Если бы Станиславский знал о существовании Федорченко, он бы пожал ему руку. Федорченко умеет удивлять, как никто в нашем кино. Он смешивает и заново переизобретает жанры, экспериментирует с ностальгической эстетикой и референсами к старому кино.

Он правдиво и чистосердечно рассказывает о запуске космического корабля на Луну в сталинском СССР, приводя убедительные доказательства; о крестовом походе авангардистов в глубинный народ темного Севера, а еще о Холокосте — глазами еврейской девочки, спрятавшейся в камине.

Федорченко называют нашим Гринуэем. В самом деле, в его «чемоданах» чего только нет: коллекции автографов, редких книг, в том числе репрессированных авторов, сказок, старых пленок. Он похож на сумасшедшего коллекционера, для которого нет незначимого документа, артефакта, полустертых кадров. Все бережно сохраняется, всему находится свое предназначение, все в топку его фантазии, масштабам которой позавидует самый честный персонаж на свете — барон Мюнхгаузен.

Фильм с безумным названием «Большие змеи Улли-Кале» посвящен истории взаимоотношений России и Кавказа. В основе этого гигантского труда — книги первых исследователей Кавказа, историков и философов. Звучит скучно-пресно. Но это не этнографическое кино. Федорченко вместе со своей постоянной соавторшей Лидией Канашевой снимают слои пыли с, казалось бы, общеизвестных давних фактов, обнаруживая впечатляющие события, совпадения, параллели и меридианы, открытия чудные, которые в колодце истории сплавляются, смешиваются в цветные коктейли с пузырьками.

Есть хрестоматийные со школьной зевотой выученные знания о визитах на Кавказ Пушкина, об участии в военных похода Лермонтова. О встречах 23-летнего Толстого «с белыми громадами с их нежными очертаниями и причудливой, отчетливой воздушной линией их вершин и далекого неба».

Ткань эта давно истлела, стерлась из памяти. Но вот она ткется на наших глазах, собирается из «сцен-реконструкций», плоских марионеток и анимации, документальных кадров и мокьюментари, стилизации под немое кино и старую хронику.

Этот несколько сбивчивый — столько всего надо рассказать — кинороман: головокружительное погружение в преданья старины глубокой. Кино как путешествие дилетантов, перед которыми знающие местные «старожилы» в папахах или белой шляпе Гоголя открывают неведомые горизонты.

Подобно Гражданину Кейну режиссер складывает свое бесценное обширное собрание в хрупкий стеклянный шар с прошлогодним снегом.

В прологе мальчишки мчатся на велосипедах с развевающимися за ними воздушными змеями. Змеи — ленты старой кинопленки. Ее можно забросить в небо, и она там раскручивается, посверкивая кадриками захваченной врасплох реальности.

Сам монументальный режиссер в красной рубашке с помощниками выкапывают сундук с кладом. Ого, это вроде бы раритетные старинные кинопленки, обнаруженные под Екатеринбургом. Натурально клад. На пленке, в частности, забытый «дореволюционный фильм». Девять режиссеров снимали девять сюжетов, развернувшихся в разные времена на Северном Кавказе.

А инициировал фильм будто бы Алексей Талдыкин, некогда известный кинофабрикант, владелец обширнейшей коллекции костюмов. Созданную в его киноателье картину «Покорение Кавказа» смотрели в Ливадийском дворце Его Императорское Величество и великие княгини. И ведь кто поспорит: Талдыкин действительно закопал в землю негативы своих фильмов, чтобы они советской власти не достались, а ждали Федорченко. О найденных пленках со знанием дела говорит отборщик Каннского кинофестиваля Жоэль Шапрон, нахваливая прорывный с точки зрения кино материал. Мол, не исчез бы он, Россия давно стала бы лидером киноавангарда.

И тогда едет режиссер Федорченко на Кавказ вслед за позвавшим его в дорогу материалом, запечатленным на старых пленках, чтобы увидеть все своими глазами. Нашими глазами.

Любуемся водопадами и строгой геометрией ландшафта, посещаем Музей кавказского горного общества, чтобы познакомиться с его просвещенными создателями: профессором Военно-медицинской академии Чечоттом и швейцарским альпинистом Рудольфом Рудольфовичем Лейцингером, организовывавшим приюты для альпинистов в допотопные времена.

…Женщины в национальных нарядах льнут к божеству плодородия и детей — камню Тушоли в форме фаллоса.

…Скачет козлом местный юродивый, вымаливая долгожданный дождь.

…Сам Федорченко льет молоко в иссохшую землю: если впитается, башню здесь строить нельзя. Камера отъезжает — кругом башни, спорящие со скалами. Значит, молоко не впиталось. Строитель очередной башни не хочет слезать со шпиля, пока не получит спускную плату — корову.

…Здесь издавна почитают Адаты — древние законы кавказских горцев. Увечья в боях компенсировали баранами — по числу зерен в ране.

…Оказывается, кровную месть можно остановить, если схватиться за очажную цепь или тебе позволят обнять мать убитого.

…Мать собирается убить своих детей, чтобы врагу не достались. После ее смерти мальчика-сироту усыновляет генерал Ермолов, дают ему имя Петр и фамилию солдата, загубившего его семью, — Захаров. Перед нами потешная дуэль между поэтом Лермонтовым и тем самым Захаровым: дама в кринолинах дает отмашку. Орудия дуэли — портреты. Лермонтов написан точно, как на известном полотне Зарянко, а вот Захаров — злобный шарж на воинственного чеченца. Художник Захаров (вы наверняка вспомните знаменитый портрет Ермолова его кисти) так и подписывал свои работы «Захаров-чеченец».

…А это Пушкин. Куда нам без солнца русской поэзии, описавшего здешний «ужасный край чудес». Крошечный ангел выпархивает из его чернильницы, Пушкин в ночной рубашке у окна ищет вдохновения в местных пейзажах, чтобы вывести пером: «Кавказ подо мною».

И тогда можно услышать, как в «Хаджи-Мурате» — сквозь неперестающий тихий шелест ветра — «вой, визг, плач, хохот, звон клинков». Увидеть, как черкешенке затягивают корсет под острой грудью. Как проверяют готовность сыра.

Среди случайных наших попутчиков в этом путешествии — поэт Ахундов, обучающий Лермонтова чеченскому языку. Первая русская альпинистка Мария Преображенская, преподающая французский язык в гимназии Владикавказа. Бывший офицер Назарбек Шерипов, открывающий первый чеченский театр, и Вахтангов, участвовавший в театральной самодеятельности во Владикавказе.

А еще чеченский суфийский шейх Кунта-Хаджи Кишиев, проповедовавший непротивление злу насилием задолго до Толстого и тем более Ганди и повлиявший на учение Толстого. Он был идеологическим противником Шамиля, выступавшего за войну, газават. Кишиев призывал отказаться от кровной мести, остановить войну с русскими, дабы сохранить себя как нацию. Последователей Кунта-Хаджи именуют хаджи-мюридами. Мы видим, как рисованные марионетки — хаджи-мюриды без оружия идут спасать из заточения своего учителя, а русские солдаты встречают их ружьями.

Горцы в облаках исполняют под звуки старинной чеченской скрипки мистический танец зикр. И Федорченко присоединяется к этому танцу.

Такое вот странное рукодельное кино. Собранное, как фотоколлаж в городском собрании Калуги. На том коллективном портрете и Шамиль есть. Каждую модель фотографировали отдельно. А Федорченко и себя внизу приклеивает — с фотокамерой.

А когда никто не видит самого Толстого, он на зеленой поляне танцует мистический танец зикр.

Кого же мы в этом путешествии встретили еще? Всех не перечислить — голова кругом: абреки, энтомологи, жители аулов, русские поэты и безжалостные солдаты-каратели, музейные работники и штукатуры, красный шайтан и Гази-Магомед и воскресший барон и генерал Засс, борцы с борщевиком, духоборы, Шамиль, актеры, снимающиеся в фильме «Мертвые души».

Весь этот маскарад организовывал перед камерой режиссер Федорченко… пока его не утащили дагестанские злые змеи Улли-Кале, те, что обхватят дерево, а потом, уцепившись за ноги буйвола, притянут его и задушат.

В финале бесконечные титры будут змейкой виться по экрану. Среди авторов — оператор Артем Анисимов, художник Алексей Максимов и режиссер монтажа Дарья Исмагулова (она же Даша, которая сопровождает Федорченко в путешествии).

Кто-то скажет: ну чистой воды деконструкция, постмодернизм или метамодерн. Но нет, не то. Процитирую мудрого коллегу Олега Ковалова:

Как не вспомнить здесь стихии джойсовского «Улисса», где сквозь образы дублинцев «прорастают» черты их мифологических «двойников», и каждый представитель рода человечества оказывается не менее значителен, чем легендарные герои древности».

Федорченко — визионер-экстраверт, который одним фильмом хочет обнять весь мир. Метод? Не скрывая имитации, срывать маски клише в понимании сложных и необыкновенно драматических исторических процессов. Поэтому здесь эклектика соединяется с выверенным жанром, перфекционизм — с любительством, игровое кино — с мокьюментари и «культур-фильмом».

При всей экзотичности и демонстративной карнавальности «Больших змей Улли-Кале», картина размышляет о серьезном — разрушительной силе колониальной идеологии большой страны. «Большие змеи…» — второй фильм из цикла мокьюментари после «Первых на Луне». Дальше будет «Енотовый город» — антифашистская антиутопия о спрятанном от мира городе-бункере.