Российская разведка на Дальнем Востоке

В наступившей эпохе бурного развития военных технологий и тотальных войн, охватывающих все стороны жизни государства, разведывательные инструменты приобрели особое значение. Они требовали значительного финансового обеспечения, а также компетентной и профессиональной организации.

Но разведывательный аппарат Российской империи был чрезвычайно далек от понимания данных вопросов и совершенно не отвечал требованиям времени. Выражалось это, в первую очередь, в скудном финансировании государством инструментов ведения агентурной разведки, которая в начале XX века являлась наиболее эффективным средством получения необходимой информации.

Для понимания этой проблемы необходимо сказать, что до войны с Японией Главному штабу «на негласные расходы по разведке» ежегодно выделялась сумма в 56 950 руб. в год, распределявшаяся между военными округами от 4 до 12 тыс. руб. на каждый. Военно-статистическому отделу на нужды разведки выделялось около 1 тыс. руб. в год. Исключение представлял Кавказский военный округ, которому в персональном порядке отпускались ежегодно 56 890 руб. «для ведения разведки и содержания тайной агентуры в Азиатской Турции». Суммы это были совершенно мизерные: так, для сравнения, Германия на «негласные расходы по разведке» только в 1891 г. выделила 5 251 000 рублей;

Сама разведывательная деятельность велась Российской империей бессистемно и оттого совершенно неэффективно: никакой единой организационной структуры она не имела, и по этой причине добытая информация могла «оседать» в военных округах, не попадая в Санкт-Петербург; или же, напротив, Главный штаб предпочитал не делиться необходимыми сведениями с оперативным командованием на потенциально опасных направлениях. Проблема стояла и с подготовкой агентов — этой подготовки, если говорить прямо, просто не было.

Подобную слабость разведки вкупе с упованием генералов на «решающие сражения» в духе Наполеоновских войн можно, пожалуй, обосновать тесными связями империи Романовых с Британией и Францией.

Словом, никакой особой интеллектуальной деятельности от вооруженных сил Российской империи не ждал никто, включая собственное руководство армией.

Но подобный подход оправдывал себя далеко не всегда. Если говорить о дальневосточном направлении, то Генеральный штаб императорской армии слабо представлял себе, с каким противником ему предстоит столкнуться. Разведывательная деятельность в отношении Японии начала вестись только в 1904 году, непосредственно перед началом боевых действий — до того момента в Санкт-Петербурге надменно и снисходительно смотрели на обрывки полученных данных, свидетельствующих о бурном военном строительстве, которое интенсивно вела Империя восходящего солнца.

Япония, в свою очередь, умело и системно дезинформировала своего будущего соперника. Официальные печатные издания страны, доступные иностранцам, содержали лишь грамотно составленную дезинформацию, а японские чиновники, отличавшиеся дисциплиной и выучкой, категорически не шли на сотрудничество с иностранными разведчиками. Все иностранцы же, пребывающие на островах, находились под постоянным и пристальным наблюдением — Токио старательно перекрывало абсолютно все лазейки для получения информации.

Нужно сказать, что все перечисленное отлично работало — Российская империя не располагала никакими сведениями ни о численности, ни об оснащении японской армии.

Главный штаб просто-напросто не считал нужным стягивать в Манчжурию хоть какие-то дополнительные силы — и лишь через несколько месяцев после начала войны российское командование начало получать неполные, но хоть сколько-то правдоподобные данные о подлинной численности японской армии.

Шпионские игры Страны восходящего солнца

Японию начала XX века можно назвать страной, которая во многом предопределила тренды, в рамках которых в дальнейшем происходило развитие разведывательных сетей. Имея богатые исторические традиции хорошо организованного шпионажа, японцы эффективно и результативно добывали информацию не только в Российской империи, но и Европе с Северной Америкой. Противопоставить этому было нечего — вплоть до начала столетия в империи Романовых отсутствовала четкая организация контрразведки.

В Военном министерстве контрразведкой занимались те же малокомпетентные офицеры Генерального штаба, в ведении которых находилась разведка.

Япония, напротив, имела четко организованную структуру, которая отвечала за сбор необходимых вооруженным силам разведданных: 14 января 1899 года по рекомендации германских советников и по итогам войны с Китаем в аппарате Генерального штаба страны были развернуты 1-е и 2-е управления, отвечавшие за оперативное планирование и ведение агентурной разведки на европейском и азиатском театрах военных действий. Всего спустя год после этого Токио приступило к развертыванию ряда разведывательных центров на Дальнем Востоке, имевших разветвленную агентурную сеть.

Японская резидентура действовала крайне профессионально и эффективно — на одном только маньчжурском направлении география ее работы включала Имяньпо, Порт-Артур, Дальний, Чаньчун, Ляоян, Благовещенск и станцию Пограничную. Агенты работали преимущественно под прикрытием предпринимательской деятельности.

Системность японского подхода к сбору разведданных дала свои результаты еще до начала войны, обеспечив Токио объективной информацией о группировке русских войск на востоке страны, русских мобилизационных ресурсах, предназначенных для переброски на Дальний Восток из Харькова, Москвы, Нижнего Новгорода, Пензы, Казани, Иркутска и Омска. Японцы имели полное представление о пропускной способности Транссибирской и Китайско-Восточной железных дорог. Кроме того, 13 января 1904 г. военному атташе во Франции майору Хисамацу Садакото удалось добыть оперативный план российской армии, касавшийся развертывания войск в Манчжурии.

Стремясь обеспечить армию достоверной информацией, японские разведывательные органы массово вербовали агентов из числа жителей Китая, которые действовали в русском тылу в одиночку либо в составе небольших групп из трех-четырех человек.

Такой подход резко контрастировал с работой разведки Санкт-Петербурга — она крайне неохотно контактировала с местным населением (чему, впрочем, мешало еще и упомянутое выше отсутствие знания азиатских языков у офицеров Главного штаба).

Однако нельзя сказать, что российская разведка проиграла японцам «с сухим счетом». Так, одним из наиболее интересных эпизодов Русско-японской войны и противостояния разведок в частности стала «диверсионная деятельность» на Транссибирской магистрали и Китайско-Восточной железной дороге (КВЖД). Последняя являлась самым важным логистическим активом Российской империи на Дальнем Востоке и именно через нее осуществлялось все снабжение Маньчжурской армии. Само собой, железнодорожные пути выглядели крайне заманчивой целью для японских агентов, действовавших в русских тылах, — любой успешный удар по ним мог парализовать действия войск генерала Куропаткина.

Все это отлично осознавали и в Санкт-Петербурге, и действия российской контрразведки в данном отношении можно назвать образцовыми.

В конечном итоге Япония отказалась от проведения подрывной деятельности на логистических артериях Российской империи — огромные объемы привлеченных на эти операции ресурсов и средств совершенно не приносили ровным счетом никакого эффекта.

Стратегическая ошибка

Русско-японская война во многих отношениях стала прологом, предопределившим и продемонстрировавшим военным теоретикам начала XX века картину того, как будет развиваться ход Первой мировой. Несмотря на то что полученные в 1904 и 1905 годах уроки не получили исчерпывающего осмысления, они показали, что военное дело в корне изменилось так же, как изменился и мир, вступивший в эпоху индустриальной экономики.

Несмотря на влияние опыта Наполеоновских войн, который терзал армии всего мира вплоть до начала 1920-х, тенденция на превалирование интеллекта над грубой и слепой мощью становилась все более очевидной.

Столкновение российских и японских спецслужб нашло литературное отражение в знаменитом рассказе Александра Куприна «Штабс-капитан Рыбников». Центральный персонаж этого рассказа, «маленький, черномазый, хромой офицер, странно болтливый, растрепанный и не особенно трезвый, одетый в общеармейский мундир… — настоящий тип госпитальной, военно-канцелярской или интендантской крысы…» оказывается японским разведчиком. Фальшивый штабс-капитан собирает секретные сведения, «являясь по нескольку раз в главный штаб, в комитет о раненых, в полицейские участки, в комендантское управление, в управление казачьих войск и еще в десятки присутственных мест и управлений, раздражая служащих своими бестолковыми жалобами и претензиями, своим унизительным попрошайничеством, армейской грубостью и крикливым патриотизмом».

Однако разоблачают «штабс-капитана Рыбникова» не контрразведчики и не жандармы, а петербургские обыватели — репортер, обративший внимание, что забулдыга-офицер ведет слишком умные разговоры и чрезвычайно внимательно наблюдает за реакцией собеседника; проститутка, услышавшая, как уснувший капитан бормочет непонятные слова на странном языке; и полицейский надзиратель, без раздумий бросившийся в погоню за «подозрительным типом».

Литературный «штабс-капитан Рыбников» потерпел поражение, однако в реальности «война разведок» окончилась японской победой.

Но дело было не только в успехах японских военных разведчиков. Битва шпионов была проиграна Российской империей не только «на сопках Маньчжурии». Как писал в своей книге «Тайная военная разведка и борьба с ней» генерал-майор русской императорской армии Николай Батюшин, «….печально работала наша политическая разведка перед Русско-японской войной, в которую мы вступили не спросясь броду. Если бы мы отдавали себе отчет в недружелюбном к себе отношении и Англии, и Северо-Американских Соединенных Штатов, то вероятно нашли бы способ мирным путем ликвидировать политические несогласия с Японией…»