Самой ужасной сценой на чемпионате мира была сцена ликования сборной Аргентины после того, как Лаутаро забил победный пенальти в ворота сборной Нидерландов. Ликование победителей неизбежно, но никогда еще — ни на этом чемпионате, ни на предыдущих — оно не было столь отвратительно и нагло направлено на проигравших. Никогда после футбольных матчей такого уровня — да и любого уровня, хоть во дворах — победители не старались унизить побежденных своими криками, гримасами и жестами. Но тут это случилось.

Когда Лаутаро забил пенальти, десять аргентинцев в бело-голубой форме, как сорвавшись с цепи, ринулись вперед, повернув лица в сторону голландцев. На их лицах было злобное удовольствие и яростный, мстительный восторг. Игроки в оранжевом в этот момент стояли, опустив головы, некоторые на коленях, закрыв лица руками. Какую душевную пустоту они чувствовали в этот момент после того, как героически спасли игру, отыгравшись с 0:2 и забив второй на последней добавленной минуте.

Потом аргентинцы говорили, что игроки сборной Нидерландов сами виноваты в этой отвратительной сцене, потому что своими замечаниями во время серии пенальти провоцировали их. Может быть, так и было, а может, и нет. Для двух миллиардов человек, смотрящих игру по ТВ, а также для десятков тысяч, смотрящих с трибун, не слышны слова, которые бросают друг другу футболисты в момент стыков и конфликтов; микрособытия матча и подробности отношений не видны нам. Но все это неважно. С концом игры, с последним ударом пенальти ставится точка. Футболисты перестают быть игроками, маниакально жаждущими победы, и снова становятся людьми. Просто людьми.

Аргентинцы ими не стали.

Все мы знаем Месси, хотя не знакомы с ним. Но он присутствует на сцене уже пятнадцать лет и показал себя как спокойный и даже тихий человек без гламурной фанаберии и звездных приветов. Но и его захлестнул и втащил в себя дикий приступ озверения. На поверженных соперников он не орал и не корчил им гримасы, а бежал мимо, не смотря на них, спеша обнять вратаря Мартинеса, взявшего два пенальти и в этот момент лежавшего навзничь у углового флажка; но

Стоя перед скамейкой запасных сборной Нидерландов, Месси прикладывал к ушам ладони и махал ими — издевательский жест, который должен был показать ван Галу, Эдгару Давидсу и Данни Блинду, что они — ничто, пустышки, трепло, бла-бла-бла. А они — знаменитый тренер и два его помощника, в прошлом прекрасные и знаменитые футболисты — молча смотрели на него или мимо него.

Перед ним был ван Гал, человек, который, так же, как сам Месси, посвятил жизнь футболу, но не только это. Перед ним был человек, которого уважают за все, что он сделал в футболе и чего добился, человек вдвое старше него, с застывшим в этот момент лицом и с мешками под глазами, только недавно победивший смертельную болезнь и не говоривший о ней своим игрокам, чтобы не расстраивать их, человек, для которого эта игра была последней в большом мировом футболе. Ван Гал в своем интервью не сказал ничего плохого или обидного для Месси, он только рассуждал о том, как его закрыть в игре. Но об этом думают и рассуждают все. Не интервью было причиной гнева Месси, и не оно вывело обычно спокойного и уравновешенного Месси из себя.

Аргентинцы не могли простить игрокам сборной Нидерландов своего бессилия в последние двадцать минут игры, которую считали уже выигранной. Они не могли простить им своего страха в тот момент, когда поняли, что победу вырвали у них из рук. Они не могли простить «оранжевым» того, что те сделали в момент, когда часы показывали 10 минут 38 секунд добавленного времени — неожиданного мастерски разыгранного штрафного, после которого огромный Вегхорст вдруг вытянул свою длинную ногу и забил гол. И в этот момент ужас был в душах аргентинцев, потому что в эти секунды они ощутили, что все кончается для них, и они проваливаются.

Проваливаются несмотря на то, что вели игру и вели в счете, проваливаются несмотря на то, что трибуны были за них и свистели голландцам, проваливаются, несмотря на весь свой боевой дух, на свою самоотверженность и жестокость. Проваливаются несмотря на то, что в конце игры выпустили на поле известного костолома и грубияна Паредеса, единственной задачей которого было устраивать бойню в центре поля и провоцировать. Он это делал, как всегда, и чуть не сломал ноги Гакпо, а потом ударил мячом по скамейке запасных сборной Нидерландов, с ясной и явной целью вывести всех их из себя.

И Месси ощутил это тоже: ужас, конец, провал. Чтобы он ни говорил в интервью о том, что больше не думает о победе на чемпионате мира, но он думал о ней, хотел ее, играл ради нее в этой команде, которая сплачивалась вокруг него и во имя него, как боевой легион вокруг вождя. Сколько лет он мечтал о том моменте, когда на глазах у всех наконец поднимет золотой кубок над головой, сколько лет испытывал саднящую боль от того, что его полное, огромное величие имело изъян: он не был чемпионом мира. Марадона был, Пеле был, а он — не был. И это мучило его. И теперь, когда команда вокруг него, с молодым тренером Скалони, пробилась в одну четвертую и готова была прорываться в полуфинал и прогрызаться в финал, вдруг на последней секунде игры лишиться всего только потому, что какой-то малоизвестный долговязый блондин в оранжевом вытянул к мячу свою огромную ногу.

Qué miras, bobo?

Что глядишь, болван?

Соперник, проигравший игру — особенно такую игру! — переживает трагедию. Он нуждается в сочувствии и уважении. Мы видели на этом чемпионате мира примеры такого сочувствия, когда американцы, обыгравшие иранцев, не уходили с поля, а обнимали и утешали их. И не только в этой игре было так, в других тоже.

Все это происходит после финального свистка, но именно это — подлинный финал игры.

Когда в хоккее советские игроки и канадцы бились и рубились друг с другом, и даже дрались, после игры они всегда пожимали друг другу руки. Сняв перчатки и шлемы, с мокрыми от пота волосами, они двигались мимо друг друга и жали руки — каждый каждому. Это значило:

В мире спорта бывают удивительные, необыкновенные события. И это не голы, очки, секунды, а нечто другое. Когда в этом году Уайлдер нокаутировал Хелениуса — а это тяжелый вес, где каждый удар весит тонну, — то с радостной улыбкой, ликуя, прошелся по рингу. Но потом, после боя, пришло осознание того, что он сделал, и он плакал, думая о Хелениусе. Огромный, баскетбольного роста (2 метра 11 см) боксер с 46 боями в карьере плакал по-настоящему, настоящими слезами, когда думал о том, что случилось с его соперником.

Как спортсмен-профессионал во время боя он должен был это сделать.

А как человек — после боя не мог не плакать, думая о том, что пережил Хелениус.