Рожки и ножки

Юбилей хоккейной Суперсерии-1972 отмечается без объятий с друзьями-соперниками, без ставших традиционными дружеских визитов, встреч непосредственно на площадке, пусть и на юниорском уровне, без совместных воспоминаний, сопровождавшихся признаниями во взаимном уважении и где-то даже любви. А отмечание в одиночестве — признак болезни и даже беды, тут ни убавить, ни прибавить. Можно, конечно, крутить ролики во время хоккейных матчей Континентальной хоккейной лиги, чествовать великих ветеранов, напоминать о славном прошлом, но все равно праздник получается односторонним,

Порой эти приемы использовались российской стороной не по назначению — когда ни о чем не подозревающих канадских ветеранов в феврале 2012-го подключили к избирательной президентской кампании, но на это и у нас, и у них постарались не обратить внимания, вроде как дело хозяйское.

23 февраля 2021 года была проведена видеоконференция Канада—Россия, посвященная предстоящему 50-летию, с обеих сторон строились грандиозные планы, и еще 21 февраля этого года один из главных героев Суперсерии, президент Федерации хоккея России Владислав Третьяк встречался с послом Канады в России, чтобы предметно обсудить план предстоящих мероприятий.

От которых, как мы понимаем, в последние полгода остались рожки да ножки.

Возможность и невозможность

Да, я тоскую по 72-му. По времени, когда можно было договариваться даже с идеологическим противником, когда в СССР что-то сдвинулось с мертвой точки и посреди изрядно примороженной оттепели снова вдруг повеяло чуть теплым ветерком. Ну конечно, именно что чуть, но как же это наглядно было видно, когда на льду монреальского «Форума» друг против друга выстроились ребята, которые не должны были там оказаться ни при каких обстоятельствах!

Потому что они были плохие, а мы хорошие. И наоборот, если смотреть из-за океана. Потому что для них мы были «воинственные коммунисты», а они для нас — «агрессивный разложившийся Запад».

Советскому Союзу предписывалось жить согласно постановлениям XXIV съезда КПСС, демократии условного «Запада» продолжали успешно «загнивать». Разрядка во взаимоотношениях двух систем проклевывалась, но еще не казалась неизбежной, намеки на нее нуждались в подкреплении не только на высоком официальном уровне.

Что принципиально важно — уж не знаю каким образом, даже в твердолобых головах советских партийных лидеров все-таки угнездилась мысль о принципиальной невозможности организованной ядерной катастрофы, какими бы мотивами она ни объяснялась.

И это была спасительная для человечества мысль, логическим образом ведущая к прагматичной советской формуле «мирное сосуществование», которая, в свою очередь, вызывала к жизни идеи, про осуществление которых раньше и подумать было нельзя. Не то что обсуждать.

Глядя из нашего сегодня, полагаю без претензий на научность и объективность, что есть идеология ущербная и есть идеология пещерная.

Пещерная идеология — это только верховенство грубой силы с известными вытекающими последствиями. На этом терминологический экскурс заканчиваю, переходя непосредственно к хоккею.

Реальность прорыва

Суперсерия, о которой лет десять грезил главный идеолог советского хоккея Анатолий Тарасов и необходимость которой в конце концов осознали и за океаном, обрела реальные очертания весной 1972-го. Непосредственно ситуация «разминалась» уже третий год, и порой казалось, что «там» противников исторической встречи не меньше, и они не менее упертые, чем наши фанатики из Центрального комитета КПСС. В Канаде «за» был популярный премьер-министр Пьер Трюдо,

Это была пусть и не явная, но все же точка сближения.

Поэтому и в ЦК были сторонники контактов на ближнем и всем понятном уровне — в частности, и.о. заведующего международным отделом Александр Яковлев, которому его инициативы скоро аукнутся. По иронии судьбы Яковлева осенью того же года за излишнюю активность в продвижении чуждых идеям социализма начинаний (не хоккей был поводом для почетной ссылки, а статья в «Литературной газете») отправят послом… в хоккейную Мекку — Канаду. Со стороны Канады главным толкачом был глава профсоюза игроков НХЛ Алан Иглсон, прекрасно понимавший значение предстоящих встреч как для повышения акций НХЛ (на пятки лучшей лиге мира наступала «конкурирующая фирма» в лице недавно созданной Всемирной хоккейной ассоциации), так и для себя лично.

Обе стороны, естественно, жаждали победы. Наша сторона — скорее с тайной надеждой, потому что опасалась канадских профессионалов, о непобедимости которых здесь были наслышаны. Канадская сторона готовилась с долей снисходительной уверенности первооткрывателей великой игры, раздраженных тем, что на канадскую монополию не без успеха, особенно в предыдущее десятилетие, покушались русские.

Правда, преимущества социалистического образа жизни советская сборная раньше демонстрировала исключительно на любительских канадских командах, причем даже не на сборных, а на клубах, и далеко не сильнейших (а во второй половине 50-х на чемпионатах мира даже им регулярно проигрывала). С 1963-го любительскую сборную Канады парни с четырьмя буквами на груди побеждали уже неизменно. И при всем скептическом отношении канадцев к чемпионатам мира и даже Олимпийским играм, эти укусы, несомненно, влияли на общественное мнение.

Требовалось наконец выяснить, кто сильнее в варианте «наши лучшие против ваших лучших». Все прекрасно понимали, что советские «любители» любителями были лишь номинально.

Поверх стереотипов

Слово «профессионалы» применительно к спорту у наших пропагандистов имело ярко выраженный отрицательный оттенок. В «мире чистогана» не могло быть ни честного спорта, ни здорового образа жизни — все сплошное шоу, ради наживы и потехи публики. Положительными героями рассказов и очерков о зарубежном спорте становились лишь те, кто бросал вызов этому миру или невольно попадал в его лапы (впрочем, не всегда это было исключительно пропагандой). Не лучше были и типичные представления о наших «любителях», которые все как один должны были ходить строем, презирать и ненавидеть заграничное и быть верными солдатами партии.

(о том, как он в дипломате возил последние, мне лично рассказывал Александр Рагулин). Это была привилегия героев спорта, такая же привычная, но тайная — в отличие от медалей, которые они завоевывали в честной спортивной борьбе. Мало кто из них был фанатиком идеи, поколение чемпиона мира-1954 Николая Пучкова, который говорил про капиталистов «мы их жалели», уже сошло со сцены, но что такое «защищать честь Родины», все они, и не только армейцы и динамовцы, знали отлично. На эту территорию лучше было не заходить — не случайно первые беглецы из СССР среди хоккеистов появились только в конце 80-х.

Политический аспект противостояния применительно непосредственно к хоккеистам был все-таки ярче выражен у канадцев, пусть и не у всех. Тут никакого парадокса нет — СССР был сильным раздражителем, давал основания для того, чтобы его опасаться, где-то даже ненавидеть, а Канада отнюдь не олицетворяла собой хищный и агрессивный капитализм, это скорее относилось к ее южным соседям.

Конечно, клише никуда не исчезли, но игра, если она настоящая, поднимается над всем наносным, каким бы важным это наносное ни казалось. Естественно, пропагандисты с обеих сторон не дремали, не давая затухнуть «холодной войне на льду», но гораздо сильнее был посыл отстоять свою идентичность у канадцев, и подтвердить свое право на первые роли — у советских хоккеистов.

Разные победы

Для официального и неофициального СССР символом первой Суперсерии стал монреальский триумф советской сборной 2 сентября в первом же матче, а для всей Канады — итоговая победа в восьмом, последнем матче серии в Лужниках 28 сентября.

а для них — яростный патриотический спич Фила Эспозито после проигранного хозяевами четвертого матча канадской части серии в Ванкувере и гол Пола Хендерсона за 34 секунды до финальной сирены заключительной встречи. Международной федерацией хоккея именно этот гол поставлен на второе место в списке важнейших хоккейных событий прошлого века.

На мой взгляд, шок канадской аудитории после первого поражения в Монреале был сильнее, чем разочарование советской аудитории в Лужниках и у экранов телевизоров. Канада, мягко говоря, не ожидала разгромного поражения своих звезд. А мы, что греха таить, уже «победили по разнице шайб», в чем нас наперебой старались уверить. Но я и сейчас, пересматривая видеозапись, никак не могу отделаться от мысли, что все еще может быть иначе —

Раскадровка «гола века», как окрестили его в Канаде, у нас не была сделана. У нас вообще смыли все телерепортажи одного из главных спортивных событий предыдущего столетия, смыли даже телерепортаж из «Форума», нимало не озаботившись тем, что именно он «развеял миф». В принципе, это прекрасно иллюстрирует то, как восприняли Суперсерию в «мире бездушного чистогана», и то, насколько пролонгированно она сработала у нас. Мы, в силу своих представлений, сделали акцент на «развеянном мифе» и фразе «такой хоккей нам не нужен», они, презрев право на первородство и монополию, Николая Озерова переиначили на «такой хоккей нам нужен». Нам их хоккей тоже был нужен, даже очень.

Кто был лучше

Перипетии «серии века» описаны многократно, повторяться нет нужды. Канадские видеозаписи с нашими поздними комментариями есть в интернете, из многочисленных книг можно порекомендовать две — дневниковые записи голкипера сборной Канады Кена Драйдена «Хоккей на высшем уровне» (в оригинале — «Вбрасывание на высшем уровне»), вышедшие у них сразу после серии, а у нас через два года, и прекрасную книгу Андрея Колесникова «Холодная война на льду», изданную к 40-летию Суперсерии «Новой газетой». У нас никто дневников по ходу событий не вел, и никто, кроме Колесникова, не удосужился создать нечто цельное о событии, изменившем хоккейный, и не только хоккейный, мир.

Я разговаривал со многими участниками и свидетелями Суперсерии — Александром Рагулиным, Валерием Васильевым, Александром Якушевым, Владиславом Третьяком, Вячеславом Анисиным, и ни от одного из них, даже от получившего четыре памятных перстня как лучший игрок матча Якушева, не слышал, что эти игры стали главным событием в карьере. Ветеран спортивной журналистики Всеволод Кукушкин справедливо заметил, что, если бы случился провал, Суперсерия удостоилась бы нескольких строчек петитом в газете «Советский спорт» — на фоне летней Олимпиады в Мюнхене, трагической и триумфальной, это было бы представлено как серия обычных товарищеских матчей.

Что касается итога, то, скорее всего, после канадской части серии у нас решили, что сделано не полдела, а почти все дело. И после во многом шальной победы в первом лужниковском матче мысль эта, как мне кажется, подсознательно овладела и нашими звездами. Они как-то расслабились, успокоились — а канадцы, наоборот, «озверели».

После второго московского поражения хозяев элементарно заколотило, что и сказалось в третьем периоде заключительной встречи — вели 5:3, уступили 5:6.

Насколько великий Всеволод Бобров был гениальным интуитивистом, умеющим раскрепостить игроков, настолько он со времен своей игровой карьеры не любил тарасовские «бумажки» и накачки. Но накачки накачкам рознь — во время московской части серии мотивация оказалась выше у канадцев, равно как и тактическая гибкость, чему они успели научиться у «комми» в Канаде. К московской части серии у Боброва с Кулагиным не осталось ни одного цельного звена, ресурс замен оказался слабоват, к тому же хулиган Бобби Кларк в шестой игре вывел из строя самого яркого игрока советской сборной Валерия Харламова, замену которому найти было невозможно. Да, Валерий вышел на лед в завершающем матче, но с такой травмой лодыжки, что даже вполсилы играть не мог.

Ну и публика не помогла. По ходу всех четырех матчей три тысячи канадских болельщиков легко перекрывали советскую степенную аудиторию лужниковского Дворца спорта, получившую билеты в основном по разнарядке.

На мой взгляд, нашей команде сильно не хватало Анатолия Фирсова, который находился в 1972-м в приличной форме, но так сильно топил за отставленного от сборной (впрочем, отставленного по собственному желанию после Олимпиады в Саппоро-1972) Анатолия Тарасова, что не удостоился приглашения в сборную Боброва. В отличие от Канады, вставшей на дыбы из-за отказа самому Бобби Халлу (тот накануне ушел в ВХА на немыслимый по тем временам контракт), наши болельщики легко смирились с тем, что в команде не будет Фирсова. Халла, впрочем, все равно не взяли — он сыграет «с Советами» через два года в составе сборной ВХА. А с учетом того, что из-за операции мениска не смог принять участие в серии лучший защитник Бобби Орр, силы в принципе были примерно равны, как и команды в целом.

Но мы проиграли, как ни затушевывай очевидный факт, как ни пытайся скрыть это за формулировками типа «мы победили по духу». Духовитее-то как раз оказались подопечные Гарри Синдена, но куда важнее другое —

Не случайно даже самые зубодробительные события серии (кроме разве что охоты на Харламова) все участники вспоминали и вспоминают скорее с юмором.

А вот то, что мы проиграли в долгосрочной перспективе, куда важнее непосредственно проигрыша серии. Поначалу это не сильно чувствовалось — наоборот, все последующие великолепные противостояния, достигшие пика в красивейшем эпическом трехсерийном финале Кубка Канады-1988, подчеркивали, что каждая сторона значительно обогатила свой арсенал, и обнаруживали примерное равенство сил. В 1980-е уже никто не мог сказать, что канадский стиль основан лишь на индивидуальном мастерстве и отличается тактической примитивностью, а советский основан на коллективизме где-то даже в ущерб личной креативности. Нет, произошло именно то, о чем грезил академик Андрей Дмитриевич Сахаров, — конвергенция, пусть в основном применительно к хоккею. Но и на образ жизни Суперсерия-1972 оказала несомненное влияние, хотя и косвенным образом. «Страшные профессионалы» оказались вполне себе живыми людьми, равно как для них прежде ненавистные «комми».

Вот что надо было сохранить в первую очередь.

Финальная сирена

Финальная сирена, похоронно прозвучавшая для канадской аудитории «Форума», скорее всего, отразила на моем лице смесь изумления и восторга. Эта минута должна была оправдать мою вину перед сокурсниками с журфака, которые с начала сентября горбатились на необъятных картофельных полях деревни Зауфа, что под райцентром Красноуфимск Свердловской области. Я «откосил от колхоза», интуитивно понимая, что хоккейный сентябрь 1972-го никогда не повторится. Я не внес свой вклад в выполнение продовольственной программы СССР, но не пропустил события, оказавшего влияние на мою дальнейшую жизнь. Непосредственно реакцию на финальную сирену в последнем матче серии помню хуже (хотя ее легко можно представить), но ощущения, что «все пропало», и в помине не было — было ощущение, что все только начинается, что всех нас ждет какая-то новая жизнь. Мне было 18 лет, простительно.

Все, что случилось с хоккеем после тектонического сдвига, похоронившего советскую Атлантиду, укладывается в мем, впервые озву­ченный кем-то из наших великих ветеранов, — «канадский хоккей взял у нас лучшее, а мы у него — худшее». Это не совсем так, но суть схвачена, как ни пытайся оспорить и предъявить какие-то аргументы. Тот советский хоккей ушел безвозвратно, но что это по сравнению с тем, в чем мы на данный момент проиграли глобально?

Великое прошлое ничего не стоит, если ему противостоит совсем не великое настоящее. С юбилеем вас, дорогие болельщики!