— С чего все началось?

— На сайте еще до этого разместили объявление, что спектакль «Зулейха» не будет играться в Оренбурге 9 ноября по техническим причинам. Он заменяется на другую поставку — мелодрама «Цена счастья». То есть уже тогда приняли решение, что спектакль [«Зулейха открывает глаза»] отменяется.

— Кто отказал в показе спектакля в Оренбурге? Местные власти?

— Нет. Наоборот. Зал был продан. Мы еще 15 ноября в Челябинске должны были играть. И там проданы билеты. В этом городе два-три года назад из-за пандемии тоже сорвались гастроли. Тогда билеты так же быстро разобрали. В этот раз они [зрители] так сильно ждали нас… Но спектакль и здесь отменили по техническим причинам. Это нам объявил директор [Башдрамтеатра Иршат Файзуллин].

— Как он объяснил? Что-то сломалось?

— Ничего не сказал. Просто объявил. Тут же на сайте объявление появилось. У нас ведь директор — первое лицо [театра] и работодатель. Он может говорить от лица театра. А сам [Файзуллин] подчиняется учредителю — это министерство культуры [Башкирии].

— Он не пытался намекнуть, что «технические причины» — это отговорка?

— Нет. Ему поручили [объявить]. Мне кажется, сначала он сам ничего не понимал.

— Челябинск, Оренбург… А потом спектакль отменили даже в родном Башкирском драматическом. Как вы об этом узнали?

— Сначала директор издал указ: снять спектакль в связи с обновлением репертуара. Документ повесили на доску информации. У нас действительно есть такая практика. Спектакли ведь не могут вечно играться. Например, недавно, как я слышал, на заседании художественного совета сняли несколько спектаклей с репертуара. Им перевалило за 10 лет… Такие спектакли, старые, обычно снимают по двум критериям: художественное, моральное устаревание и потеря зрительского интереса, когда играть на полупустой зал невыгодно. Если репертуар «раздувается», некоторые работы показывают всего один раз в месяц или даже в два. Нам тяжело: каждый раз нужно вспоминать [роль]. Вот по таким причинам снимаются… Но «Зулейха» игралась стабильно два раза в месяц. Всегда был аншлаг. Самые дорогие билеты. Спектакль был востребован по всей России: играли в Санкт-Петербурге на сцене легендарного театра Товстоногова два вечера подряд на полный зал, в Москве цена билета доходила до 10 тысяч рублей.

— Как вам объяснили внезапную отмену флагманской постановки?

— Говорили: «Так надо».

— Потом это подтвердилось объявлением на сайте…

— Да. Актеры, весь творческий состав впервые увидели этот текст, когда его уже опубликовали на сайте. Потом их собрал директор и официально объявил о причинах снятия спектакля с репертуара — позиция Гузель Яхиной. О полном закрытии спектакля было принято решение еще до показа «Зулейхи» в Оренбурге. А то, что писали потом, — это легализация решения. Для творческих людей непросто терять свое творчество, но еще тяжелее, когда никто из тех, кто принимал это решение, не хочет брать ответственность: перекладывает ее на коллектив.

— Как актеры отреагировали на новость?

— Коллектив у нас большой: 64 актера. А с техническим персоналом — больше трехсот. Конечно, есть и пожилые. Они поддерживают решение. Разные мнения. Однозначного отношения нет. Но те, кто работал над спектаклем… Мы репетировали полгода, Ярослава Пулинович написала инсценировку, работа вынашивалась. Ни один творческий человек свое детище не убьет ведь… Конечно, всем больно.

— Труппа не пыталась поговорить с руководством, не требовала вернуть «Зулейху»?

— Нам сказали, что вопрос решен. Когда отменили впервые, мы думали: может быть, временно, декорации законсервируют, если ситуация прояснится, спектакль вернут. Поэтому не возмущались. Время такое… Но потом прочитали объявление [на сайте].

— После этого объявления театр захлестнула волна критики. Некоторые осуждают актеров за молчание, призывают хоть как-то прокомментировать ситуацию.

— Многие отвернулись от театра. Наше молчание в первую очередь связано с тем, что все боятся потерять работу. Года два назад отменили спектакль в стерлитамакском театре, но, правда, масштаб был поменьше: и произведение национальное, и пьеса специфическая… башкирку сожгли. История оказалась не такой громкой. А в нашем случае иначе. Чиновники ведь не понимают: издается приказ, надеются, что все пройдет спокойно. А зрители «Зулейхи» начали спрашивать: поступают обращения. История вышла за пределы республики. Пришлось, видимо, что-то придумывать. Вот и написали, что инициатива исходила якобы от коллектива театра. Кстати, когда мы приехали со спектаклем в Татарстан, там появилось много противников. Некоторые люди не приняли роман Яхиной. Но инсценировка Пулинович немного отличается от книги.

Что меня удивило после снятия с репертуара: председатель Союза писателей Татарстана Ркаил Зайдуллин, депутат-актер [Госсовета Татарстана] Рамиль Тухватуллин высказались в защиту «Зулейхи».

— Почему вспомнили обо всем только сейчас, ведь спектакль играли спокойно девять месяцев, а Яхина высказывалась по поводу СВО еще в самом ее начале?

— Я не знаю точно. Может быть, [чиновники] сработали топорно, и пришлось выкручиваться, или нужно было что-то показательное сделать ради каких-то бонусов.

— Вы обсуждали случившееся с Гузель Яхиной?

— Насколько я знаю, наш режиссер с ней разговаривал. Она позвонила и сказала, что у нее журналисты спрашивают об отмене постановки. Есть примеры в Москве, Санкт-Петербурге, где просто убирают с афиши имя автора по его согласию. Например,

Широко известные истории. Спектакль — это уже не автор, а продукт коллектива, который не имеет отношения к высказываниям частного лица. Гузель Яхина тоже согласна убрать свое имя с афиш, потому что она очень хорошо относилась к нашему театру. Режиссер предлагал этот вариант. Но нет, нельзя… Вопрос решенный, обсуждению не подлежит.

— Цензура — это обычное дело в Башдрамтеатре?

— Нет. У нас такого не было. В прошлом году хотели создать комиссию, которая отсматривала бы спектакли на всякий случай. Пока этого нет. А вот, например, наши коллеги из Камаловского театра Татарстана рассказывают, что у них комиссия работает: последние два спектакля проверяли какие-то люди из местного республиканского министерства [культуры]. У меня ощущение, что скоро вообще во всех национальных театрах введут худсоветы.

— Сложно поверить, что так легко отказались от флагманского спектакля…

— Это к тому же единственный спектакль, который получил «Золотую маску».

— Как власти Башкирии отреагировали на «Золотую маску»?

— Все радовались, гордились. Когда приезжали издалека гости, хвастались, что в республике есть такой спектакль, и приглашали посмотреть. В Башкирии чиновничье управление театрами: нет художественных руководителей, только директора. Если в Камаловском театре режиссер и директор равносильны, то у нас все главные режиссеры на контракте у директора, в прямом подчинении.

— Насколько я знаю, актерам запретили комментировать ситуацию вокруг «Зулейхи».

— Может быть, конечно, официального запрета нет. Но всем известно, как это работает:

— Выживет ли искусство в таких условиях? Есть ли лазейки?

— Как в советское время… Я, конечно, не очень люблю театр того времени, но есть величайшие примеры: театр [Георгия] Товстоногова, актерские работы [Иннокентия] Смоктуновского… Это получалось вопреки и даже благодаря той системе. Важен подтекст. Наверное, снова вернется в моду это искусство. Так скажем, эзопов язык. Кто понимает, тот понимает.

— Как вы собираетесь работать сегодня, в зависимых условиях?

— Сложно сказать. Даже среди творческих людей есть те, кто выступает за цензуру. Но, мне кажется, самоцензура важнее цензуры сверху. Но самоцензура нравственная, зрелой ответственной личности. А не самоцензура-страх. Мы воспитывались на Мустае Кариме. Он говорил: «Я мысленно сажаю в зрительный зал с одной стороны маму, а с другой — дочь. Если мне не стыдно перед ними, то работаю дальше».

— В труппе есть и молодые актеры, вчерашние студенты. Как они переживают темное время?

— Мы уходим от реальности. С головой в работе. Если не работать, то постоянно приходится о чем-то думать, вот мы и стараемся не оставить свободного времени. Уходим в свои роли.

Беседовал Айдар Ахмадиев