Если бы меня год назад спросили, кто самый успешный ньюсмейкер в России, тотчас ответила бы — Познер. Человек, отменивший возраст, ведет еженедельную программу на ТВ; активен в Сети; блистает в первых салонах Москвы; носит красные носки; обожает женщин; пишет одну книгу за другой. Не всякому удается в 88 лет осуществить лучший проект своей жизни, а Владимиру Владимировичу удалось. Его многосерийные путешествия (вместе с Иваном Ургантом) по странам и континентам — выдающаяся работа, где филигранно все, от текста и контекста до картинки и монтажа.

Так бы оставалось и впредь, если бы февральская вьюга не задула многие судьбы, как задувают свечу. Жириновский, который в пантеоне пророков уже приближается к бабе Ванге, однажды разоткровенничался: я люблю таких журналистов, как Джон Рид — сделал репортаж, умер, похоронили.

Сегодня найден более гуманный способ.

***

Ключевая фраза — «на первый взгляд». То, что кажется частностью, оборачивается закономерностью.

Судьба Познера перпендикулярна отечественной истории. Родился в Париже, жил в Нью-Йорке, учился в Берлине. С такой биографией при пересечении российской границы в 1952-м смельчаков отправляли покорять Колыму, а не столицу. Юный Познер, вопреки традиции, сразу поступает на биолого-почвенный факультет МГУ. Вскоре его карьера пробкой от французского шампанского взлетает ввысь. Из биолога он переквалифицируется в элитного советского журналиста. Дальнейшая биография (в его интерпретации) содержит некоторые смысловые лакуны. Более всего непонятна та легкость, с которой Познер отклонил притязания КГБ на свою персону — вроде бы великому и ужасному монстру не была свойственна подобная покладистость.

Впрочем, сегодня такие нестыковки носят архивный интерес. Познер настолько популярен, что внешний сюжет его жизни ни у кого вопросов не вызывает. Поэтому есть смысл вникнуть в сюжет внутренний.

***

Ничто так не свидетельствовало о переменах в обществе в середине восьмидесятых, как появление на телеэкране политкорректного, улыбчивого, элегантного Познера. Он первый с помощью своих легендарных телемостов открыл окно в Новый Свет; первый освоил формат общественных ток-шоу; первый приступил к неподъемной теме правосознания граждан. ВВП пришел на ТВ уже после пятидесяти и сразу попал в реестр высочайших профессионалов.

К концу девяностых движение остановилось. Менялись названия программ, но суть оставалась прежней. Творческий метод мэтра все больше слагался из штампов, непригодных даже для новичков. «Есть золотая рыбка. Какие будут ваши три желания?» — спрашивает ВВП у меланхоличного Макаревича*, которого уже и золотые рыбки не радуют. Обилие готовых блоков однажды виртуозно высмеял Ургант.

Не очень украсила биографию нашего героя и эпопея с главной телепремией ТЭФИ, которой он руководил 14 лет. Заметим — речь идет о том времени, когда творчество уже по капле выдавливала из эфира пропаганда. Его отсутствие олицетворяет норму в эпоху тотального истребления норм иных критериев единицей качества которых стал сам Познер.

Но это так, реплика в сторону. Мне, признаюсь, Познер был не особенно интересен предсказуемостью, склонностью к компромиссам, политическим лукавством. Ровно пятнадцать лет назад один ВВП решил обсудить в своей программе «Времена» феномен другого ВВП. Ученые мужи привычно подменили анализ одой. Вперед вырвался Виктор Ерофеев, который острым писательским умом постиг кардинальное: 1) Путин дал народу свободную частную жизнь; 2) изменил к лучшему русскую ментальность; 3) с Путиным мы не пропадем. Ерофеев ныне ушел в диссиденты. Познер никуда не ушел, радикальность жеста ему не свойственна. Но было бы интересно узнать, а как он сегодня относится к главной идее того эфира: президент вернул людей в свою историю и страну?

***

С середины десятых годов время стало лихорадочно уплотняться. Державу сотрясали, с одной стороны, региональные конфликты, с другой — социальные и мировоззренческие. Уже поднялся во весь свой немалый рост Навальный, а вместе с ним завибрировала либеральная интеллигенция. Проблема выбора баррикад становилась одной из важнейших. Познер все чаще появляется на опальном канале «Дождь»*, даже пробовал вести здесь программу вместе с Леонидом Парфеновым, что обернулось провалом.

Однажды Владимир Владимирович отважился на поступок из ряда вон — он сошелся у барьера на «Дожде» с Навальным. Обсуждалась вечная тема: замалчивание новостей в СМИ — это цензура или выбор редактора? Навальный жонглировал оппозиционностью, Познер — независимостью.

Кажется, то был последний большой разговор о цензуре на ТВ. Посему позволю себе еще одну реплику в сторону.

Наша реальность плохо приспособлена для свободы. По точному замечанию героя набоковского «Дара», в России цензурное ведомство возникло раньше литературы. Отечественная цензура — это язык, на котором власть разговаривает с подданными. Но есть один важный нюанс. Дошедший до нас выдающийся памятник и литературы, и социума — дневники умного цензора Никитенко (он их вел с 14 лет и до последнего дня) — позволяет сделать важный вывод. Даже в эпоху цензурного террора страшна не столько официальная борьба, сколько добровольческая. То есть на государевой службе у императора трудился либерал, а на неофициальной, как пишет тот же Никитенко, «сонмище невежд и недоброжелателей, готовых в каждой мысли видеть преступление». Именно поэтому интеллектуальный климат в стране определяли не блистательные цензоры — Тютчев, Гончаров, Майков, Аксаков, Полонский, а безликие чиновники умственного труда.

Я верю, что и сейчас во власти работает какое-то количество разумных людей, которые понимают, как должна выглядеть цензура в осажденной крепости. Но не они делают погоду.

***

Многолетний канон относительно Крыма, забытого как чеховский Фирс в державных вишневых садах, распался и высвободил энергию такой силы, которая сродни распаду атомного ядра. Тут-то и проявился феномен Познера: он олицетворяет норму в эпоху тотального истребления норм. Со всеми своими золотыми рыбками, анкетами Пруста, прощалками, банальностями, спокойствием и нездешним чувством собственного достоинства он нужен людям, как якорь тонущему кораблю. В последние годы Владимир Владимирович много ездит по России.

Высшие силы, кстати, тоже заметили перемену его участи. Когда Познеру исполнилось 80, 60 лет стукнуло Дмитрию Киселеву (он, как и наш герой, апрельский). Оба юбиляра вышли из недр советского Гостелерадио, оба благополучны при любых режимах, оба постоянно на виду. Любимца публики Познера демонстративно проигнорировал президент. Мало того что один Владимир Владимирович не удостоил другого хоть каким-нибудь знаком государственного отличия, так он его даже не поздравил с юбилеем. Киселева Путин облагодетельствовал загодя, чтобы не волновался, орденом «За заслуги перед Отечеством» IV степени.

Сигнал получился на редкость выразительным. Познер предпочел не изменять себе, а пластилиновый Киселев уже оседлал новый стандарт. Это с его подачи с братским украинским народом начали вести диалог в стиле балабановского «Брата-2»: «Вы мне, гады, еще за Севастополь ответите». В такой агрессивной атмосфере Познер выглядит уже инакомыслящим. Путин со своей легендарной интуицией это отлично понимает, оттого и показательно лишает почтенного юбиляра благосклонности.

***

Прорыв в другую реальность случился у Познера на его программе с Людмилой Петрушевской. Ей нужно было дожить до 80, чтобы ее наконец заметило ТВ. То был один из самых интересных и честных разговоров.

Со временем он стал удивлять, иногда — самым неожиданным образом. Программу «Судьба человека» с Корчевниковым в прошлый день рождения Познера слушала, не переводя дыхание. С Владимира Владимировича спала броня шаблонов — он был художником. О чем бы он ни говорил — от парада победы немцев на Елисейских Полях (ему было тогда 6 лет) до любимых женщин — все было наполнено трепетом подлинного переживания. Меня особенно впечатлил рассказ о прощании со Сталиным.

Сталина давно нет, а пещерная реальность все длится. Познеру исполнилось 88 лет, но нынешний день рождения в публичном пространстве уже не заметил никто. Как сказано раз и навсегда: нет человека, нет проблемы.

* Внесен Минюстом РФ в список иностранных агентов.