«Мы всегда говорили по-русски, никто не запрещал»

Четырехлетний Андрюша скачет на белом плюшевом тигре. Бабушка Татьяна привезла игрушку из Светлодарска — городка в 30 километрах от Бахмута. «Наш городок очень красивый, зеленый, маленький. Всего 10 тысяч жителей. Даже улиц нет, только номера домов разные — от № 1 до № 100», — рассказывает Татьяна и улыбается. С гордостью говорит, что в таком небольшом поселке есть газ и горячая вода от теплоэлектростанции, крупнейшей в Украине. «Не «есть», а «были», — поправляет сама себя. Улыбка гаснет.

Как и большая часть жителей Светлодарска, Татьяна всю жизнь работала в «горячем» цехе на станции. Дочь Людмила выучилась на повара.

Летом 2014-го «по городу начали бегать молодые люди с оружием. Откуда они взялись, не знаю. Потом появились самолеты». Люда работала в кофейне в десяти минутах от дома. Просила, чтобы после закрытия ее провожал охранник. «У него была резиновая дубиночка, а у тех-то — автоматы», — вспоминает собеседница.

Людмила уехала в Крым. Как ей казалось, временно. «Думала, побуянят, и все устаканится. Но становилось хуже и хуже», — вспоминает она.

«Мы жили на пятом этаже. На одну сторону — балкон, на другую — лоджия. Вот я бегаю оттуда сюда, смотрю, куда ракета летит, — рассказывает Татьяна. — Российской армии у нас вообще не было. Здесь — украинская, там, получается, тоже. Когда понапиваются, начинают стрелять. Сама не могу объяснить, что они делили».

Матери Татьяны в 2015 году исполнилось 90 лет. «Я ей говорю: мама, там хлопцы из автоматов бахают. Она рукой машет: да то петарды! Так и умерла, не поверив».

Вернуться домой Людмила не смогла. «На вокзале в Керчи мне сказали: все дороги на Донбасс перекрыты, туда не ходит ни поезд, ни автобус, — вспоминает она. — Светлодарск относился к Дебальцевскому району. До райцентра была хорошая дорога, туда кататься ездили. Так вот, на этой дороге поставили блокпост и никого не пропускали». Дебальцево отошло к «ДНР». Светлодарск остался в Украине.

Постоянным жителям Крыма выдали российские паспорта. Но у Людмилы не было местной прописки. О том, что можно оформить статус временного убежища, она узнала только через год.

В 2017 году беженке выдали список документов на оформление РВП. Переселенцы с юго-востока Украины тогда проходили многолетнюю процедуру, как и приезжие из дальнего зарубежья, — медосмотр, экзамен на знание русского языка, накопление определенной суммы дохода на счете и т.д. Российское гражданство Людмила получила только в 2020-м, когда ввели упрощенный порядок для граждан Украины, Беларуси, Казахстана и Молдовы.

В Керчи Людмила вышла замуж за местного жителя. Муж оказался алкоголиком. «Но деться мне было некуда. В Украину не уедешь. Здесь я была одна».

В 2021 году мужу предложили поехать на заработки в Саратовскую область. «Он и здесь на работе не удержался. Через четыре месяца его уволили за пьянку. Я устроилась в две организации уборщицей», — говорит Людмила. Однажды, зайдя в сетевой магазин, спросила на кассе, нет ли какой-нибудь подработки. Кассиром оказалась Ольга.

«Я молодая, перетерплю»

Оля — энергичная брюнетка с короткой стрижкой и спортивной фигурой. О себе рассказывает быстро, без эмоций. Мать отказалась от нее в роддоме. В два года девочку взяли под опеку, но семьи не получилось. Оля вновь оказалась в детдоме. Как она говорит, детдом был хороший. Но, как в любом интернатном учреждении, выпускников не спрашивали о планах на жизнь. Олю отправили учиться на технолога швейного производства, потом на медсестру.

Она мечтала о спортивной карьере. Занималась велосипедным спортом и пауэрлифтингом. Медали на триколорных ленточках висят в углу комнаты, за занавеской. «Получила травму позвоночника. Лежала почти год. Спорт на этом закончился», — коротко говорит Оля. Спрашиваю, как она восприняла крушение планов? Оля смотрит на меня молча. «Спокойно, — говорит наконец. — Обидно, конечно, но это не сравнится со всем, что было в моей жизни».

«Я привыкла, что живу одна. И вдруг появились они, — кивает на Люду с сыном. — Перевернули мою жизнь. Стали моей семьей».

Пьющий муж уехал в неизвестном направлении, бросив Людмилу с малышом в чужом городе на съемном жилье. Оля поселила Люду в коммуналке, доставшейся от бабушки (положенную сиротам после выпуска из детдома квартиру девушка не получила). В трехэтажке не проведена горячая вода, проблемы с отоплением, нет управляющей компании. «В мэрии говорят, что наш дом давно снесен. По документам здесь стоит девятиэтажка для военных», — разводит руками Ольга.

Детских пособий, о которых так любят говорить российские чиновники, Людмила не добилась.

В прошлом году обе девушки переболели ковидом. «Не сдавались, ходили на работу. Никому не говорили, что температура, иначе выкинут», — рассказывает Люда. Обе были трудоустроены неофициально. Пытались вылечиться медом и ромашкой. Потом сами себе кололи антибиотик и литическую смесь. Однажды ночью у Ольги температура дошла до 40 градусов, давление — до 180/90, начались судороги. Девушка попала в реанимацию.

«Врачи сказали: инсульт. Люда меня выхаживала», — вспоминает Ольга. Сейчас ее мучают головные боли. Нужны лекарства, врачи советуют сделать МРТ. «Возможности нет. Я молодая, перетерплю», — отмахивается Оля.

«Приехали, и были в шоке: здесь — тишина»

Родители Людмилы — Татьяна и Анатолий восемь лет оставались в Светлодарске, оказавшемся почти на линии соприкосновения. Как рассказывает Татьяна, взрывы слышались постоянно, но в основном «пролетало мимо». В марте в ТЭС попали. В городе отключили газ, воду, электричество.

Самые отчаянные подзаряжали трубки от генераторов и залезали на крыши 14-этажек (в городке было только два высоких здания), пытаясь поймать связь.

Однажды власть сменилась. «Ночью спали — у нас была Украина. Утром встали — уже флаг «ДНР». Все кричат: «Ура, здесь Россия!» — рассказывает Татьяна.

В августе Людмила наконец уговорила родителей уехать из Светлодарска. От городка до Саратовской области — меньше суток пути. «Приехали, и были в шоке: здесь — тишина, — описывает Татьяна первые впечатления. И добавляет: — Главное, чтобы тихо было как можно дольше».

Людмила с родителями обратилась за помощью в районную администрацию. Оттуда послали в «Единую Россию».

В сентябре, после референдума о присоединении новых регионов, Татьяна и Анатолий поспешили в ФМС за российским паспортом. «Там говорят: мы сами не понимаем, что делать. Подождите, пока до Саратова инструкция дойдет». Гражданство пенсионерам дали через месяц.

«Еще весной отец потерял голос. Здесь он стал жаловаться, что больно глотать. Мы постоянно покупаем ему обезболивающее — нимесулид, ибупрофен, на что хватает денег. Он пьет таблетки на ночь, чтобы уснуть, и утром, чтобы поесть», — говорит Людмила.

Получать украинскую пенсию в России невозможно. По президентскому указу с июля до 31 декабря беженцам пенсионного возраста выплачивают по 10 тысяч рублей в месяц. Будут ли эти меры продлены на следующий год, неизвестно.

Людмила, ухаживающая за больными родителями и маленьким ребенком, пока не работает. Семья живет на зарплату Ольги, которая устроилась уборщицей на военный завод, — 9 тысяч рублей. Искать другую работу с большим доходом она сейчас не может: у девушки есть диплом медсестры, ей приходила повестка, но завод сделал бронь.

«Мечты оборвались»

«Для кого-то удовольствие — шить, для кого-то — делать букеты. Для меня — варить сыры. Мы делаем российский сыр, качотту, рикотту, белпер кнолле, камамбер, нёшатель, сент-мор-де-турен», — Татьяна Луценко ведет пальцем по холодильной витрине в молочном ряду хвалынского рынка. Названия сыров звучат, как стихотворение о чем-то нездешнем и несегодняшнем.

На витрине — творог, масло, ряженка, ягодные йогурты, домашний шоколад в хрустящих пакетиках, тушенка и холодец в стеклянных банках. Холодец — «тот самый», из смеси свинины, курятины и гусятины. Рецепт Татьяна привезла с Донбасса.

По профессии она повар. В 2000-х работала в ресторанах Киева. В 2012-м вместе с мужем вернулась в Софиевку — поселок в 60 километрах от Луганска.

Когда упал «Боинг», семья поняла: «Теперь начнется что-то страшное». Обломки разлетелись по территории больше 15 квадратных километров. Часть упала недалеко от Софиевки. «В домах окна задребезжали. Люди выбежали, полезли на терриконы. Мы всегда забирались туда, когда нужно было рассмотреть что-то в степи». В тот вечер через поселок поехали первые беженцы из сел, оказавшихся ближе к зоне конфликта.

Татьяна и ее муж Анатолий отправили в Россию дочку Ирину с полугодовалым внуком. Сами спустили в погреб матрацы и запасы воды. «Мы не хотели уезжать. Не могли поверить, что славяне пойдут на славян. Но взрывы стали придвигаться». Однажды, когда Анатолий ушел на суточную смену, в районе шахты началась сильная стрельба. «Я вышла на дорогу. Села и стала плакать. Я думала, что он не вернется».

В августе 2014-го Луценко с несколькими сумками сели в свою 11-ю «Ладу». 87-летняя свекровь ехать наотрез отказалась.

В распределительном лагере беженцам предлагали ехать на Север. Луценко выбрали Саратовскую область. «Думали, отсюда будет ближе возвращаться».

Региональные власти старались развезти беженцев по сельским районам. Луценко отправили за 200 километров от областного центра в Хвалынск, поселили в ПВР, организованном на базе санатория. Уже через неделю Татьяна вышла на работу в гостиницу. Была горничной и прачкой. Через полтора месяца приезжие сняли квартиру, арендовали у соседей сарай, завели бройлеров и кроликов.

«Расстаться с тем, что было там, и научиться жить здесь»

Хозяйка квартиры оформила им временную регистрацию, решив одну из главных проблем при оформлении гражданства. Документы нужно было возить в миграционный центр в Энгельсе — за 220 километров. «Прием начинается очень рано. На автобусе не успеть, только такси. Приезжаем, нам говорят: запятая не так стоит. Значит, опять ехать, опять платить», — объясняет Татьяна. Поездки, перевод документов, фотографии, услуги нотариуса, пошлина обошлись семье в 150 тысяч рублей.

— Надежда теплилась: вдруг там не все так плохо, может, еще удастся вернуться. В 2014-м в Хвалынск привезли больше 80 беженцев. Многие потом пытались вернуться домой. Побыли там какое-то время, поняли, что работы не осталось, и опять уехали в Россию. У меня не меньше пяти лет ушло на то, чтобы расстаться с тем, что было там, и научиться жить здесь».

Луценко взяли в ипотеку на десять лет маленький домик в селе Елшанка в 16 километрах от райцентра. Здесь есть газ, но нет слива, вода — в колонке. В деревне — одна улица, полторы сотни домов. Школа продолжает работать, в классах — по три-четыре человека.

По заднему двору дома Луценко расхаживает большой серый петух. «Старенький уже. Рука не поднимается зарезать», — Татьяна с нежностью глядит на птицу. Петуха вывели из донбасского яйца — Луценко ездили в Софиевку в гости несколько лет назад, «пока там было тихо».

В этом году, как говорит Татьяна, она «ударилась в курей». «Красоты хочется! У нас инкубаторы по 70 яиц. В январе зарядили, в августе закончили. Теперь есть русская хохлатая, кучинская, голошейка, маран».

Вокруг корыта с водой оглушительно гогочут гуси. «Наш кошелек», — называет их хозяйка. Для сельского жителя продажа гусятины — самый быстрый способ получить наличные. Свой угол в птичнике занимает поросенок Пеппа. На стене коровника написаны клички буренок — Доча, Соня, Чуня.

«Доча — самая рогатая и самая ласковая. Пока доишь, скальп с тебя слижет, если не затянешь потуже шапку. Язык у коровы — как наждачка в слюнях. Чуня — барышня с причудами. Так и не привыкла к доильному аппарату, брыкается. Приходится доить руками», — рассказывает дочка Татьяны Ирина.

Девушка вспоминает, что раньше «боялась коров до умопомрачения, когда стадо гнали, в щелочку смотрела». В Елшанке научилась доить, обрезать копыта и принимать роды.

Чтобы напоить всех животных, нужно два раза в день принести из колонки по 50 ведер воды. «Это не самое страшное! — отмахивается Ирина. — Вот вставать в 4.40 утра для меня, как расстрел. Зимой, когда не надо никого гнать в стадо, полегче. Можно понежиться до шести утра».

«У нас не бывает выходных, — говорит Татьяна. — На 50-летие я подарила мужу шуруповерт. Уже второй. Сказала тост: теперь будешь работать сразу двумя руками». Отдыхают хозяйки на рыбалке, благо Терешка течет сразу за деревней, легко успеть до вечерней дойки.

Разведение скота требует немалых расходов. Летом нужно платить пастуху по 1200 рублей в месяц с головы. На зиму для подворья требуется 5 тонн зерна. Рыночные цены на зерно в нынешнем году обвалились из-за большого урожая и закрытия импорта. Но корма не подешевели. «В прошлом году брали тонну фуража за 9‒10 тысяч рублей. Летом цена упала до 8 тысяч. Сейчас опять 10 000», — говорит Татьяна. Постоянно дорожают стройматериалы. Новый коровник обошелся семье в 100 тысяч рублей.

Луценко мечтают сделать свою маленькую ферму туристическим объектом (туристов в Хвалынске действительно много в любое время года, летом горожане приезжают на Волгу, зимой — на горнолыжный курорт на меловых холмах).

и вдруг спрашивает: — Хотите, расскажу, как нас нагрели?»

В этом году семья хотела подать заявку на грант регионального министерства сельского хозяйства. Для этого нужно было составить бизнес-план. Луценко нашли в Саратове фирму. Перевели 5 тысяч рублей на счет организации и еще 30 000 — на личную карту бухгалтера. Фирма исчезла. «В полиции сказали: вы же добровольно перевели деньги. Очень обидно, но что поделаешь. Мы не безрукие, еще заработаем».

…Пока не ушло зимнее солнце, снимаем Татьяну и Ирину у ворот их домика. В огромном ясном небе над селом видны три белых полосы. «Несколько лет понадобилось, чтобы перестать бояться самолетов, — говорит Татьяна. — Но даже сейчас бывает не по себе. В деревне тишина. Иной раз стоишь, слушаешь, говоришь себе: это просто самолет, он летит мимо, и ничего плохого не случится».