— Расскажите для начала, как вы начали работать в SMART-библиотеке.

— Я начал работать в библиотечной системе в 2009 году, все это время — в библиотеке Ахматовой, ныне SMART-библиотеке. В 2015 году я стал заведующим. Библиотеку полностью отремонтировали в 2018 году — тогда она стала такой, как сейчас. Это была первая библиотека, в которой открылся коворкинг, а также кафе, типография, студия звукозаписи, появились цифровые возможности для посетителей.

— Почему в качестве первой инновационной библиотеки московские власти выбрали библиотеку имени Ахматовой?

— Во многом это заслуга нашего генерального директора Ольги Орловой: она очень много приложила усилий, чтобы найти деньги.

Люди стали возвращаться в библиотеки. Мы заимствовали зарубежный опыт, ездили в библиотеку Oodi в Хельсинки, а потом перекладывали на наши реалии.

— Сейчас стало по-другому?

— Это было другое время, даже не верится, что все так изменилось. А несколько лет назад началась новая эпоха. Теперь поощряется единообразие. Даже в мелочах: если закупается мебель, то сразу на весь город. Во всех библиотеках она должна быть одинаковой. Никакой индивидуальности. В таких условиях что-то по-настоящему интересное сделать трудно. Конечно, и сейчас есть возможность что-то придумывать: например, мы открыли самую высокую библиотеку в мире в башне «Федерация».

Но работать стало сложнее. В последние годы объемы отчетности настолько увеличились, что они затмевают реальную работу библиотекарей. Каждый день приходит огромное количество запросов, и мы все не понимаем: а этот объем информации куда идет? Кто в состоянии это переработать и какие выводы сделать? Такое ощущение, что все должны заполнять бумаги вместо того, чтобы обслуживать посетителей, делать мероприятия.

Год назад произошла реорганизация, вместо библиотечных систем по округам появились объединения культурных центров (ОКЦ): к библиотекам присоединили дома культуры и территориальные клубные системы. Слово «библиотека» из юридических документов попросту исчезло. Тут задаешься вопросом: а нужны ли вообще нашим чиновникам библиотеки, если и слова такого теперь формально нет?

То есть многое делается не для того, чтобы появился качественный продукт, а чтобы скрутить, зажать, поставить рамки. Чтобы не дай бог никто не поднимал голову и не задался вопросом, а нужны ли такие изменения людям, которые приходят в учреждения культуры.

То есть мы должны проводить идеологически заряженные мероприятия для людей из поколений, которые уже вообще не про это. Мы же видим, что никому на самом деле неинтересна милитаризация, люди устали от темы войны. И казалось, что хотя бы в библиотеку можно прийти и отвлечься от этого, ан нет: теперь мы тоже обязаны это все делать по требованию депкульта.

Показательным стало интервью, которое [нынешний глава Департамента культуры Москвы Александр] Кибовский дал ютуб-каналу «Эмпатия Манучи». Где он цитирует Симонова и говорит: «Убей же хоть одного» — и в конце призывает: «Работайте, братья». А что значит «работать» — убивать людей? Когда слышишь это из уст главы депкульта, кровь стынет в жилах. Это же не министр обороны, не глава ЧВК «Вагнер», а чиновник от культуры. Все сводится к такой воинственной риторике. Это страшно.

— А были примеры, когда вы хотели сделать свое мероприятие, а вам запретили, потому что оно не вписывается в идеологические рамки?

— В какой-то момент нас заставили согласовывать спикеров, которые выступают в библиотеке. Мы предоставляем заранее списки лекторов, писателей, которые приходят в учреждение, и их проверяют. Смотрят, высказывались они за или против СВО. «Иноагентов» давно нельзя приглашать на мероприятия.

Контент, который мы выставляем в соцсетях, тоже стали проверять. После того как Meta была признана экстремистской организацией и запрещена в России, нас попросили удалить страницы библиотеки из Facebook* и Instagram*. И каждый день мы получаем какую-то новую просьбу, ограничения, запреты.

Прежде чем мы провели в мае 2022-го акцию «Библионочь», нам пришлось много раз согласовывать программу с начальством. В нашей библиотеке есть кинозал, и мы хотели показать там фильмы. Например, «Разжимая кулаки» Киры Коваленко (кинолента о девушке из Северной Осетии, которая планирует побег из семьи. В 2021 году фильм получил гран-при конкурса «Особый взгляд» Каннского кинофестиваля. — «Новая».). Но нам сказали — нет, убирайте. Без объяснений. И мы как часть системы вынуждены подчиняться, даже если мы не согласны с цензурой. То есть теперь либо ты выполняешь все, что говорят, либо не работаешь. Если раньше позволяли высказывать свое мнение и не соглашаться с чем-то, была возможна дискуссия, то теперь просто надо выполнять, что сказано. Естественно, все напуганы. Огромная плита наваливается и все больше приближается к тому, чтобы вас раздавить.

Но некоторые персонажи воодушевились. Стали появляться недремлющие блюстители морали и этики, которые лучше знают, что и кому надо читать.

Приходят в библиотеки спрашивают: а почему у вас стоит на полке Дмитрий Быков (признан в России «иноагентом»)? А почему Улицкая стоит (хотя она не «иноагент» даже)? Я помню, мне писали даже в личные сообщения в VK, мол, у вас очень хорошая библиотека, но обратите внимание на то, что у вас стоит на полках. И дальше идет перечисление «нежелательных» фамилий.

— Я правильно понимаю, что у вас книги «иноагентов» до какого-то времени не требовали снимать с полок?

— События разворачивались очень быстро, и сигналы постоянно поступали, что пора убирать «иноагентов». Но да, было и соответствующее указание. При этом никакими официальными документами его не подкрепляли. Чиновники на нашем уровне так не работают. Просто звонят сверху и говорят: сделайте вот так и так. Потому что никто не хочет, чтобы его подпись стояла на неприятном документе. Так удобнее говорить: да нет, мы ничего не требуем, не было никаких распоряжений, это библиотекари сами пошли и стали убирать книги. И юридически это никак нельзя опровергнуть. А мы тоже неправы, потому что, не получив никаких формальных оснований, стали выполнять эти преступные приказы.

А если вы против, вас ждет незавидная судьба. Хорошо, если просто попросят освободить должность. А может, и дело заведут.

Был интересный момент. За несколько дней до вручения «Большой книги» (литературная премия. — «Новая».). в декабре поступило распоряжение: уберите [Бориса] Акунина и [Гузель] Яхину с полок — они не «иноагенты» при этом. Ладно, убираем. И буквально на следующий день: верните их обратно. Видимо, судьба книг Акунина решалась на каком-то уровне, а Яхину вернули как лауреата премии (Роман Гузели Яхиной «Эшелон на Самарканд» занял первое место в читательском голосовании «Большой книги». — «Новая».). То есть плана действий [цензурных] как будто нет. Как только что-то услышали, бросаются делать.

— Давайте перейдем непосредственно к списку запрещенных книг, которым вы поделились. Вам позвонили, сказали: посмотрите обновления электронного каталога, там указано, какие книги нужно сдать в макулатуру. Так все было?

— Да. Сказали посмотреть, какие книги попали в акт списания под грифом «по другим причинам». В каталоге для каждой библиотеки был сформирован свой список, и мы должны были его отработать. По акту списания мы должны убрать книги в коробки и сдать в макулатуру на переработку. Еще была просьба заглядывать каждый день в список, потому что он обновляется. На данный момент в этом списке по нашей библиотеке 61 позиция. И был сформирован совет специалистов из библиотечной сферы, которых просили накидать наименования, где фигурируют ЛГБТ-персонажи либо сами авторы — лесбиянки или геи. То, что мы сами должны составлять эти списки, — настоящий позор.

Я хочу похвалить одну коллегу, не буду ее называть по имени. Она защищала книги, задавала вопросы, почему та или иная книга попала в этот список. Например, она защищала «Орландо» (сатирический роман Вирджинии Вульф о человеке, который прожил 350 лет последовательно в мужском и женском теле. Опубликован в 1928 г. — «Новая».) — где там пропаганда? Или в список попал «Семейный альбом» Даниэлы Стил — я книгу не читал, не знаю, что они там нашли. Может, мужской персонаж как-то не так на другого мужчину посмотрел — и все, давайте запрещать. Или Игорь Кон, «Введение в сексологию» — научная книга, которая разбирает сексуальность с медицинской точки зрения, в том числе гомосексуальность.

Теперь любые научные книги надо запрещать? Туда же попал трактат «Люди лунного света» Василия Розанова (консервативный религиозный философ начала XX в. — «Новая».) — там Розанов говорит, что нарушение законов естества приводит к «содомии» и называет «тупоголовым» мнение Шопенгауэра о естественном характере «содомии». Казалось бы, наоборот, эту книгу [в русле нынешней идеологии] нужно выставлять на первые полки, рекомендовать всем — а ее изымают.

— Некоторые «патриотические» каналы стали прямо возмущаться: зачем Розанова-то убирать? Они не понимают, что убрать с полок можно теперь кого угодно.

— Было бы замечательно, если бы чиновники пришли в библиотеки, взяли каждый по пять книжек, прочитали их — и дальше уже давали бы рекомендации, что убирать, а что нет, с обоснованием.

Есть Федеральный закон «О библиотечном деле». И там прямо говорится, что цензура, ограничивающая право пользователей библиотек на свободный доступ к библиотечным фондам, а также использование сведений о пользователях библиотек, читательских запросах не допускается. А по факту происходит так: вчера приняли закон, сегодня уже везите книги в макулатуру. Мало того, что принят закон [о «ЛГБТ-пропаганде»] против большой части общества, которой и без того несладко живется, так еще и берутся первым делом за книги — хотя информации о ЛГБТ так много, она есть везде.

— Что происходило после того, как список попал в Сеть? Некоторые книги из него все еще доступны для бронирования на сайте московских библиотек.

— Да, например, у нас та же Буржская была недоступна, а в некоторых библиотеках ее можно было взять. Я не знаю, какая ситуация сейчас: возможно, чтобы скрыть эту цензурную волну, книги убирают выборочно. Какие-то библиотеки убирают, какие-то оставляют в доступе. Наша библиотека довольно большая и популярная, поэтому решили убрать «нехорошие» книги из нее, а в какой-нибудь маленькой и не очень посещаемой библиотеке пусть повисит. Еще надо проверить, выдают ли эти книги в действительности, потому что на сайте они могут быть доступны, а библиотекарь их не выдаст. (Один из собеседников «Новой» подтвердил, что книгу из списка на изъятие ему отказались выдавать в читальном зале. — Ред.). Кроме того, книги, остающиеся на руках, числятся на сайте как доступные просто потому, что они не списаны.

После огласки чиновники стали открещиваться от этого списка. Но свое дело они продолжают делать. Сегодня мне пришло письмо с требованием убрать из открытого доступа книгу Айрис Мердок (британская писательница, лауреат Букеровской премии. — «Новая».). То есть уже не списывать, не уничтожать, а просто убрать в хранение. Тоже хорошо.

Они же тоже понимают, что раз это все ушло в СМИ, значит, надо быть осторожнее. Понятно, что все друг друга подозревали [в сливе] и меня подозревали в том числе. Но уже стали меньше говорить на эту тему.

— Был еще один список, по Северному административному округу Москвы. Его оформляли иначе: там ОКЦ собрало один список, почти аналогичный вашему, но в списке прописан инициатор изъятия конкретной книги, чаще всего само ОКЦ, и количество подлежащих изъятию экземпляров. Почему такая разная технология цензуры?

— Каждый руководитель на месте сам принимает решение, каким образом выполнять указание. Это всегда так. Когда есть огромная организация, каждый из начальников определенного уровня должен решить вопрос и решает его по-своему. Если был бы документально оформленный приказ, разных подходов бы не было. А когда все сводится к звонкам и устным распоряжениям, каждый сам придумывает, как их выполнить. Может, в Северном округе сформировали свой совет, который решил оформить этот список именно таким образом.

— Вы изначально поделились этим списком анонимно. Почему решили сейчас открыто дать интервью?

— Я сам являюсь открытым геем, и мне хорошо знакомо это понятие — дискриминация. Я сталкивался с буллингом, унижениями, оскорблениями и насилием. И я хорошо знаю, как страх съедает душу. Как молчание множит преступления.

Весь 2022 год для меня был очень тяжелым. Я задавал себе очень много вопросов, пытался приспособиться. Можно сопротивляться каким-то образом, саботировать какие-то указания — необязательно выходить с плакатом или на митинг. Но с каждым днем этих способов все меньше и меньше. Я понимаю, что задыхаюсь в этом пространстве, не понимаю, что мне делать. Если я соглашаюсь, то есть уничтожаю книги, значит, соглашаюсь со всем — значит, завтра будет еще хуже. Я просто не выдерживаю.

Мне очень страшно. Я понимаю, какая реакция будет у моих коллег, у чиновников. Я не хочу никого подставлять, хотя мне будут говорить, мол, из-за тебя на твоих коллег обрушится поток ненависти. Но я просто не могу уже работать в этих условиях. Я прихожу на работу как на каторгу. Приходить на работу каждый день и получать сообщение, что я что-то должен сделать, убрать какие-то книги, невозможно.

Надеюсь, что не только я выскажу свое мнение, но и другие рано или поздно перестанут бояться и скажут. Специалисты должны очнуться. Очевидно, что нашими руками совершается преступление. Пройдет это мрачное время, и с нас спросят: а вот как вы себя вели? Что вы делали? И тогда мы сможем сказать: да, мы убирали книги с полок, но мы их хотя бы не сжигали. Каждый должен задать себе вопрос: окей, сейчас я соглашаюсь с этой цензурой, а что будет дальше? А дальше — больше запросов, больше требований. Сегодня убираем книги с ЛГБТ-персонажами, завтра людей [из ЛГБТ-сообщества] будут лишать рабочих мест? Потом им запретят заходить в кафе, в музеи? Потом сажать в тюрьму, расстреливать? Мы же знаем, как это в истории было. И маленькими шажками мы подходим к пропасти. Хотим ли мы в этой пропасти оказаться?

* Входит в компанию Meta, которая признана экстремистской организацией, а ее деятельность запрещена в России.