Недавно украинский интеллектуал Алексей Арестович заявил, что «основная и реальная скрепа» в духовно-культурной традиции России — это староверие, «глубинная религия», не слишком понятная для оппонентов. Действительно, если непредвзято взглянуть на другие «традиционные» религии России, то в них обнаружится не так много «исконно русского».

Например, официальное государственное православие еще несколько десятилетий назад именовалось «греко-кафолической церковью», а его символическими центрами остаются святые места вне территории России: Иерусалим, Афон, Киев. Богослужебные и литургические тексты РПЦ являются довольно новыми (XVII в.) переводами с греческого языка. Идеологическими центрами «традиционно российских» ислама и иудаизма являются объекты в Саудовской Аравии и Израиле, а языки этих традиций — арабский и иврит.

С другой стороны, само появление русского народа хронологически не связано со временем распространения на территории России нынешних «традиционных религий» — этот народ, судя по археологическим и литературным памятникам, существовал задолго до Х в. Значит, для самоидентификации русского народа важно нечто, более «первичное», чем эти религии.

В христианской традиции Божественного Откровения различаются Ветхий и Новый Заветы. Ветхий Завет можно уподобить культурно-идеологическому «коду» того или иного народа, который раскрывается и достигает совершенства в Новом Завете — универсальном нравственном законе Христа. «Ветхий Завет» у каждого народа свой, а Новый Завет един для всех народов. Классический Ветхий Завет еврейского народа — Тора (христиане принимают ее богодухновенность, но трактуют заповеди Торы не буквально, а «духовно»). Для греков — это античная философия. Для римлян — римская литература. «Ветхий Завет», в категориях философии культуры, — это национальный дериватив философии.

С этой точки зрения логично предположить, что и у русского народа должен быть свой «Ветхий Завет», своя «античная философия». Этот период русской истории по многим и разным причинам табуировался и демонизировался — за ним закрепилось презрительное наименование «русское язычество». Считается, что от этого периода не осталось каких-либо артефактов, и, следовательно, любое предметное рассуждение о нем является «ненаучным».

Говоря о западной философии — от Сократа до Хайдеггера, — нельзя не признать особую роль языка, значения слов, когда значительную часть философского дискурса формирует истолкование этого значения (эпистемология). Философ рассуждает и пытается понять тайны своего родного языка, который дан всем нам априори, нерукотворно, как скрижали с Десятью Заповедями. Наш язык — это Божественный Закон, данный определенному народу, и лежит язык в основе не просто коммуникации, а прежде всего — осознания самого себя и своего места в окружающем универсе. Поэтому в русском языке можно найти подлинную философию и традиционную религию народа — носителя этого языка.

Ключевое религиозное слово «Бог» не заменено в этом языке с приходом христианства на греческое «Теос» или еврейское «Яхве». Значит, древнерусское, дохристианское понимание Бога и христианское откровение о Боге для русского сознания являются идентичными. Между прочим, греческое и латинское «Теос»/»Деос», по мнению лингвистов, связано с греческо-«ветхозаветным» именем Зевса («Зеус»)… Греческий и русский «Ветхие Заветы» так или иначе привели эти народы к Новому Завету — общему универсальному нравственному закону.

Анализируя ключевые религиозно-философские термины русского языка, можно убедиться, что некоторые их древние формы глубже выражают философское значение тех или иных категорий, чем греко-латинские. Если в греческом покаяние обозначается абстрактно-манипулятивным термином «метанойя» («изменение ума»), то в древнерусском оно восходит к корню «кая» и является однокоренным, близким по значению к слову «покой» — жизнь в согласии со своим внутренним, душевным миром. Любовь в древнерусском языке — это синоним красоты.

Сам язык — это философия и религиозная практика. Поэтому наши предки-староверы с радостью и твердостью умирали «за единый Азъ».