На дне бомбовой воронки лежала железная кровать с зацепившейся за нее рваной белой простыней. На белом и среди мертвенно-серых брызг грязи из рисового чека — большие красные пятна. Окраину Ханоя, куда в промозглый декабрьский день 1972-го привезли группу журналистов, накануне сильно бомбили, и рядом действительно была больница. Но кровать в воронке выглядела инсталляцией. «Перебор», — подумал я. На фоне многих сотен разрушенных больниц и гибели несосчитанных миллионов вьетнамцев — солдат и гражданских, стариков и детей — она была лишней и только сеяла сомнение в том, что нам всегда рассказывают правду.

Та городская окраина, как и многие районы вьетнамской столицы, находилась за знаком С (cấm — «запрещено», в обиходе советских спецов — «витамин»), куда иностранцам нельзя было заходить. Но все знали, что там были перевалочные хранилища то ли техники, то ли боеприпасов для войны сопротивления в Южном Вьетнаме. Их американцы регулярно утюжили бомбежками, в том числе ковровыми.

«Высокоточные» боеприпасы у них уже тогда были, но, наверное, для чего-то более существенного, чем больницы и детские сады. Например, из того, что я видел вживую, — для ханойской ТЭС на берегу озера Белого бамбука или столичного вокзала Hang Co.

Профессор Брюссельского свободного университета Анна Морелли сформулировала их в монографии «Элементарные принципы военной пропаганды» (Principes élémentaires de propagande de guerre). Подзаголовок: «Применимы для холодной, горячей и теплой войны» (Utilisables en cas de guerre froide, chaude ou tiède). Книга, вышедшая в 2001 году и переживающая третье издание, принесла широкую известность автору. В этом году Морелли стала востребованной гостьей на телевизионных ток-шоу.

Эти принципы утвердились с развитием демократии. Средневековым правителям было глубоко наплевать на отношение плебса к затеянной ими войне. Политическим партиям нового времени важны были голоса избирателей в состязании за власть и для получения денег из государственного бюджета. В 30-е и 40-е годы прошлого века эти принципы оценили и эффективно использовали власти Италии, Германии и Советского Союза, весьма далекие от демократии. Они просто последовали принципу номер 10 и запретили альтернативную мысль. А также открыли роль радио, которое больше воздействует на эмоции, оставляя меньше времени для размышлений и анализа, чем печатный текст. Не говоря уже о степени грамотности потребителя. Эти режимы нашли в пропаганде инструмент мобилизации широких масс «простых людей».

В середине 90-х правила пропаганды сыграли свою черную роль в геноциде в Руанде, где массовые убийства коррелировались с зонами покрытия вещанием радиостанции «Тысяча холмов» (Mille Collines). Сейчас пропагандистские вбросы, в том числе «сплетни в виде версий» (по Высоцкому), вмиг распространяются блогерами среди миллионов тех, кто хочет им верить, заведомо отвергая все прочее.

Монография Анны Морелли основана на анализе военной пропаганды времен Первой мировой войны, когда это явление обрело вполне определенную форму. Морелли нашла вдохновение в книге британского лорда Артура Понсонби «Ложь во время войны» (Falsehood in Wartime) 1928 года и памфлете французского писателя Жоржа Демарсьяля «Война 1914 года. Как проходила мобилизация убеждений» (La guerre de 1914. Comment on mobilisa les consciences) 1920 года. Оба были, в конце концов, убежденными пацифистами и, критикуя свои правительства, разоблачали пропаганду стран Антанты (России, Франции и особенно Великобритании), направленную против держав Оси (Германии, Австро-Венгрии, Турции и Болгарии).

Понсонби перечислил более 20 тезисов лжи, которые были распространены во время Первой мировой войны, и

Британские пропагандисты сосредоточились на теме «изнасилования Бельгии». Они постарались поскорее перевести стрелки с убийства австрийского эрцгерцога Фердинанда сербскими националистами к морально однозначному вопросу о вторжении Германии в нейтральную Бельгию. Немцы нарушили Лондонский договор 1839 года, которым европейские державы гарантировали маленькому королевству целостность и безопасность. Хотя пренебрежительная фраза немецкого военачальника, назвавшего этот договор «клочком бумаги», задела британских интеллектуалов и побудила их поддержать войну, в кругах «простого народа» этот образ плохо работал.

Пропаганда должна быть замешана на первобытной ксенофобии, крови и расчеловечении противника. Это всегда пристрастный подбор информации, ее преувеличение, искажение, умолчания, смесь действительных фактов с вымыслом.

Германский кайзер Вильгельм изображался монстром, извращенцем. Текст «Песни немцев», ставшей позднее государственным гимном Веймарской республики (Deutschland über Alles), представлен как претензия на мировое господство, хотя в немецком есть четкое различие между über Alles («важнее всего») и über alle («над всеми», то есть господство над другими). Этот перевод противники Германии использовали во время обеих мировых войн в пропагандистских целях.

Вербовщики британской армии имели проблемы с юридическим объяснением причин Первой мировой. По мере продвижения Германии в Бельгии британские газеты начали публиковать статьи о зверствах немцев. Пресса — как «качественная», так и бульварная — тиражировала истории о медсестре, изуродованной немецкими солдатами, о бельгийском младенце, которому отрубили руки, о распятом на двери сарая канадском солдате, об изнасилованных монахинях, о немецкой фабрике по переработке трупов на глицерин и технический жир, о разграблении и разрушении бесценного Лёвенского алтаря. Сообщалось о массовых убийствах мирных граждан, нанесении увечий пленным…

Вторжение в Бельгию с его вполне реальными страданиями людей описывалось крайне стилизованным образом, с упором на извращенные половые акты, отрезанные груди, натуралистически подробные описания сексуального насилия над детьми. Часто с сомнительной достоверностью.

Сфабрикованные сказки ставят под сомнение информацию о подлинных преступлениях. Часть британской прессы выразила обеспокоенность и призвала общество к более серьезному подходу. В декабре 1914 года для расследования была назначена специальная комиссия. Хотя изначально она должна была провести лишь имитацию расследования, сам факт ее создания важен для того времени. В мае 1915 года был опубликован отчет, переведенный на десять языков. Он стал справочным пособием для последующей военной пропаганды.

Германская пропаганда в те годы оказалась слабее английской, хотя и публиковались трогательные репортажи о немецкоязычных бельгийцах, которые с цветами встречают освободителей, и умилительные фотоснимки счастливых бельгийских детей на руках у кайзеровских солдат. Скоро немцы наверстают свое, и ведомство Йозефа Геббельса превзойдет либеральных англосаксов.

Автор «Элементарных принципов военной пропаганды» Анна Морелли проанализировала документальный материал времен двух мировых войн и добавила опыт конфликтов в Ираке, бывшей Югославии и Афганистане.

Как историк-исследователь она оговаривается в предисловии, что не хочет принимать чью-то сторону или защищать диктаторов и только демонстрирует повторяемость десяти принципов сквозь времена: «Я не собираюсь выяснять, кто лжет, а кто говорит правду, кто сам верит в то, что говорит, а кто нет». Но как человек с ярко выраженной политической позицией (сама она называет себя «крайне левой») концентрирует внимание на критике Соединенных Штатов, лицемерии современной западной демократии и ее средств массовой информации. Естественно, в этом году со своими «десятью принципами» она востребована бельгийскими и французскими СМИ в связи с событиями в Украине (впрочем, этот эвфемизм она не употребляет, обходясь более простыми определениями).

Осуждая действия России, Морелли призывает в одном из своих интервью положить что-то на другую чашу весов: «Наши СМИ сваливают всю вину на Путина. Почему не исследуют последствия предшествовавших действий западного лагеря, а именно США, Европы и украинских лидеров? <…> Я была ошеломлена, увидев на ULB (Брюссельский свободный университет. — А. М.) плакаты (…). Впервые вижу, как студенты так [воинственно?] позиционируют себя в военном конфликте. Следует отметить, что у Украины есть оружие, и оно появилось не само по себе. Украина вооружалась с 2014 года, и ее правительство регулярно пускает свое оружие против «непокорных» — так называемых «пророссийских» территорий <…>».

Она осуждает решение Еврокомиссии заблокировать их вещание в ЕС (впрочем, такого же мнения и большинство журналистского сообщества в Брюсселе). Когда Морелли возмущается «отменой российской культуры», источники ее информации еще более очевидны. В брюссельской La Monnaie (Королевский оперный театр в Брюсселе. — Ред.), что в получасе езды от университета, сезон открылся двумя операми Чайковского, а далее следует Шостакович…

Но «Десять принципов» универсальны, в любой войне с любой стороны можно найти их присутствие — независимо от ваших симпатий или антипатий. В оценке ситуации остается только их учитывать и попытаться понять, кто больше лжет.

Первые два — классика. Бывший глава германской дипломатии Риббентроп оправдывал войну против Польши: «Фюрер не хочет войны. Он решает это с тяжелым сердцем. Но решение о войне и мире не зависит от него… Это зависит от Польши. В некоторых жизненно важных для Рейха вопросах Польша должна уступить и выполнить требования, без которых мы не можем обойтись. Если Польша откажется, ответственность за конфликт будет лежать на ней, а не на Германии».

Американцы втянулись в гражданскую поначалу войну во Вьетнаме, руководствуясь «теорией домино», согласно которой если в Южном Вьетнаме установится власть коммунистов, то один за другим свалятся все лояльные Западу режимы в Юго-Восточной Азии — важном для свободы мировой торговли регионе.

Китайский лидер Дэн Сяопин оправдывал военное нападение КНР на Вьетнам необходимостью «преподать Ханою урок» за вторжение в суверенную страну (Камбоджу) и свержение «крестьянского» режима Пол Пота.

Третий принцип: враг должен иметь лицо. Мы воюем не против народа. Ненависть направляется на лидера противника или конкретную группу. Гитлера чествовали как человека года на обложках американских журналов в 1936 году, но с началом войны он стал монстром. В пропаганде идут в ход самые омерзительные ярлыки, в том числе из исторического прошлого. Лидеру врага свойственны все мыслимые недуги и пороки — от внешнего вида до особенностей половой жизни. Он изображается старым маразматиком, сумасшедшим, маньяком, шизофреником, клоуном, коррупционером, наркоманом, гомосексуалистом. Сегодняшние пропагандисты активно используют этот старый прием.

Четвертый принцип — «мы защищаем благородное дело, а не свои интересы». Как правило, это спасение обиженных и ущемленных. Тут есть нюансы. Иногда обиженные вместе с инфраструктурой и территорией просто поглощаются спасителем (примеры из прошлого Европы — Эльзас и Лотарингия, восточные кантоны Бельгии). А в 1994-м в Руанде, наоборот, благородные защитники опоздали вмешаться во внутренние дела суверенной страны, что стоило миллиона жизней ее граждан. Есть и промежуточные, весьма спорные варианты типа Косово. Антинатовский лагерь вот уже почти четверть века приводит его неизменным укором во всех случаях жизни. Неоднозначность опровергает довод современной пропаганды — о «двойных стандартах». В международной жизни с ее многообразием нет ни двойных, ни тройных, ни тем более единого стандарта. Каждый случай уникален и требует отдельного решения.

Национальное собрание Франции только 1999 году признало войной события в Алжире 1954–1962 годов. До этого применялся термин «операция по восстановлению общественного порядка». Алжир официально считался неотъемлемой частью Франции, то есть французы по идее защищали территориальную целостность своей родины.

Рассказы о зверствах врага — важный элемент пропаганды. Это пятый принцип. Жестокость — свойство всех войн, но враг совершает зверства преднамеренно, а у наших если такое случается, то только по ошибке. Военная пропаганда не довольствуется реальными инцидентами, ей нужно изобретать что-то изощренно бесчеловечное, чтобы сделать врага похожим на альтер эго Гитлера — общепризнанного воплощения зла.

В соответствии с шестым принципом противник использует запрещенное оружие, а мы воюем по-рыцарски честно. Во время Первой мировой войны пропаганда была наполнена яростными протестами против применения отравляющих газов. Каждая противоборствующая сторона обвиняла в этом другую. Хотя обе использовали газ как оружие и проводили исследования в этой области.

За редкими исключениями люди склонны присоединяться к делу победы, и в этом смысл седьмого принципа. Поддержка общественного мнения во многом зависит от очевидных результатов на фронте. Если они не очень хорошие, пропаганда должна еще строже скрывать потери и преувеличивать потери врага. Морелли ссылается на тот факт, что по истечении месяца Первой мировой войны британское командование не сообщило об утрате ни одной лошади, не говоря уже о списке погибших.

В моей вьетнамской памяти — ежевечерние поездки в МИД, где от имени завотделом печати Нго Дьена раздавалась напечатанная на машинке сводка военных событий дня. Среди прочего — счет сбитых американских самолетов. Судя по этим цифрам, США потеряли вдвое больше бомбардировщиков и истребителей, чем у них было. И ничего о потерях Народной армии. До конца войны и даже дольше это было секретом. Американцы, в свою очередь, занижали потери своей боевой техники, но не могли скрывать от публики людских потерь. Общественная поддержка в США военной операции во Вьетнаме была довольно высокой до весны 1968 года, до всеобщего наступления сил освобождения на Юге, которое показало, что Америка скорее проигрывает, чем побеждает. Потом в Штатах резко усилилось антивоенное движение.

Сегодняшняя практика военной пропаганды иллюстрирует и другие принципы, замеченные Морелли в истории прошлых войн. Экономические и геополитические цели войны должны маскироваться идеалом, моральными ценностями, международным правом в его прочтении пропагандистами. Это спасение ущемленных, единоверцев, восстановление исторической справедливости. В нынешнем все более секулярном западном обществе религиозная святость войны (9-й принцип) не играет такой роли, как в Первую мировую. Но даже в «стране безбожников», каковой был СССР, власть использовала влияние церкви. И в наше время Бог всегда с нами, а с ними — сатана или шайтан. Они уничтожают святыни.

И конечно, пропаганда обращается к авторитету цвета нации — интеллектуалов и деятелей культуры, особенно популярных певцов, которые поддерживают эту войну (8-й принцип). Военным экспертам, генералам, политикам общественность может не доверять, потому что они причастны. Публикуются манифесты, воззвания. Например, «Манифест 100» в поддержку Франции в Первой мировой войне подписали Андре Жид, Клод Моне, Клод Дебюсси и Поль Клодель.

Во вьетнамскую войну в ежедневных передачах на английском языке из Ханоя диктор Ханна (Чинь Тхи Нго) включала песни Джоан Баэз и Боба Дилана и заодно зачитывала имена американских солдат, погибших в боях на Юге, а также вырезки из американских газет об антивоенных протестах в США. И это действовало. Антивоенная пропаганда действует в более или менее открытом обществе.

Десятый принцип Морелли относится к военной пропаганде во всех странах, но более эффективно реализуется в тех, где нет политического плюрализма и разнообразия СМИ: любой, кто посмеет подвергнуть сомнению официальные цифры и факты или захочет перепроверить их, немедленно объявляется как минимум наивным пособником врага.

Я бы добавил к десяти одиннадцатый принцип, характерный для ряда стран. Это демонизация внешнего мира, всего иностранного. Получается, что на планете Земля обитают два разных подвида человека: свой и иностранец. Само слово «иностранец» становится ругательным. Все длиннее список «иностранных агентов» как чуждых элементов, пусть пока и не врагов народа, но явно «не наших». Пропагандисты все с большей силой подчеркивают слова «иностранные наемники», «иностранные инструкторы», «иностранные техника, калибр, форма»… Это воздействие на глубинные инстинкты людей, живущих в относительно изолированной стране.

Пропаганда может изменить характер военных действий, и это особенно жутко. В какой-то момент наступает стадия, когда голос сомневающихся тонет в хоре уверовавших, отступают размышления о том, зачем все это, кто нападал и кто защищался и что грозит всем.

Под влиянием пропаганды, как доказывает история, война — любая, какую ни возьми — становится «отечественной» для обеих сторон, приходит синдром футбольного фаната («наши всегда правы»), коллективное ощущение «свой — чужой». Каждый день поляризуется ненависть.

Моя мама, как и почти все взрослые в моем послевоенном детстве, ненавидела всех немцев, хотя ни одного в своей жизни не знала, а всю войну проработала медсестрой в тылу. Недовольно морщилась, когда я, юный пионер-интернационалист, переписывался с Удо и Берндтом — школьниками из ГДР. Война закончилась 16 лет назад. В 1970-м сестра матери моей студенческой подружки Катарины, тетя Герда, которая жила с ними в квартире на берлинской Шоссештрассе, смотрела на меня, едва скрывая неприязнь, и рассказывала, как отвратительно обращались с немками советские солдаты, когда 25 лет назад вошли в Берлин.

И мама, и, наверное, тетя Герда до конца жизни сохранили свою ненависть или неприязнь. Личный жизненный опыт был многократно усилен военной пропагандой. Мы, первое послевоенное поколение, не пережили того, что выпало на долю родителей. А пропаганды времен войны уже не стало. Поэтому не было и ненависти.

В Ханое уже давно нет «витаминных» знаков. На улочке Ta Hien, которая вечером становится сплошной шумной тусовкой, молодые вьетнамцы пьют пиво и веселятся вместе с американскими «бэкпэккерами» и экспатами. Это уже второе поколение, которое не помнит воздушных тревог. Память осталась — в семьях, музеях, монументах. Но это только потому, что после войны не было пропаганды, подпитывающей ненависть.