Есть снимок, на котором гениальный форвард Вениамин Александров по-отечески обнимает Виктора Коноваленко. Вратарь смотрит на Веню снизу вверх, и это взгляд смертельно уставшего человека, щемящий и пронзительный. Принято считать, что Коноваленко был человеком без нервов, относящимся к игре как к простой работе, но никто ни до, ни после так образно суть профессии не выразил: в тебя кирпичами швыряют, а ты их лови. Прилетало прилично, особенно в молодые годы, когда про вратарскую маску Коноваленко и не слышал и шрамы на лице не считал — один раз пытался, но на четвертом десятке сбился, а про шрамы на сердце никто и не знал.

«Мы были простые, но не простенькие», — предшественник Коноваленко, великий вратарь и тренер Николай Пучков, говорил это про поколение своих партнеров, но и к самородку из Горького такие слова можно отнести без всякого сомнения.

С образом «железного» вратаря это никак не вяжется, но он и не выносил на всеобщее обозрение то, что касалось только его души.

К преувеличенным, как казалось ему, похвалам, относился с плохо скрываемой иронией. Как-то сильно поспорил со своим другом, собственным корреспондентом «Советского спорта» Михаилом Мариным, который начинал с Коноваленко работать над его автобиографией. Фраза «вытащил шайбу коньком из верхнего угла» была категорически забракована — «такого не было и не могло быть», хотя Марин уверял, что было.

После скоропостижной смерти Марина работу над книгой завершал Лев Россошик, и одни из лучших страниц «Третьего периода» — как раз о Марине и о спортивной журналистике вообще. Россошик вспоминал, что из Коноваленко слова надо было клещами вытягивать, когда речь шла о нем самом, но преображался, когда говорил о других, особенно о друзьях. Говоря про какие-то вещи, часто попадал в точку. «Журналисты придумают образ, а хоккеисты стараются ему соответствовать». И проиллюстрировал: «Стоит на базу кому-то из прессы заявиться, как Слава Старшинов, Боря и Женька Майоровы сразу учебник английского языка листают и между собой по-лондонски разговаривают…» Тонко подметил, хотя, конечно, чуть заострил для эффекта, а уж «по-лондонски» больше характеризует рассказчика, чем объект, — молчун Коноваленко иногда выдавал такие фразы, которые тут же разлетались по всему хоккейному сообществу.

Набор интернетсведений о Коноваленко пестрит невероятным количеством похожих на правду домыслов, неточностей и просто ошибок. Не играл он в хоккее нападающим, его и взяли-то в секцию со второго захода, когда Витя попросил тренера Николая Дунаева хотя бы в воротах его попробовать. Не разглядел его сразу легендарный тренер «Торпедо» Дмитрий Богинов — только когда вспомнил, что команда «зайцем» этого мальца из Москвы провозила, когда тот отстал от юношеской команды на Курском вокзале. Не было у него повсеместно употребляемого прозвища «Русский медведь», разве что в иностранной прессе что-то такое мелькнуло. Не проводился прощальный матч Коноваленко в Горьком в 1973 году — все произошло годом раньше, осенью 1972-го, перед матчем с ЦСКА. Не «стоял до конца» он в матче со сборной Финляндии на чемпионате мира — 1970 в Стокгольме, выйдя на лед после собранной накануне по кусочкам переносицы, — хватило двух периодов и открывшейся раны, пока героя не заменили на юного Владислава Третьяка. Не становился Виктор Сергеевич лучшим голкипером этого чемпионата, его вообще за всю карьеру главным вратарским призом на мировых форумах не отмечали, и только однажды, как раз в 70-м, журналисты включили в символическую сборную. Владимир Дзурилла, Карл Ветцель, Кен Бродерик, Лейф Хольмквист, Урпо Илонен — все хоть по разу (а Сет Мартин, который подарил Коноваленко ставшую любимой маску, — вообще трижды) получали приз «лучшему вратарю», а про Коноваленко каждый раз как-то забывали, и это правда, хотя и сущая несправедливость.

Ну не было в его игре ярко выраженного эффекта, слишком она была внешне проста и рациональна, манеру для тех времен можно было назвать классической, и удивительнее всего, что классикой Коноваленко овладел практически самостоятельно. Реакцию, которой мог позавидовать и Третьяк, дала природа, а читать игру он учился в процессе, причем недолго.

Что касается мирового признания, то атакующий стиль сборной СССР времен дуэта Чернышев–Тарасов не давал слишком много возможностей демонстрировать свои умения голкиперу, чему Коноваленко был только рад. Это не означает, что команду спасать не приходилось — еще как приходилось, «с запасом» все чемпионаты и Олимпийские игры при Коноваленко не выигрывались ни разу, пару-тройку раз побеждали вообще «на тоненького», и вклад горьковского вратаря в уникальную победную серию советской сборной с 1963-го по 1971-й переоценить невозможно.

Конечно, его хотели видеть во всех московских клубах, и сам Коноваленко признается, что были и намеки, и прямые приказы, и искушения, приходилось проявлять чудеса изворотливости, чтобы не попасть под руку того же Анатолия Тарасова. Многие считали такое упорство чудачеством, если не глупостью, но Коноваленко свое «Торпедо», Автозаводский район и хрущевку на проспекте Октября ценил выше всех столичных прелестей.

Принадлежащее Виктору Коноваленко откровение, что в Москве бедным ребятам на базе приходится «под одеялом выпивать», несло изрядный заряд иронии, но то, что он в Горьком мог позволить себе жить свободнее, чем в Москве, — несомненно. Здесь ему и курить разрешалось практически открыто, и на нарушения режима смотрели сквозь пальцы. Нарушениям сильно способствовали проявления народной любви, у которой есть и оборотная сторона, зависящая от доступности объекта почитания. Коноваленко был — доступен, чему не помешали ни титулы, ни звания, ни известность.

Старшие брат и сестра воевали, Витя рос в щитовом бараке рабочего района Канавино, здесь на улице в основном и получал разнообразные жизненные уроки. Спорт в послевоенные годы занимал больше времени, чем учеба, а школу бросил, когда пошел работать на автозавод — в 14 лет, надо было помогать семье.

Когда в жизнь токаря третьего разряда и полузащитника юношеской футбольной команды Виктора Коноваленко прочно вошел хоккей, мечта попасть в обожаемое автозаводцами «Торпедо» стала ближе, а когда юношеская команда с Коноваленко в воротах обыграла мастеров в кубковом матче и четверых лидеров пригласили в основной взрослый состав, Витя не мог поверить своему счастью. Ростом, как и отец, не вышел, но крепостью был в него, смелости было не занимать, тренироваться готов был до изнеможения, и на скамейке запасных просидел всего лишь год — чтобы после на полтора десятилетия стать кумиром сначала местных болельщиков, а потом и всей страны.

После исторического торпедовского серебра 1961 года, что было первой в отечественном хоккее такого рода сенсацией, Витю Коноваленко как главного виновника решающей победы над «Крыльями Советов», согласно легенде, пронесли от стадиона до дома, чему я охотно верю. Через два года в победном Стокгольме-1963 он окончательно занял вакантное после Пучкова место первого номера сборной СССР, на которое вплоть до начала 70-х никто не покушался. Нет, был, конечно, неплановый сбой в 1969-м, когда на чемпионат мира Коноваленко не попал из-за опоздания на сбор главной команды страны, но он казался лишь досадным эпизодом, не более — без Коноваленко в воротах сборную представить было почти невозможно. Даже когда рядом с Виктором Сергеевичем появился худой и нескладный, но хорошо обученный Владик Третьяк, близкая замена не просматривалась.

В середине января знакового для российского хоккея 1972-го Коноваленко со своим «Торпедо» разгромил в Москве ЦСКА, причем по ходу матча Владислава Третьяка пришлось даже заменить. Однако в олимпийский Саппоро ветерана не взяли, и Коноваленко решил, что пора уходить. Провожали его в автозаводском Дворце спорта, который нынче носит его имя. Как и бульвар, как и сквер, — да много проявлений любви, которой так не хватало третьему периоду его жизни.

Вернее, народная любовь оставалась, но она как-то растворилась и поворачивалась не деятельной помощью уже плохо видящему и плохо ходящему Виктору Сергеевичу, а слишком часто оборотной стороной. Инфаркт настиг тренера торпедовского спортклуба 20 февраля 1996 года прямо во время планерки.

Одной легенде про Коноваленко я готов поверить, даже если в ней есть некоторое преувеличение. Возвращался он с первого своего триумфального чемпионата мира, на вокзале готовилась встреча, но Коноваленко сошел раньше — поближе к дому. Там его и застал звонок с областного телевидения, Виктор попытался отговориться тем, что собирается на ГАЗ, где его будет чествовать начальство, но неопровержимые аргументы заставили в конце концов сдаться — «хорошо, приезжайте в пять часов». Приехали — Коноваленко дома нет. Автор истории тележурналист Александр Цирульников вышел во двор, к нему подбежали мальчишки, спросили, кого он ищет, «не дядю ли Витю — он здесь, в подвале!». Бросились туда.

Ближе к народу некуда. Если когда-нибудь о Викторе Сергеевиче Коноваленко снимут художественный фильм, то такой эпизод лишним не будет. Золотая медаль на груди героя художественным преувеличением не покажется. Может, она и в самом деле была.