоре были прекращены дорогостоящие и выматывавшие колхозы программы типа «плана преобразования природы». А в бюрократических структурах готовились отчеты, документы, записки с достаточно честным, учитывая обстоятельства, анализом положения дел.

Неотложные задачи Георгия Маленкова

В начале лета «коллективное руководство» разобралось с главной угрозой своему положению — политическими амбициями Лаврентия Берии, все более явно претендовавшим на первую роль. Однако почти сразу начался новый этап борьбы за верховенство — и весьма интересно отметить, что главным полем боя стало именно сельское хозяйство. Такое, впрочем, уже случалось в советской истории: в конце 1920-х годов, когда Сталин боролся с «правым уклоном» именно по вопросу о том, какой курс проводить в отношении деревни.

Его выдвиженцы спустя четверть века повторили мизансцену практически до деталей. Вновь обозначились позиции, которые можно назвать «правым» и «левым» уклонами.

• Условный «правый уклон» снова предполагал смягченную, постепенную политику, включавшую в себя даже определенные меры поддержки и стимулирования.
• Новый «левый уклон», напротив, возрождал настроение кавалерийского натиска — решительные меры, концентрация всех сил и ресурсов на приоритетных направлениях в видах получения быстрого и обильного результата.

В науке эти подходы еще называют: интенсивным, нацеленным на стимуляцию внутренних сил, и экстенсивным, главный подход которого — освоение все новых и новых ресурсов, пространств и мощностей.

Снова первым о себе заявил «правый уклон». В августе 1953 года Георгий Маленков, унаследовавший должность Сталина как главы правительства, выступил на сессии Верховного совета СССР с обширным докладом «О неотложных задачах в области промышленности и сельского хозяйства и мерах по дальнейшему улучшению материального благосостояния народа». Глава правительства не постеснялся привести ошеломляющие цифры:

Маленков поставил задачу «всемерно форсировать развитие легкой промышленности». Это было и ожидаемо, и понятно: данная сфера экономики прежде всего удовлетворяла нужды горожан, которые, несмотря на все уверения об «общенародном государстве», считались подлинной базой и опорой коммунистического режима. Мы уже писали, что именно в городах начало проявляться открытое недовольство уровнем жизни, поэтому действовать нужно было без промедления. Неудивительно, что теперь ставилась задача всего за 2–3 года «в достатке удовлетворить растущие потребности населения в продовольственных продуктах и обеспечить сырьем легкую и пищевую промышленность».

Но и положение на селе внушало не меньшие опасения. Поэтому Маленков предложил ряд мер, направленных на улучшение ситуации. В их числе: двукратное снижение ставки сельскохозяйственного налога и нормы государственных поставок колхозной продукции; установление твердых, единых для каждого района погектарных норм поставок; удешевление услуг МТС. Остающиеся после выполнения обязательств по поставкам продукты колхозы отныне должны были заготавливаться в порядке государственных закупок по повышенным ценам. Частично списывались недоимки вконец обнищавших сельхозпредприятий.

Также признавалась ошибочной политика в отношении личных приусадебных хозяйств. Уменьшалось их налогообложение, снижались нормы обязательных поставок государству с личных подворий; списывалась задолженность по обязательным поставкам продуктов животноводства; повышались закупочные цены на скот, птицу, молоко, масло, картофель.

Правда, полным поворотом к крестьянству новый курс назвать все же нельзя. Например, если закупочные цены (т.е. цены, по которым государство закупало продукцию колхозов сверх обязательных поставок продукции колхозов в «закрома Родины») заметно увеличились, то цены заготовительные (по которым колхозам оплачивались те самые обязательные поставки) остались на прежнем уровне, установленном еще в 1930-е гг. Это важный нюанс:

Также в тексте доклада фигурировали достаточно странные заявления, уместность которых вызывает сомнения, например:

В тупике благих пожеланий

Сам факт масштабного пересмотра проводимого экономического курса вызвал волну воодушевления. Правда, она, видимо, выразилась в основном во взлете «рейтинга» нового премьера. «Этот за нас», — говорили колхозники про Маленкова, номер «Правды» с текстом его доклада передавали из рук в руки (как в свое время статью Сталина «Головокружение от успехов») и хранили в красном углу, рядом с иконами и портретами Ленина. Молодежь колхоза «Путь к коммунизму» Тамбовской области пела частушку «Наш товарищ Маленков дал нам ситца и блинков», и в разной вариации она повторялась по всей стране. Энтузиазм масс дошел до того, что в РСФСР впервые за годы прекратился отток населения из сельской местности, более того, многие уехавшие начали возвращаться на родину и снова обзаводиться хозяйством.

Что же касается собственно аграрного производства, то немедленных результатов благие и долгожданные меры не дали. Их довольно остроумно приурочили к началу сбора урожая, однако по итогам кампании выяснилось, что заготовлен 31,1 млн тонн зерна, тогда как на снабжение населения и другие неотложные нужды требовались 32,4 млн, и для восполнения разницы пришлось разбронировать государственные резервы.

Стало понятно также, что нет и серьезных возможностей для ускорения развития легкой, пищевой и прочих «гражданских» отраслей промышленности.

Конечно, имелись мощности тяжпрома и оборонки, которым, недолго думая, спустили задания по производству предметов спроса для населения, но быстро переориентироваться они не могли. Да и не собирались «хозяйственники» жертвовать выполнением плановых заданий, отрывая уже распределенные ресурсы, технику и «рабсилу» ради очередной кампании (без сомнения памятуя, среди прочего, и о скоротечности послевоенной конверсии).

Никита Хрущев: курс на целину!

Как реакция на происходящее уже в сентябре 1953 года заявил о себе «левый уклон». Озвучил его Никита Хрущев, который выступил на пленуме ЦК КПСС с докладом «О мерах дальнейшего развития сельского хозяйства СССР».

В общем, Хрущев повторил положения маленковского доклада, вплоть до утверждений о том, что «страна наша обеспечена хлебом». Однако не упустил возможности и выдвинуть свои инициативы.

• Во-первых, о том, что «необходимо принять энергичные меры к увеличению производства зерна кукурузы», которая должна в избытке дать необходимые животноводству корма.
• Во-вторых, что необходимо повышать роль парторганизаций в руководстве МТС и колхозами, значительно сократив бюрократический аппарат (это был уже прямой выпад против главы правительства, который этот самый бюрократический аппарат и возглавлял). Наконец, докладчик постулировал: «Основной наш путь — совместное владение скотом», и предрек: «Наступит время, когда развитие общественного животноводства достигнет такого уровня, что личные потребности колхозника в продуктах животноводства будут целиком удовлетворяться общественным хозяйством, и тогда колхознику невыгодно будет иметь скот в личной собственности». Т.е. вполне в духе своих еще позднесталинских инициатив обозначил курс на свертывание личных хозяйств селян и укрепление колхозов и совхозов.

Выступление это имело принципиальное и символическое значение.

• Во-первых, Хрущев утверждал первенство партаппарата в деле «подъема сельского хозяйства», отодвигая на второй план структуры официальной власти, во главе которых стоял Совет министров.
• Во-вторых, он выдвигал себя как руководителя этого курса и главного генератора идей в аграрной сфере.
• В-третьих, Хрущев повышал свой «символический капитал», создавая эффект узнавания через постоянное выдвижение новых идей и, как следствие, создание впечатления о себе как о «том, кто знает, как надо». Шаги в этом направлении им предпринимались уже во второй половине 1940-х годов. Теперь же перехват инициативы имел ключевое значение в условиях, когда ставки повысились до максимума и речь шла о политической (а учитывая нравы предыдущих десятилетий, возможно, и личной) будущности, а главное — высшей власти.

Не снижая темпа, в конце января 1954 г. первый секретарь ЦК партии подал в президиум ЦК записку —

Не слишком завуалированно раскритиковав «медленный» курс главы правительства, Хрущев сделал ход конем и предложил расширить объем пахотных земель за счет освоения в первый же год 13 млн гектаров целинных и залежных земель (Западная Сибирь и Казахстан). Затраты на получение «целинного хлеба» представлялись ему минимальными, а его количество и качество — высокими из-за благоприятных климатических условий.

Записка вызвала разногласия. Маленков высказался за дальнейшую поддержку существующих хозяйств как коллективных, так и личных. Молотов посчитал, что средства нужно направлять в уже освоенные районы (прежде всего — центр РСФСР), а не растрачивать на новые обширные пространства. К.Е. Ворошилов вспомнил о впечатлениях от поездки по деревням Нечерноземья:

Целина: от надежды к отчаянию

В газетах тотчас же началась широкомасштабная пропаганда освоения «крупных массивов плодородных целинных земель». Для раскрутки «всенародного энтузиазма» привлекли безотказный «приводной ремень» режима — комсомол. В феврале 1954 года состоялось собрание комсомольцев Москвы и Московской области, принявшее «Обращение ко всем комсомольцам, к молодежи Советского Союза» с призывом участвовать в новом почине. В результате только за первые полгода на территории освоения приехали 150 тысяч человек, а общее число целинников оценивается цифрой в 1,7 млн.

Но, как и в случае всякой непродуманной и неподготовленной кампании, сразу выявились проблемы. Во многих колхозах и совхозах не имелось помещений для размещения приезжающих (целинники, вынужденные спать прямо в степи под открытым небом, даже попадали на картины советских художников — правда, это преподносилось как проявление «романтики покорения неизведанного»), недоставало техники, и вообще — новичков долгое время не могли ничем занять.

Крайне плохо было поставлено дело снабжения предметами первой необходимости и ширпотреба (и даже обеспечение продовольствием); низкой в массе своей оказалась зарплата (а ведь многие ехали не столько за «комсомольской романтикой», сколько за деньгами). В результате уже осенью 1954 года начался отток приехавших. Он, правда, был невелик, исчисляясь лишь тысячами человек, тем более что отъезжающим чинились всяческие препятствия вплоть до устрашений и разбирательства личных дел в органах комсомола и партии. Однако внимательный глаз уже в первый год кампании мог подметить те проблемы, обсуждение которых и попытки решить их продолжались многие годы.

Руководство страны старалось реагировать. Конечно, по-своему: например, решили львиную долю ресурсов на протяжении двух пятилеток выделять именно целине. Так, в 1954 году туда отправили почти все произведенные в стране тракторы, и даже в 1960-м — 55% всех произведенных в стране тракторов и 83% (!) зерновых комбайнов. Схожая картина наблюдалась и в иные годы. В результате площадь сельскохозяйственных угодий СССР только за 1954–1956 годы «приросла» примерно на треть. В 1954 году предполагалось распахать 2,3 млн гектара, а в 1955-м — еще «не менее» 10,7 млн, однако работа шла с таким энтузиазмом, что Хрущев, человек увлекающийся, выдвинул идею расширить зону охвата до 30 млн га (из них распахали 28,3 млн). Освоение продолжалось и далее, в итоге за 10 лет в сельхозоборот попали почти все целинные и залежные территории — более 40 млн гектаров (около 25 млн — в Казахской ССР и около 20 млн — в РСФСР).

Однако

Распахивались также склоны, солончаки, «в вихре яростных атак» в сельхозоборот «вовлекали» даже пески!

Направление большей части сил и средств на целину привело к запустению традиционных земледельческих районов: за 1954–1959 годы в Европейской части страны из оборота «выпали» более 13 млн гектаров. Докатились до того, что в 1954-м партийное руководство ряда областей Центрально-Черноземного региона призывало посредством местной печати убирать зерновые при помощи машин начала века (жаток) и вручную (серпами и косами). В Нечерноземье из-за материально-технической бедности себестоимость производства основных сельхозпродуктов была выше, чем в среднем по РСФСР. При этом на целине техники все равно не хватало, и каждый год другим республикам СССР приходилось помогать Казахской убирать урожай и вывозить его на пункты сбора (это продолжалось десятилетиями).

Да и результаты проявились, вопреки ожиданиям, далеко не сразу. Прежде всего, как и в последние сталинские годы, фатально не везло с погодой. В 1954 году «неблагоприятные условия погоды» сложились на юге и юго-востоке, а местами и на западе Украины, в районах Поволжья, пострадали бассейны Северского Донца, среднего и нижнего Дона, Крым, юго-восточные районы Северного Кавказа, северная половина Европейской территории СССР, Западный Казахстан. «Обнаружилась нехватка зерна в стране, особенно для нужд животноводства», — стоически констатировал занявший вскоре пост министра торговли СССР Д.В. Павлов.

Зимой 1954/1955 гг. в южных районах страны в результате сильных морозов погибла значительная часть озимых посевов, «вследствие неудовлетворительного содержания на отгонных пастбищах» сократилось поголовье овец. Летом (с мая по сентябрь) засуха постигла восточные районы страны: Казахстан, Западную Сибирь, Среднее и Нижнее Поволжье и Северный Кавказ целиком, нанеся огромный урон зерновому хозяйству. В Казахстане, например, средняя урожайность зерновых культур опустилась до 2,9 центнера с гектара (по сравнению с 9,3 центнера годом ранее). При этом на старопахотных землях, наоборот, и земледелие, и животноводство дали прирост более чем на 10%. В результате 1955-й получил название «года отчаяния» — стало казаться, что затея с целиной провалилась.

Баллада о кукурузе

Не лучше дело обстояло и с другой «чудо-идеей» — кукурузой. Вопросом о том, сможет ли плодородная, но трудоемкая и прихотливая южная культура прижиться всюду, не задавались власти ни в центре, ни тем более на местах.

(когда, собственно, и была официально поставлена задача расширять посевы кукурузы во всех природно-климатических зонах страны). Из уст в уста передавались и другие слова, якобы сказанные им в кулуарах, — о том, что кукурузу надо внедрять, не останавливаясь перед принуждением, подобно тому, как «при царе» внедряли картофель. «Во всех областях и краях Союза / Может давать урожай кукуруза. / Эту культуру всюду внедряй: / В каждую область и в каждый край» — доносила до масс установку верхов пропаганда. Как следствие, опасения специалистов самодовольно отвергались. «Тов. Кузнецова, не испугаете Вы никого. Партия все равно решит вопрос с кукурузой так, как это намечено», — отвечали на пленуме Иркутского обкома сомневающейся — заместителю директора по научной части местного сельскохозяйственного института, и это была типичная реакция. За сомнения, впрочем, не только критиковали, но еще и снимали с должности и исключали из партии.

(более четверти зерновых полей — прежде всего в районах старого освоения — «отошли» этой культуре), угодья, занятые многолетними травами или находившиеся под парами («отдыхавшие» и удобрявшиеся), пастбища и даже целинные земли. Однако кормовой «палочкой-выручалочкой» кукуруза стать не смогла, и это выяснилось достаточно скоро. Так, производство мяса в 1956 году составило 6,6 млн тонн, что было выше показателя 1953-го только на 800 тысяч тонн. Однако эти сведения «до самого верха» то ли не доходили, то ли им не придавалось значения. Многие годы, вплоть до свержения Хрущева, руководители хозяйств по всей стране вынуждены были сеять кукурузу, несмотря на то, что на огромных пространствах ее посевы погибали из-за дождей и/или холода, а земля портилась, теряя свои плодородные качества.

Маленков: неожиданное поражение и добрая память

Положение Хрущева, как следствие провала его сельскохозяйственных инициатив, оставалось непрочным. Весь 1954 год он боролся с Маленковым, который не скрывал скепсиса в отношении «целинной эпопеи» и по-прежнему напирал на идею повышения заинтересованности сельскохозяйственных производителей путем расширения самостоятельности колхозов и усиления материального поощрения их работников. Маленков даже готовил речь на очередном пленуме ЦК (январь 1955 года), в которой планировал предложить смену проводимого курса.

Однако Хрущев нанес удар первым, и вместо этого на партийном ареопаге разбирали недостатки и промахи самого Маленкова. В частности, ему припомнили августовскую речь 1953 года, которая «большими экономически малообоснованными обещаниями напоминала скорее парламентскую декларацию, рассчитанную на снискание дешевой популярности, чем ответственное выступление главы советского правительства». Тяжким грехом объявили и «теоретически неправильное и политически вредное противопоставление темпов развития тяжелой промышленности темпам развития легкой и пищевой промышленности, выдвигался в качестве основного вывода лозунг форсированного развития легкой индустрии». Критике подвергнуто было все, что принесло премьеру большой успех среди населения.

Надо сказать, эта история выглядит странно. Прежде всего потому, что сам Маленков больше четверти века провел в партийных структурах, именно в них поднялся, пережив все репрессии и чистки.

Кому, как не ему, было знать о силе партаппарата и его возможностях! И тем не менее в 1953 году он крайне недальновидно упустил руководство им в пользу поста главы правительства. Возможно, сказался магнетизм должности, которую занимал Сталин. В последние годы его жизни именно на официальный статус председателя Совета министров делался упор, партийное же положение затушевывалось (из этого некоторые горячие головы среди публицистов и отдельных историков даже делают вывод, что «вождь» якобы хотел отстранить партию от управления страной, перенеся центр власти в государственные структуры, но никаких подтверждений этому нет).

Однако именно на разветвленной партийной структуре держалась вся пирамида власти в СССР, именно в парторганах принимались все решения, и просчет с выбором должности дорого стоил Маленкову.

Тем не менее Маленков, передвинутый на второстепенную должность министра электростанций СССР, сохранил популярность. Весной 1955 года из Саратовской области сообщали:

В Новгородской области, доносили тамошние партийцы,

А из Великолукского обкома информировали, что

Поминали добрым словом опального премьера и годы спустя…

(Продолжение следует)