К декабрю 2022 года экономика РФ по формальным показателям подошла в значительно лучшем состоянии, чем этого можно было ожидать.
Еще весной даже правительство допускало падение ВВП на восемь, а то и десять процентов, а сейчас объявлено, что спад составит не более 2,5%. Курс доллара к рублю, колебания которого вечно служат индикатором кризиса, не то что не вырос, а даже снизился, дав повод рассуждать о рубле как о «самой крепкой валюте». Витрины и прилавки магазинов по-прежнему производят впечатление полного изобилия — да, что-то стало дороже (и намного), чего-то не стало совсем (но зато появилось что-то другое). Полный супермаркет и оживленный торговый центр остаются символами правильности правительственного экономического курса.
Но в чем же секрет этой устойчивости?
Официальные деловые итоги 2022 года будут подведены только в середине (а то и в конце) первого квартала 2023 года. Но уже по тем данным, которые известны сейчас, можно сказать, что с самыми большими проблемами среди отраслей, «ближе всего» стоящих к потребителю, столкнулись автомобильная промышленность и розничная торговля. Не все так просто и с доступностью жилья. И обзор ситуации в этих проблемных отраслях поможет нам открыть тайну устойчивости экономики РФ.
Квартиры и машины как роскошь
Итак, что там с автомобилями? По данным «Автостата», которые приводит ЦБ РФ в «Обзоре финансовой стабильности № 2 (21) II–III кварталы 2022 года» , за 10 месяцев 2022 г. в России было продано 518 тыс. новых легковых автомобилей — на 59,4% меньше в годовом выражении. У российских производителей LADA и УАЗ падение продаж «год» к «году» составило -53,9% и -43,5% соответственно. Зато за те же 10 месяцев в 1,2 раза выросли продажи автомобилей китайского производителя EXEED — на фоне ухода с рынка и европейских, и американских автопроизводителей.
При этом — на фоне официальной инфляции в 12–15% — за те же десять месяцев, по данным Росстата, отечественные легковые машины подорожали на 30,7%, а иностранные — на 44%.
Фото: Павел Ворожцов / ТАСС
Другая особая история — это рынок жилья. Надо отдать должное властям: во время карантинного кризиса правительство сделало исключительно ловкий ход, подменив «доступность жилья» на «доступность ипотеки».
В чем разница: «доступность жилья» определяется количеством лет, в течение которых семья должна отдавать все свои доходы на покупку квартиры. Нормальной («жилье доступно») считается ситуация, когда цена стандартной новой квартиры эквивалентна сумме доходов стандартного домохозяйства за 24–30 месяцев. А «доступность ипотеки» — это условия, на которых потенциальный заемщик может получить кредит под залог квартиры, которую ему предстоит построить или купить. То есть это условия, на которых человеку разрешат принять на себя риски выплаты значительной суммы денег — а ее ему предстоит заработать лет за десять. И вот требования к «ипотечному заемщику» действительно снижаются — в отличие от цен на квартиры
В России же, по данным Института экономики города, жилье, в отличие от кредитов на него, становится все менее доступным.
Как только стартовала «льготная ипотека», так в 2020 г. по сравнению с 2019 г. доступность жилья снизилась в 12 агломерациях, в 2021 г. по сравнению с 2020 г. — во всех 17 агломерациях.
В I кв. 2022 г. доступность жилья продолжала снижаться во всех агломерациях, причем более высокими темпами.
Правда, отмечают эксперты Института экономики города, сейчас жилье остается «существенно недоступным» в трех агломерациях: в Москве, Санкт-Петербурге и в Казани (степень доступности жилья в этих городах находится на уровне Нью-Йорка, Сингапура и Дублина — с поправкой на уровень доходов и условия ипотеки).
В чем здесь проблема? Ее сформулировал ЦБ РФ в уже упомянутом «Обзоре финансовой стабильности».
«Более низкая доступность жилья в ипотеку на вторичном рынке с одновременным увеличением предложения, которое наблюдается с начала года, привели к превышению цены предложения над ценой фактически совершенных сделок в среднем на 8% и увеличению срока экспозиции. Потенциально изменение баланса спроса и предложения может привести к снижению цен на недвижимость, а значит, и корректировке показателя LTV для ранее выданных кредитов, что создает дополнительные риски для банков».
Где LTV — отношение суммы запрашиваемого кредита к стоимости имущества, предоставляемого заемщиком в залог. Применяется банками при расчете суммы возможного займа.
Фото: Алексей Душутин / «Новая газета»
Переводим с «банкирского» на «русский». По данным ЦБ РФ, которые он приводит в «Отчете», в течение 2022 года доля кредитов с LTV 80–100% выросла в новостройках почти в 2 раза — и превысила 66%.
Еще раз: LTV — это сумма долга к цене заложенной квартиры. И у нас уже в двух случаях из трех долг составляет от 80 до 100% цены залога.
Дело в том, что в случае проблем с платежеспособностью заемщика, его квартира будет продаваться не на «первичном», а на «вторичном» рынке. Том самом, на котором, как пишет финансовый регулятор, цены фактических сделок на 8% ниже цены, по которой квартира выставляется на продажу. А по данным «Сбериндекса»,
если в 2018 году недвижимость на вторичном рынке в среднем стоила на 20% дешевле, чем на первичном, то в сентябре 2022 года — уже на 40%. То есть можно сказать, что уровень долга к залогу составляет уже не 80–100%, а 90–110%. И долги двух третей ипотечников не покрываются залогами.
А потенциала для роста рыночных цен на жилье, похоже, нет.
Кстати, в этой ситуации желание властей продолжать раздачу ипотеки выглядит немножко иначе, чем забота о доступности жилья, — это скорее забота о сохранении цен на рынке жилья. Кто-то должен будет взять кредит на дорогую квартиру сегодня, чтобы снизить риск дефолта того, кто взял такой кредит вчера.
«Дорогие вещи» против «дешевого труда»
Надо сказать, что люди очень хорошо понимают эти риски — и стараются не разбрасываться заработанным. Статистика показывает, что граждане (после экстренной попытки запастись товарами в марте-апреле) перешли к «сберегательной модели потребления». Потребительская активность в III квартале 2022 года оказалась рекордно низкой: россияне потратили на товары и услуги 78,2% своих доходов (-3,6 п.п. в годовом выражении и -2,2 п.п. относительно карантинного 2020 г.). Норма сбережений выросла до 7,6% (+3,6 п.п. в годовом выражении и +3,2 п.п. относительно 2020 г.). В то же время, по данным Росстата, реальные доходы населения в III квартале упали на 2,4 п.п. в годовом выражении. Ожидается, что по итогам 2022-го оборот розничной торговли сократится на 7–9% в годовом выражении.
И денег у людей стало меньше, и в расходах люди стали осторожнее. Именно здесь следует искать причины снижения темпов инфляции, которыми так гордится и финансовый регулятор, и правительство: меньше спрос — меньше и цены.
Но вот какое здесь существует важное обстоятельство.
- Инфляция — рост цен на товары при сохранении их ассортимента и качества и отсутствии дефицита;
- Дефицит — нехватка товаров и/или уменьшение ассортимента при сохранении уровня цен и уровня качества;
- Снижение качества/ассортимента товаров (при сохранении уровня цен и тоже без дефицита) с точки зрения макроэкономики представляет собой одно и то же, а именно:
снижение товарного наполнения зарплаты — вы работаете столько же (или даже больше), а товаров можете купить меньше (или хуже качеством).
Иначе это все это вместе взятое называется «девальвация труда». И все это сейчас работает в российской экономике.
Ставка на труд
Весной этого года, столкнувшись с рисками экономического спада, правительство решило сыграть козырными картами, известными с советских времен. Главным инструментом противостояния спаду стали бюджетные расходы, подкрепленные сырьевыми доходами.
Если сырьевые сверхдоходы мы вливаем в «тяжелую промышленность», то власти получают номинальный рост производства и ВВП, выраженные в рублях (заказы-то для промышленности в нынешней ситуации дорогие). А вот люди получают рубли, «необеспеченные» товарами. Почему необеспеченные? Потому что ресурсы (сырье, техника, энергия, труд) поначалу будут направлены туда, где правительство создало искусственный спрос за счет роста расходов. А на массовое производство потребительских товаров этих ресурсов будет уже не хватать (точнее, они будут стоить дороже).
Пока люди получают рубли, не «обеспеченные» товарами, владельцы промышленного комплекса накапливают сверхприбыли. Теоретически эти накопления могут быть — с течением времени — направлены на потребительский рынок, на котором будет формироваться неудовлетворенный спрос со стороны людей (как мы помним, сейчас они вынуждены экономить, и будут это делать еще долго).
Фото: Алексей Душутин / «Новая газета»
И тогда-то и произойдет та самая структурная трансформация экономики, которую обещают власти, — и на прилавках появятся товары, «сделанные исключительно в России». Правда, они будут стоить дороже, чем привозные (инвесторам в российский потребительский рынок надо будет окупить инвестиции), но дешевых российских товаров никто никому никогда не обещал, их высокая цена — это плата за «технологический суверенитет».
Сработает ли такая красивая (в теории) модель?
Вряд ли.
И вот почему.
Дело в том, что даже сравнительно простые потребительские товары, которые мы видим на прилавках, — результат работы очень длинных и очень сложных технологических цепочек, в которых используется масса сложного, высокоспециализированного и очень дорогого оборудования.
Но поскольку эти чудеса техники на прилавках не присутствуют, люди их «не видят» и чаще всего не задумываются, что экономический смысл производства такого оборудования существует только в случае его использования для производства огромных объемов потребительских товаров для очень большого (и богатого) рынка. Очень яркий пример — автомобильный рынок в России, который провалился первым, а сейчас переходит в руки владельцев китайского автопрома. Почему? Потому, что китайские производители изначально ориентировались на производство товаров мирового уровня для очень большого рынка и имели возможность и мотивацию к приобретению и использованию этого дорогого оборудования.
Но российский потребительский рынок, благодаря той самой промышленной политике, оказывается отнюдь не большим и не богатым: как мы помним, условие роста российской промышленности — это снижение стоимости труда по отношению к цене выпуска продукции. Почему?
Потому, что фактический покупатель этой продукции — правительство, а размеры и возможности правительственных расходов — это производная от цен на нефть. Как только закончатся деньги от нефти, так закончится и «промышленная политика».
Это понимают и те, кто раздает сейчас бюджетные деньги, и те, кто их получает, но и те и другие согласны, что гарантированно накопить «капитал» в текущей ситуации они смогут, только если будут недоплачивать за «труд».
Так что, «стабильность» российской экономики удерживается сейчас двумя руками. Одна рука — это правительственные расходы, которые зависят от цен на нефть. А другая рука — наши трудовые усилия, которые будут оплачиваться чем дальше, тем скромнее. И чем слабее будет одна рука, тем большая нагрузка будет ложиться на другую.
