Федор Достоевский. Записки из подполья. 1864 год

Власти, власти мне надо было. А на деле мне надо, чтоб вы провалились, вот чего! Мне надо спокойствия. Да я за то, чтоб меня не беспокоили, весь свет сейчас же за копейку продам.

Свету ли провалиться, или мне чаю не пить? Я скажу, что свету провалиться, а чтоб мне чай всегда пить.

Фридрих Гегель. Лекции по эстетике. 1822 год

Чем, например, можно помочь демократическому народу с его своекорыстными гражданами — легкомысленными, надутыми, сварливыми, лишенными веры и здравого рассуждения, болтливыми, суетными, хвастливыми? Такому народу ничем нельзя помочь: он гибнет от собственной глупости.

Византийский теолог. Об этике. 997 год

Коль скоро же такой правитель во дворец вступил, какие он там мистерии празднует? Всяким плотским удовольствиям предается, а для подданных всякие печали замышляет, никому не доверяя, ни одного друга не имея, всех во врагов превращая и за таковых принимая. Добрых — потому что считает, что ненавидим ими. Ибо, будучи добрыми, они презирают с ними не сходного. Дурных же — совершенно за то же самое. Так как злые устремлены и против себя самих, боясь, чтобы в борьбе кто-нибудь, еще более дурной, чем он, не посягнул на власть.

Поэтому он всегда «обрезает выдающихся из колосьев»; он всех делает бедняками и всех вынуждает страдать и горевать. «Чтобы кто-нибудь, роскошествуя, — говорит он, — не бездельничал, а бездельничая, не занимался пустяками, а занимаясь пустяками, не задумал бы переворота».

Законы он и изменяет, и переделывает либо из-за корыстолюбия души, либо из-за своеволия — в угоду вообще какой-либо страсти.

Войско он ни содержать не умеет ради государства, ни составлять. Собравши вокруг себя стражу, телохранителей, их-то снабжает и кормит, лелея их всех во вред государству и всякую узду с них сняв, чтобы могли убивать, унижать, разорять.

Мишель Монтень. Опыты. 1570 год

О чудовищная война! Другие войны врываются к нам извне, эту мы ведем сами против себя, калеча свое собственное тело и отравляя себя своим же ядом. По природе своей она так мерзостна и губительна, что как бы сама себя уничтожает вместе со всем прочим, сама себя раздирает в исступленной ярости. Она стремится справиться с мятежом, но мятеж в ней самой, она хочет покарать неповиновение и сама же дает пример его; ведущаяся в защиту законов — превращается в восстание против них же.

Может ли найтись глупец, способный искренне поверить, что он идет к переустройству через всеобщее расстройство; что он обеспечивает душе своей спасение средствами, которые бесспорно навлекают на нас вечное проклятие; что, разрушая государственное управление, уничтожая законы, которые сам бог повелел ему защищать, рассекая на части тело матери-родины и бросая их на съедение былым врагам, наполняя отцеубийственной ненавистью сердца своих братьев, призывая на помощь чертей и фурий, он споспешествует всесвятейшей любви и правде слова божия. Честолюбие, стяжательство, жестокость, мстительность сами по себе еще недостаточно яростны: раздуем же пламень как можно жарче, присвоив им славные имена праведности и благочестия. Худшее обличье принимают вещи тогда, когда зло объявляется законным и с согласия власть имущих облекается в мантию добродетели.

Сухово-Кобылин. «Веселые Расплюевские дни». 1869 год

Действие третье

• Антиох Елпидифорыч Ох — частный пристав (начальник районного отделения, майор полиции).
• Иван Антонович Расплюев — квартальный надзиратель (сержант полиции).

ОХ. У меня одно: деятельность и повиновение — повиновение и деятельность, только и знай. Другие, пожалуй, требуют еще преданности. Ну преданности мне не надо. Потому если я тебя из службы выгоню да с голоду уморю — так ты мне предан будешь.

РАСПЛЮЕВ. Это точно так. Я завсегда говорю: палка — уж как хорошо; ну голод, по-моему, лучше. Голодом вы всё сделаете; голодом вы и сердце тронете.

ОХ. То-то, у меня смотри. (Об арестованном.) Ну — ты его допрашивал?

РАСПЛЮЕВ. Упражнялся.

ОХ. Ну что ж?

РАСПЛЮЕВ. Сначала вертелся — а потом и сознался. Умер, говорит, а теперь опять живу. Потом опять говорит — умереть рад, но не могу.

ОХ. И он это чистосердечно говорит?

РАСПЛЮЕВ. Помилуйте, как же не чистосердечно?! Ведь другой уж день не поим, так тут всякое чистосердечие наружу полезет. Наконец показал, что их целая шайка.

ОХ. Стало, заговор!

РАСПЛЮЕВ. Я вам докладывал, и теперь докладываю: меры строгости потребны, хватать надо. Сам арестант показывает: целая, говорит, партия — будто и генерал Варравин тоже из оборотней.

ОХ. Что ты говоришь!

РАСПЛЮЕВ. Ей-ей, показывает. Был, говорит, змеею. Жало при себе имеет и яд жесточайшей силы. Вы, говорит, его освидетельствуйте — генерала-то…

ОХ. Ну что же…

РАСПЛЮЕВ. Будем свидетельствовать, ха-ха-ха! (Оба хохочут.) Всё наше! Всю Россию потребуем.

ОХ (весело смеется). Что ты, что ты!..

РАСПЛЮЕВ. Я теперь такого мнения, что всё наше Отечество — это целая стая волков, змей и зайцев, которые вдруг обратились в людей, и я всякого подозреваю. А потому следует постановить правилом — всякого подвергать аресту.

ОХ. Еще бы!

РАСПЛЮЕВ. Да-с. Правительству вкатить предложение: так, мол, и так, учинить в отечестве нашем поверку всех лиц: кто они таковы? Откуда? Не оборачивались ли? Нет ли при них жал или ядов. Нет ли таких, которые живут, а собственно, уже умерли, или таких, которые умерли, а между тем в противность закону живут.